Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(18)-2018

Катя Капович

Стихотворения

Об авторе: Катя Капович автор 9-ти поэтических книг на русском языке и 2-х на английском. Участник 10-ти международных поэтических фестивалей в Лондоне, Роттердаме, Мокве, Осло и др. Публиковалась в журналах «Знамя», «Новый Мир», «Звезда», «Дружба народов», «Воздух». Книга «Gogol in Rome» получила премию Библиотеки Американского Конгресса в 2001 г. В 2007 г. за мастерство в литературе Капович была присвоена стипендия Эмхерстского университета. В 2012 г. в издательстве «Аст» вышел сборник рассказов «Вдвоем веселее» (Русская премия, 2-е место в номинации «малая проза». В 2015 г. была лауреатом Русской Премии в поэзии.

«…Музыке важно лишь одно – чтобы ее исполняли не фальшивя. Но фальшивых нот читатель стихов Кати Капович не услышит. Читатель услышит сильный и красивый в лучших вещах, может быть, немного сбивчивый в экспериментальных, но всегда свой голос настоящего большого поэта».

Лев Лосев

* * *
Гул затих, я вышла на подмостки,
а очнулась в городе Свердловске,
в памяти бездонная дыра,
в пачке ни единой папироски,
в городе Свердловске все киоски
навсегда закрыты в пять утра.

Есть зато окурки на вокзале,
если вам случится, что едва ли,
оказаться, словно сироте,
где-нибудь на северном Урале,
посмотрите в голубые дали,
сядьте на скамейку в темноте.

В том краю, как и в любом проездом,
к личным наблюдениям полезным,
я прибавила такую тьму,
где рабочий бьет ключом по рельсам,
будто бы вели его нарезом
в пять утра по сердце моему.

К Олегу Дозморову

Вышли мы все из Египта,
дети уральских широт,
с семидесятых навскидку
помнишь ли тот переход?

Я его намертво помню
задним горячим умом,
будто домашний, огромный,
снова листаю альбом.

Вышли одеты в обноски
и зажимая в руке
желтые ранние звезды
на золотом коньяке.

* * *
Уходят наши туфли-лодочки
в аквамариновый поток,
ах, наши юные походочки,
наш воробьиный скок-поскок.

Но Лондонами и Парижами,
булыжной мостовой гудя,
нас носят две ноги бесстыжие
с царапинами от бритья.

С такими голыми коленями
смешных простушек и ломак,
и так ни к месту, ни ко времени,
как мини на похоронах.

* * *
Лютер возвания не прибивал,
не прибивал – и всё,
даже молчания не прерывал,
если уже чего…

Да и с какой бы на свете балды
он бы пошел напролом,
выпив последние бульки воды
с нерастворяемым льдом?

* * *
Надо чтобы дождик плакал,
надо чтобы сильно лил,
чтобы кислота и сахар,
и не пожалеть чернил.

Надо, чтобы в черной бочке,
ржавой бочке дождевой
быстро плавали листочки
вкруголя по часовой.

Чтобы это всё и вместе
в жизни даром и легко,
и никто не мог по чести
объяснить нам ничего.

Ревность

Маленький, маленький, шуба и валенки,
кроличья шапка с завязкой назад,
ходит в заснеженном утреннем садике
четырехлетний единственный брат.
Ходят за ним две вороны и голуби,
семь воробьев расчирикались вслед,
и не возьму я в дурацкую голову,
что в нем такого, чего во мне нет.
Снег вроде хрусткого с грядки огурчика,
маленький брат мой похож на отца,
вот я намылю такого голубчика,
пусть покраснеет, подрыгается.

* * *
Не нужна соловьиная трель,
нужен мне только ты в самом деле,
подарю тебе электродрель
и инструкцию к электродрели.
И набор изумительных сверл
и микроновские пассатижи,
чтобы крышу в порядок привел,
просто пафос немного занижу.

* * *
У продмага, где автомобили,
прыгал ветеран на костыле
и откуда-то букет из лилий
он достал на вымерзшей земле.

Он мне подарил свою улыбку,
свой ненапряженный интерес,
лилии, изогнутые гибко,
каменного сердца ледорез.

Может, это и была случайность,
всякое на свете может быть,
только мы не будем бить на жалость,
будем снова белое носить.

Будто в честь какой-то вечной даты,
лилии один лишь день цветут,
белые, как парашют средь сада,
пусть меня по воздуху несут.

В тихий вечер, где его увечья
и моя измятая душа
людям улыбаются навстречу
снизу до седьмого этажа.

* * *
Я так люблю вокзальный кипеш,
жилеты, шумные ветровки,
лицом к лицу лица не видишь,
пилотки, блеск экипировки.
Когда стартуют вверх вороны
на все четыре стороны,
идти курить в конец вагона,
стоять у тамбурной стены.
Чтоб с боку вбок качался поезд,
в окне туманилась звезда,
чтоб песню пел за стенкой голос
о том, что горе не беда.
Меняйтесь, виды, в тусклом свете,
меняйся, внешний мир, в окне,
чтоб жизнь с тобой менялось вместе
неясным смыслом наравне.

Юность

В разноцветном высоком раю
за неоновым светом разлуки
я увидела юность свою
в бледной дымке на парковом круге.

Там летала на крыльях листва
и валилась на землю с разгону,
изумрудно светилась трава,
голова не болела от звона.

Там разобранная колея
все на круги своя собиралась,
там нечеткая юность моя
меж усталых людей затесалась.

Здравствуй, милый, веселый дружок,
что ты ходишь одна, как чужая,
все считаешь ворон да сорок,
провожаешь, встречаешь трамваи.

Я кричала ей в синий простор,
я просила ее возвратиться,
но она посмотрела в упор,
как умерший глядит на убийцу.

И ушла она в полдень густой
в направлении дымчатых улиц,
посыпаема желтой листвой,
моя бедная, гордая юность.

* * *
Так проснуться, одеться, обуться,
где зима прет в глаза,
в белой кухне летают тарелки и блюдца,
аж каемки покатываются.

Так узнай, что покуда лежали в отрубе
на железных кроватях своих,
на другом континенте, на дружеской Кубе
многотонный собрали тростник.

Командор дал приказ и оттуда по дружбе
океаном пошли корабли,
и отсюда сигары, как птичие тушки
помечтай, потяни, потяни.

И еще имена трех генсеков в киоске
нависают с утра, как топор,
городской пешеход, выходи на подмостки
и не спорь.

Оставляй на снегу догоревшую спичку,
городской пешеход, распишись
и высматривай в синей дали электричку,
что подходит, походит, кажись.

* * *
Лежат на столе рядом с чашкой очки,
застило глаза мне в тумане,
мелькают бессмысленно строчки, значки
в поплывшем направо экране.
И узкою лампой насквозь осветясь,
с предельною ясностью вижу,
какая вселенная смотрит на нас
скозь плоскую ржавую крышу.
Какая открытая над головой
с тяжелыми звездами вечность,
и долго мне в мире слоняться одной,
покуда с тобою не встречусь.
Не это ли крючит над грудой бумаг
на краешке стула в изломе,
так бьется на удочке бледный червяк
и ловится счастье на слове.