Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 1(17)-2018

Платон Кореневский

«…чёрный уголь облетевших роз»

Платон Георгиевич Кореневский родился 9 июня 1940 г. в Ясной Поляне Тульской области, в семье школьного учителя. Я лишь слегка коснусь того, что Кореневские являются одной из ветвей рода тех российско-польских Коженевских, которые дали миру писателя Джозефа Конрада (псевдоним Теодора Юзефа Конрада Коженёвского, в устаревшей форме Феодора Иосифа Конрада Корженевского). Пожалуй, в случае Платона резонно искать в предках истоки тяги к европейской образованности и охвату безбрежности этого таинственного, полного приключений, мира. В годы учёбы в Московском институте иностранных языков им. Мориса Тореза (испанский и немецкий языки) Платон был участником литературного поэтического объединения «Фотон», находившегося под патронажем Льва Гинзбурга и Евгения Винокурова. Умер Платон Кореневский 25 августа 2003 г в Москве. Единственные две книги Платона Кореневского, напечатанные малым тиражем в г.Туле в 1998-1999 г. – «Трапеза богов» и «Луна в ореоле».
Сущностью Платона была редко встречающаяся в людях, и совершенно им не афишируемая, своего рода «злая доброта». Внешне он был похож на врубелевского «Пана», доброго лешего, с голубыми проницательными и лукавыми глазами, обозревающего человечество… со свирелью в руке. Ну и по такой вот лукавой своей доброте, Платон отнюдь не берег для этого человечества свеженаписанные стихи, разбазаривая их среди людей. В памяти остались поэтичнейшие строки: «Нет в мире ничего невинней снега, упавшего с высоких облаков, не знавшего саней лихого бега, не стоптанного сотней каблуков», не сохранившиеся на бумаге. Странность, однако, быть может, таилась в том, что любая его пиеса, хотя бы самая незначительная носила точную дату ея написания… За это мы, его друзья и почитатели, должны быть ему и его канцелярской дотошности с несомненностию безранично благодарны.
Настоящая подборка содержит основные тексты Платона Кореневского 1980-81 гг. Фортуна улыбнулась Поэту: несколько раз он выезжал на Кубу с советскими специалистами-инженерами в качестве переводчика. Платону выпала доля переживать издалека с болью и с надеждой на перемены все свойства стагнации тех лет на родине:
Бреду по глобусу, по тыльной стороне,/ И слушаю пространство, ветер, время/.И чувствую в перстах и теле дрожь,/ Как хочется, чтоб стало все надежно,/ Пространство вежливо и время осторожно,/ И ветер выронил бы звонкий нож.(1981)
Но и в заморских краях не меньше зла человеческого – чего стоит судьба варварски истреблённых индейцев: Таины беднее церковных мышей,/ От них не осталось руин или тайн,/ И семя разбойников и торгашей/ На остров с собою привез капитан.(1981)
В 80-е годы Платон Кореневский взывает к своим современникам и потомкам из далёкой чужбины, где жизнь ему видится без искусства, без узора, без иллюзий, без веры…: И Гавайи пусты и Таити,/ Всюду Северный полюс один./ Не губите души, не губите,/ И живите в цветах средь руин.(1981)
Платон Кореневский – мастер стихотворной миниатюры. Но здесь, на Кубе, в Гаване он вынашивал замысел поэмы, блестящее вступление к которой «Видения познания», написанное терцетами, оставляет не столько сожаление о несбывшемся проекте, сколько чувство благодарности за «чёрный уголь облетевших роз».

Алексей Бердников

(Стихи 1980 – 81 гг)

* * *
Зелень смутная листьев и зори,
Скука в жизни, а может быть, страх,
Неприятие всяких иных территорий,
Кроме скромной лужайки в горах.

И не знаю, кем был я, гнездясь на уступе,
И какой уголок мне издревле знаком,
И какая звезда сиротливо пустует
Средь немыслимых бездн в мирозданье глухом.

Зелень смутная листьев и запах,
В тайну жизни открытая дверь,
Вечный взгляд на негаснущий запад,
Если ты несмышленыш и зверь.

И не знаю, кем был я средь узких расселин,
В запредельной глуши, в измереньи ином,
Тот отрезок бесследно в закатах рассеян,
Лишь порой воскрешаясь магическим сном.

4 января 1980 г.

Пустыня

Если нет похожей пустыни, то наступит она,
Эта пустыня, что станет на простынях странного сна,
Эта пустыня однажды начнется, и первой придет тишина,
Что подступит неслышно, как к ногам глухого крадется волна,
И наступит молчание. Мертвая тишь.
Так умеет таиться лишь дохлая мышь.
Так в склепе молчит обнаженная кость,
Так немотствует древний готический гвоздь,
Если в этот момент разразится нежданно гроза,
То подумаем мы, что на бархат упала одна лишь слеза.

Если нет похожей пустыни, то эта пустыня придет,
И сразу за звуками мира окраска небес пропадет.
Темноту описывать может каждый, кто ночью беззвездной живет,
Но в преисподней гораздо мрачнее слежавшийся лед.
Он цвета не знает. Отсутствует цвет.
При нем чернота – ослепительный свет.
Незрячей, чем идол в беззвучном краю,
В безбрежной пустыне как будто стою.
Но время идет и пространство лежит,
И мысль уже слабо, но все же дрожит.

Если нет похожей пустыни, до нее остался лишь шаг,
Ты же понял, что нет уже шума в уставших ушах,
Но, гулу подобный, еще продолжается страх,
И схожая с цветом тоска не уходит никак.
Она пропадет, и все улетит вместе с ней,
Как утром кошмары уйдут в белизну простыней.
Все уйдет и исчезнет пустыня сама,
Которая только в предчувствьи сводила с ума.
И мир возродится, пролезет сквозь узкую щель,
И будет стучать потихоньку по стеклам капель,
И вылезут звезды на небо в назначенный час,
Окно запотеет, на кухне вонять будет газ,
На мир, полный щеток, булыжников, кошек и блох,
Неотвратимо посмотрит с улыбкой прощающей Бог.

13 февраля 1980 г.

Холодная весна

В перспективе уменьшается прохожий:
Вот становится он точкой – и пропал.
Первой каплей опустился с неба дождик,
Чуть покрапал, даже на скамейку не попал.

Птица трепыхнулась и уселась на карнизе,
Тяготение с трехмерностью срослись,
Дали это, безусловно, чьи-то близи,
Может, не своя мне снится жизнь.

Может быть. Не я, продрогший и случайный,
Остро ощущаю зябкую весну, –
Как она пронзительна и как печальна!
В этом сне я снова долго не усну…

19 февраля 1980

* * *
Блажен, кто только в эту жизнь вступает
И кто уходит из нее – блажен,
Блажен, кто книги мудрые читает,
Кто не читает никаких – блажен.

Увидеть неба тонкую полоску,
Обрывок сна почувствовать чуть-чуть,
И снова спрятаться в колоду, в доску,
И в омуте бездонном утонуть.

И можно полюбить хоть на мгновенье,
Хотя на миг заплакать ни о чем,
Создать совсем одно стихотворенье,
Потом исчезнуть с гаснущим лучом.

10 марта 1980 г.

* * *
Странно думать, что все умирает вокруг –
Рано, поздно ль, в негаданный час
Враг умрет узкогубый и задумчивый друг,
И умрут в свой черед пережившие нас.

Седовласый философ и с ним таракан
Отдадут Богу душу в своих уголках,
Разобьется с напитком хрустальный стакан
И истлеют подушки горячие в прах.

Липы в чудной аллее когда-то умрут,
И в соседнем подъезде умрет дурачок,
Ручеек весь иссякнет, старый высохнет пруд,
Остановится пущенный кем-то волчок.

Но ползет и ползет по стене таракан,
Снова крутится бешено прежний волчок,
Наливают вино в запотевший стакан,
И смеется, мыча как всегда, дурачок.

17 июля 1980 г.

* * *
Легка интимность Нефертити
В тумане призрачных руин,
Среди глухих следов событий,
Затерянных в словах былин.

А современность неприступна –
В руках змеящийся Протей,
И о царице мысль преступна, –
Одни ожоги от плетей.

Но есть везде свои виденья,
И все, что мыслимо, со мной
Пока мое прикосновенье
Не жжет нездешнею золой.

Я вижу сам и прочим виден,
Глазами каждый что-то ест,
И мне нисколько не обиден
Пренебрежительный твой жест.

Ведь он так скоро растворится,
Исчезнет, будто взмах крыла,
И явится тому царица,
Кто помнит, что она была.

30 июня 1980 г.

* * *
Полёживал я дома на печи
И втайне думал – не было Америк.
В окно я видел – угол, кирпичи…
А тут – Атлантики пустынный берег…

И пальмы, словно дождь, шумят в окне,
Под вечер выйдешь – звезды чужды в небе.
Бреду по глобусу, по тыльной стороне,
И слушаю пространство, ветер, время.

И чувствую в перстах и теле дрожь,
Как хочется, чтоб стало все надежно,
Пространство вежливо и время осторожно,
И ветер выронил бы звонкий нож.

15 января 1981 г.

Последний поэт

Памяти Рюрика Ивнева

Поэт последний старомоден,
Ему уж девяносто лет,
Он дамам был давно угоден
С одним цветком без эполет.

Сверкают лайнеры над морем,
Страстей бушует кутерьма,
А у поэта в ретро-взоре
Лежит уже ухода тьма.

Лишь облачко по старой моде
Над сединою пробежит,
А он стоит все, не уходит,
Как где-то бродит Вечный Жид.

Когда уйдет он, станет грустно.
Ах, все грустнее с каждым днем.
И эстетические чувства
Мы скоро вовсе не найдем.

11 марта 1981 г.

* * *
Как бессмысленна жизнь без искусства,
Без бессмертья бессмысленно все,
Как безбожно без мысли и чувства
И без веры проспать бытие.

Отвратительна жизнь без узора,
Без познанья души у вещей,
Без влиянья надмирного взора,
Отделившего жемчуг от вшей.

Непонятно страданье без красок…
Все кругом копошенье и дым
Без игры и трагических масок,
Без внимания к сказкам любым.

Без иллюзий врожденных и дивных,
Без тоски по прошедшим векам,
Без иных представлений наивных
И без входа в пустующий храм.

Как убого постыло и дико,
Во Флориде, в Москве и везде,
Если вы не увидите Лика
И «люблю» не шепнете звезде.

И Гавайи пусты и Таити,
Всюду Северный полюс один.
Не губите души, не губите,
И живите в цветах средь руин.

11 марта 1981 г.

Таины

Над островом мирно курился дымок,
Индейцы подали о госте сигнал,
И, герб короля водрузив на флагшток,
Им громом из жерл капитан отвечал.

С тех пор утекло много сонной воды,
И кости индейцев в болотах гниют,
В мгновение ока исчезли следы
Над топью себе отыскавших приют.

Таины беднее церковных мышей,
От них не осталось руин или тайн,
И семя разбойников и торгашей
На остров с собою привез капитан.

6 апреля 1981 г.

Век поэтов

Ars longa, vita brevis – дань трюизму.
Мне люб прекрасный век поэтов,
Перо не уронивших в страшной смуте
И переживших творчеством разруху,
Повальный голод, войны, катастрофы
И потрясения на стыке эр великих,
Нетленные в зловонном духе тленья,
Не затененные ничьим рассветом
И потрясти способные сегодня.
Трагизм, надменность, приземленность,
Спокойствие и нервность, и паренье,
Их красота, пронзительность и тонкость
Мне кажутся разлитыми в пространстве,
Когда гляжу порой в ночное небо,
Уверен я – на звездах знают Блока,
А также Мандельштама, Гумилева,
Зенкевича, Бальмонта, Сологуба
И Брюсова и Анненского строки,
И с ними многих менее известных,
И, может, даже вовсе неизвестных,
Дышавших терпким воздухом эпохи,
Туда ушедших, к этим дальним звездам,
И улетающих все дальше, дальше, дальше,
Где мало ощутим разлет галактик, –
Чтобы сойтись в одной прекрасной точке,
В Божественном конце пространства…

14 июня 1981 г.

Тропикана

Пальма кажется выше звезд,
Дрожащих в ее ветвях.
Я ближе к небу,
Когда стою у самых корней
Прямой королевской пальмы,
Которая выше звезд.
О славное триединство –
Пальма, поэт и ночь.

26 апреля 1981 г.

Пропавшие вещи

Они распались – эти вещи
Или служат другим в ином обличии
Секретер с плохо укрепленной крышкой
Массивный шкаф загромождавший прихожую
Круглый стол, за которым собирались в шестидесятые годы
Круглое кресло приобретенное до первой мировой войны
И даже пепельница с медной головой лошади
Что же говорить о цветах замерзающих при тусклом солнце
И о людях умирающих глубокой осенью
Осталось только несколько тихих книг в тяжелых переплетах
И несколько желтых молчаливых тетрадок
Которые говорят если их потревожить
О давнем и потерянном как о насущном и необходимом.

15 июля 1981

* * *
Когда не приходят слова,
Молчат небеса и трава,
И словно душа не жива,
Когда не приходят слова.
Но если сама тишина –
Дрожащая немо струна,
То звучно безмолвна она,
И слово таит тишина.
Удастся ли слово начать?
Что будет оно означать?
Не будет ли так же молчать,
Как стертая в плоскость печать?
Когда не приходят слова,
Летящая птица мертва,
И тупо болит голова,
Когда не приходят слова.
Как призрак восходит луна,
Не чувствую вкуса вина,
Дрожит бесконечно струна,
Надгробьем стоит тишина…

14 октября 1981 г.

Видения познания
(Вступление к поэме)

1.где видел я сиянье до рожденья
с тех пор, как звезды начали движенье –
об этом знает только Божество.

2.ни стройные доктрины космогоний,
ни чувств непостижимые погони
не раздробят на строки естество.

3.поэтому я духов призываю,
кого я знаю и кого не знаю,
кто жил задолго до моей весны.

4.пусть духи соберутся тихой стаей,
как облака, не сразу пусть истают
и явят мне причудливые сны.

5.и я вгляжусь в изгибы очертаний,
что отразят все сферы мирозданий,
и выберу себе проводника.

6.я не хочу спускаться в ад кромешный,
горячий отблеск нашей жизни грешной,
и в рай нас не уносят облака.

7.меня не привлекают внешний облик,
ни образы людей себе подобных,
ни сущность даже, коей, может, нет.

8.отрадно путешествовать в сознанье
и воссоздать живущее созданье,
поймать один неуловимый след.

9.хочу взаймы я попросить у смерти
и не вернуть вам долга, мрака черти,
пожалуй, просто посмотреть сквозь мрак.

10.купаться в доле солнечного спектра,
зиждителя дождя, прохлады, пекла,
всего, что есть в земле, на небесах.

11.мне первым предстает философ темный,
его огонь сжигает неуемный,
встающий из пучин, летящий с гор.

12.за Гераклитом следом легендарный
вновь некий сын Эллады светозарной,
в обличиях нетленный Пифагор.

13.один течет струей неуловимо,
не остановишь в небе пилигрима,
он каждое мгновение иной.

14.второй, проделав круг, опять вернется,
и, повторившись, снова разомкнется,
потом предстанет прежним под луной.

15.но я, уставши, прогоняю тени
и вижу вниз сходящие ступени,
где, кажется, всегда покой царит.

16.там Будды улыбаются в пещерах,
и помнит о движении и сферах
растущий долго-долго сталактит.

17.приветствуй, смертный, вечное жилище,
оно ядро имеет, а не днище,
и где-то там волшебный древний клад.

18.оно манит немеркнущим магнитом,
и несть числа сокровищам зарытым,
и наши корни там всегда лежат.

19. рассеять сумрак можно светлым оком
в колодце самом мрачном и глубоком,
в зрачке осколок солнца сохранив.

20.чуть серебрится смутный берег Леты
одним лишь взором мысленным согретый
среди бесплотных и бесплодных нив.

21.средь духов роз и бывшей повилики
бредет душа забытой Эвридики,
без голоса зовет ее Орфей.

22.не слышно здесь ни вздоха и ни эха,
блужданью теней воздух не помеха,
и все же я опять пришел за ней.

23.за бледной, за исчезнувшей, безликой –
вернулся я сюда за Эвридикой,
возьму ее отсюда, уведу.

24.вот вслед за ней Орфей преобразился,
сперва в ключе холодном возродился,
и снова встал у рощи на виду.

25.прошелестел легко в листве могучей,
пролепетал дождем одних созвучий
и соловьем из балки просвистел.

26.и снова встрепенулись звери, птицы,
блеснуло солнце золотою спицей,
когда Орфей, как в древности, запел.

27.но пусть пришла одна лишь тень Орфея,
и не доступна дню, как прежде, фея,
но что-то вынес из глубин поток.

28.одну жемчужину из тьмы сокровищ,
алмазный порошок с хвостов чудовищ,
а из глазниц пустых взошел росток.

29.и в этом трижды отраженном мире
уже стран света стало не четыре,
а по задуманному слову вновь.

30.из мифа плоть растет и миф из плоти,
и можно подышать в прохладном гроте,
не видя, как течет из вены кровь.

31.но кровь течет и пропитала травы,
на всем печать свинцовая отравы,
на горизонте шум зловещих гроз.

32.зачем же приводить сюда поэта,
в палящий зной отравленного лета,
где черный уголь облетевших роз?

33.пусть спят завороженные вершины
и свежей мглой наполнены долины –
певец пролить уже не может слез…

4-12 мая 81 г. Гавана, Куба

Вера, надежда, любовь

Вера – живительный воздух и ветер,
Он то утихнет, то бурей взлетит,
То призывает в заоблачный вечер,
То еле слышно в душе шелестит.

Вечно нужда проживает с надеждой,
Недра надежды скрывают провал,
Всякий ее дорогие одежды
До завершенья судьбы надевал.

Клумбу любви поливая слезами,
С верою в лунку сажают росток
И утешаются долгими снами,
Рядом невидимо шествует Рок.

30 сентября 1981 г.

* * *
Я хочу увидеть лося,
Где пылает фрамбойян,
И поймать рукой лосося
В водоеме средь лиан.

Покрывает пальмы иней,
Снег на кактусе лежит,
Что наука, климат, Плиний –
Это Клюев ворожит.

Дай мне сани расписные,
Я проеду Малекон,
И на них прямком в Россию
Прикачу, презрев закон.

15 октября 1981 г. Гавана

Диоген

В толпе не отличишь поэта,
Философа и просто человека
С полным сердцем,
Возвышенной душой, судьбою странной.
Под вывеской он гаснет ресторанной,
Следов не оставляя на асфальте…
А Диоген?
Должно быть, с фонарем-гнилушкой
Он ищет человека в царстве мертвых,
Но поиски его еще напрасней.
Душа людей осталась на земле,
В другой душе незримо поселилась,
А чья-то так и бродит бесприютно
В закатных красках, звездных отраженьях,
Порой лишь ласково к кому-то прикасаясь…

22 декабря 1981 г.

Примечание:
Бердников, Алексей Аркадьевич (род. в 1937 г) – поэт, переводчик, автор 9 романов в стихах, 3 из которых изданы в период 1999 -2015 гг; изданы также: перевод на фр. «L’âge d’or », билингва, (2010, Québec), и полный перевод на русский язык с ит. «Франческо Петрарка. Канцоньере» (2017, «Летний сад», М.).