Александр Фурсов

Стихотворения

Об авторе: Александр Павлович Фурсов – поэт, переводчик, религиозный философ, член Союза писателей России, член Союза журналистов России, главный редактор журналов «Русская словесность», «Духовно-нравственное воспитание», «Воспитание школьников» (Москва). Родился в 1961 г. на Украине, в г. Станислав (ныне Ивано-Франковск) в семье военного. С золотой медалью окончил среднюю школу. Выпускник Литературного института имени А.М. Горького. Работал: в «Учительской газете» – специальным корреспондентом, обозревателем, собственным корреспондентом в Китае, в газете «Труд» – специальным корреспондентом. Автор нескольких книг стихотворений. В различных изданиях опубликовано более 300 религиозно-философских и духовно-педагогических статей. Основное в творчестве – религиозно-философское освоение мира. Много путешествовал по России, Ближнему и Дальнему зарубежью. Женат. Имеет четырех сыновей. Живет в г. Владимире.

* * *
Ты просила стихи.
Я не знаю, как пишут стихи,
Как рождается ритм,
Как слова вдруг находят друг друга,
Превращаясь в строку…
Вот уж две, вот четыре строки…
Но я знаю, что это
Есть самая сладкая мука.
Как – вздохнуть на заре,
Вырываясь из душного сна,
Как испить из криницы воды
В самый зной полудённый,
И я знаю еще,
Что такое души глубина
И как в эти минуты
Становятся души бездонны.
Ты просила стихи,
Но стихи ведь приходят не вдруг,
А придут, то испить
Эту горькую чашу забвенья,
Принимая ее
Из чьих-то божественных рук
Так легко
И так трудно.
Но вот оно – стихотворенье…
И опять ты один.
Что осталось в душе – тишина,
Тишина, понемногу сходящая
в опустошенность.
Как терзает она,
Как пронзает всю душу до дна,
И как больно душе,
И как страшно душе
Обнаженной.

* * *
Нет женщины моей на этом свете белом…
Ведь даже та, которую считал
Венцом своей любви, земным ее пределом,
Была ль она моей – я так и не узнал…
Скорее, не была. Жила другой судьбою,
Жила другим, другими и подчас
Ко мне спускалась тенью, не собою,
И наша связь рвалась… Была ли эта связь?
Скорее, не была. Вот почему так остро
Сегодня прошлое саднит и ранит так…
…Остался в дальнем море чудный остров,
Остался шрам в душе – навечно вбитый знак…
Остался личный крест, осталась ночь Голгофы.
Распята жизнь моя и каждый день ее.
Вот почему горьки, надсадны эти строфы,
Вот почему остро и хладно рифм копье…
Ты говоришь, что в памяти
то – стёрто,
То – выжжено,
то – чёрное пятно…
Ты розою была божественного сорта,
Ты и сейчас она, вчера и ныне, но…

* * *
Я допустил одну ошибку.
Одну-единственную сделал…
Что было прочно, стало зыбко,
Что было ярко – потемнело.
Я допустил промашку вроде…
Промашка развернулась в промах.
Он – плодовитый по природе –
Дал всходы сразу сотне новых.
Где было озеро – болото.
Где было поле – стала пустошь…
О, жизнь – духовная работа!
О, жизнь – духовное искусство!
О, мудрость вглядываться. Случай
Любой рассматривать духовно.
Угрозу смерти неминучей
Сводить к случайности бескровной.

* * *
У нее ахматовский профиль
И глубокий вырез ноздрей.
Буду помнить и на Голгофе,
На кресте своем я –
о ней.
Из нее истекала нежность.
Я не знал, что такая есть.
Ее хватит, чтобы безбрежность
Муки крестной мне перенесть.

«Я завтра приезжаю в Палех…»

Я завтра приезжаю в Палех…
Еще там листья не опали,
Еще там краски не остыли,
Еще там Бога не забыли.
Рассветы там не отсинели,
Закаты там не оталели,
Еще там мастера при деле
В иконописной той артели.
Я завтра приезжаю в Палех…
Там красоту не затоптали,
Не затоптали, не затерли
До слез, рыданья, спазмов в горле.
Я завтра приезжаю в Палех,
Где подлинное не в опале,
Где настоящее в фаворе,
Где небо и земля не в ссоре.
Я завтра приезжаю в Палех,
Где чувства не отполыхали,
Где в тигле жарком все, в накале,
Где мир в истоке, мир в начале.
Я завтра приезжаю в Палех,
Я перееду речку Люлех.
Цветы души там не опали,
Они моей души коснулись.

Нарспи

Я предчувствовал Нарспи –
Девушку из грёз.
Ветром распускал в степи
Шёлк её волос.
Чистой волжскою водой
Чуть касался ног,
И росинкой дождевой
Нежил ей висок.
Я предслышал звон монист,
Я предугадал
Её образ: как он чист,
Как он хрупок – знал.
Я предчувствовал её –
Голос, тайну уст.
Всё её я, как своё,
Знал я наизусть…

На озере (Тютчевское)

Люди плывут и лебеди: рядом –
В несколько лишь гребков.
Всюду божественный вижу порядок,
Стройность и строгость основ.

Люди и лебеди, люди и сосны,
Люди и небо, и лес.
Всё хорошо, всё божественно просто,
Не внахлест, не вразрез.

Мальчик плывет. Рядом рыба плеснула –
Тысячи, тысячи брызг.
Кажется, вечность к нам прикоснулась,
Небо спустилось вниз.

Ответ Конфуция

Христа-ребенка вижу на иконе.
Младенец Кришна держит мир в ладони.
«Старик-дитя» – так звали Лао-цзы.
Они все дети – эти мудрецы.
Спрошу Конфуция: «Скажи, седой скиталец,
Так, может, мир не старится, не старец?
Так, может быть, и не наступит осень
И мир, как лес, свою листву не сбросит?
Так, может, мир всё время молодеет?
Но свежий хлеб – он всё же зачерствеет,
И чистая водица – замутится,
И милая уйдет – не возвратится,
И день себя по капле точит, точит
До ничего, до черноты, до ночи».
Старик Конфуций словно и не слушал,
Но как огнем вдруг обожгло мне душу:
«Сок виноградный бродит и, бродя,
Вином становится. Вино – его дитя».