Евгений Туренко

Стихотворения

Об авторе: Туренко Евгений Владимирович род. 23 сентября 1950 в селе Хавки Тульской области, умер 27 апреля 2014 в городе Венёв Тульской области. Член СПР с 1999 года. В 1972 г. после окончания строительного факультета Тульского политехнического института приехал на Урал, работал в строительных организациях и на заводах ЖБИ Красноуральска, Лесного, Нижнего Тагила (мастер, начальник цеха, главный технолог, главный инженер, директор завода). С 1986 г. занимался педагогической деятельностью, преподавал в филиалах МИСИ и УПИ. В 1991 – 1992 гг. участвовал в создании Нижнетагильского молодёжного муниципального театра. В литературе с 1980 г., публиковался с 1981 г. Был членом правления екатеринбургского отделения СПР с 2000 по 2008 годы. С 1991 г. занимался литературной педагогикой. Член жюри более 20 городских, областных, региональных и всероссийских литературных фестивалей и конкурсов, в том числе – Всероссийской премии им. П.П. Бажова. Один из инициаторов Всеуральского и Всероссийского совещаний молодых писателей в Нижнем Тагиле в 2001 и 2005 годах. Создатель литературного явления, получившего название «Нижнетагильская поэтическая школа». Его ученики Алексей Сальников, Ольга Мехоношина, Екатерина Симонова, Наталия Стародубцева, Елена Сунцова, Татьяна Титова, Елена Баянгулова, Руслан Комадей, Вита Корнева. Лауреат Всероссийской премии «ЛитератуРРентген-2005» за вклад в развитие актуальной поэзии. Публиковался в Италии, США, Германии и др. странах, в журналах «Воздух», «Крещатик», «Знамя», «Урал» и «Уральская новь». В 2008 г. уехал из Нижнего Тагила на родину в город Венёв, где восстанавливал храм и писал свои последние стихи. Отпевал Евгения Владимировича в этом храме его сын Илья, православный священник. К 65-летию Туренко в Екатеринбурге были проведены Туренковские чтения и учреждена Премия имени Е.В. Туренко.

Евгений Туренко, поэт и педагог, умер в 14-м году, а я до сих пор наблюдаю: как меж этими ипостасями изменяется равновесие сил. Т.е. как недавно узнавшие о Туренко формируют себе облик его.
Педагог – тот, кто не оставляет следов. Поэт – видимо, только следы. Равновесие не меняется: ученику не оставить себя, иначе он не станет собой, стихотворению не отдать себя, потому что не хватит места словам.
Развитие поэтики Туренко, по-моему, происходило по другим следам, как ни странно. Он (если я не вру) не любил резких изменений в ней. Говорил, мол, что ты вот, Комадей, мечешься и подражаешь, а он тихонько подглядывает в щёлочку возможных изменений – что будет, если… От этого вглядывания его поэзия – суть концентрация и точность словомысли.
Учился ли он поэзии у своих учеников или учителей? На личностном уровне – безусловно. В поэзии же – одна жёсткость-нежность-точность, где нет места обучательным экивокам.
Вижу поэтику Туренко как ясную кристаллизацию – органическое развитие формы, по Флоренскому. У меня звучит как банальность. Когда идёшь сквозь неё насквозь, банальность становится чистым даром.
За 30 с небольшим лет во внутренней форме его стихов выкристаллизовалась пульсирующая теснота. Пройдёмся по уровням тесноты.
Основные слои лексики – библеизмы, жаргонизмы и местоимения. Последние нейтрализуют остальные. Или меняются значением: наоборот.
Библеизм может быть так же вульгарен, как и жаргонизм может быть одухотворён.
Местоимения, конечно, двояки: они сохраняют тайну, но сами являются неизвестным, потому что любая адресация соскальзывает с них. Когда Туренко настойчиво помещает местоимения в смысловые центры стихотворений, они становятся почти религиозными символами другого Другого.
Словосочетания – сломанные или возрождённые фразеологизмы, откликающиеся на соседствующие фразеологизмы, чтобы удержаться в смысле.
Предложения, где субъект предикату – волк, бревно и товарищ. Т.е. где замена незаметна, но изменяет всё: «если ты будешь со мной – на ты,/ я тебе буду – я».
Строфы, если брать кристаллы Туренко, восьмистишия, – повторяют друг друга неточными зеркалами. Зачем отражать то, что уже есть?
Такая поэтика фрактальных кристаллов, в которых подобие вмещает в себя сходство и отличие.
Явное исключение – последняя книжка, где Туренко направлен текстами к божественному, в земном – к собеседникам/ученикам, оттуда некоторая отрешённость, граничащая с фривольностью.
Вероятно, это тоже подобия – асимметричные.
Только в конце написания заметил, что так и не указал, откуда же начала прорастать внутренняя форма поэзии Туренко? Я не знаю, поэтому придётся отшучиваться: от туда и до туда.

* * *
Корова моя, корова… я скоро буду
кормить и доить тебя, и пасти телёнка,
а не предаваться пьянству, тоске и блуду,
и стану простым и вещим, моя Бурёнка.

А также… цветут ромашки, и пахнет утром
навозом и сеном, едва загремит подойник.
И, кроме всего, надеюсь казаться мудрым,
продольным и терпеливым, как пятидольник.

От парнокопытной зги до парного лета,
уж если не сладок вкус, как сочна мелисса,
то – дождик недолго, поэтому есть примета,
молочная, как – не знаю… Попробуй, Лиза!

* * *
И до смеха недотрога,
жалость натощак,
от святого до слепого,
ладно, что и так –

откровенно, одиноко,
снежно и свежо…
А живешь, конечно, плохо,
то есть – хорошо.

* * *
Ты знаешь – что будет? – ты знаешь, а веришь иному,
молчишь непонятно, а то и читаешь Сапфо
в другом переводе и ходишь подолгу по дому,
родному тебе наизусть, да и фю на него.

Увы – а не жуть, как на радостях от невезухи,
уже насовсем переспорить себя ни во что,
как «не» уличая в кровях натуральной науки –
в слепую занозу кромсая сырое бревно.

А то не дрянно воевать рукопашную пьянку,
до всякого корня взыскуя в сердцах благодать,
а то выворачивать самоё суть наизнанку,
а то про печаль непечатную вдрызг пропадать

и важности клянчить взаймы несмешно и недолго,
как будто – взаправду больное умея рядить,
родимое чмо продерёт откровенное горло
и лаяй, покуда не грянет забвенное цыть.

Не милость себе наяву, как по слогу спасенье,
и это притворство не лжет ни малейшей земли.
А слаще воды вопросительное разночтенье,
и голоса нет, или тяжесть легка, и люби.

И Вольфганг в день ангела соло воздаст Амадею,
немногою давностью теша в-седьмых по себе,
и прелесть, вникая под ноготь, замуслит затею,
и благостный Гриша с поличным почтит Оливье.

И ты – повторишь наобум, как бесячий обычай,
тогдашнюю жалость бесполых обид и побед:
ля-ля и ля-ля,- на письме неразъёмных различий.
Простится ли эта беспечность? Наверное – нет.

Песенка

Истекут пылинки лет
или – неолит.
Относительно до нет
небо не болит.

Выйдет эхо по грибы –
ни себе зима!
Неужели жили мы?
Ни «ау», ни «а»…

* * *
Не надышаться голосом – воздух сужен
ли? Однородный свет – ни о чём, и – нем.
Чистую правду честно следить по лужам –
было бы с кем…

Якобы, воробей за себя сгодился.
А продолжай по памяти первый взгляд,
и слепота изысканна – наугад.
Твой престарелый я навсегда родился.
* * *
Осень уже в пределах,
жёлтая – как живая
в иниевых пробелах,
крапинках возле края.

Что за октябрь в июне
снится, не просыпаясь,
льётся, как небылицы…

Листьями облетаем,
прячемся каждым корнем,
всё про себя мы знаем,
а ничего не помним.

Литера

Где Божнев – там и ты,
и снег идёт сквозь свет,
и смерть скликает сны;
пойди – пойми её.

Любовь страшней, чем Фет –
черна до хрипоты,
и снег идёт сквозь свет.
Вот, собственно, и всё.

Псевдовосьмистишие

Я бы тебе показал язык,
искренний, как сморчок.
Но нет у меня зубов, чтобы так
в прятки играть с тобой.

По белу лету идёт слепой,
тычется, как дурак,
тростью во всё, что ни есть и нет.
Поговори со мной.

* * *
это ртуть закипает в нуле
или сон в незакрытых глазах
или сеять следы в пустоте
или трогая эхо в словах

или ведьма одно ворожит
а случается наоборот
чахнет цвет измельчается быт
и кузнечик потьмы стережёт

это рельсы текут по воде
это небо равно январю
или буквы шуршат в немоте
я не помню тебя а люблю

* * *
Что ли уже ночь, или всё ещё слепота…
Вспомни проклясть на милость да и прости ни с чем.
Вначале был понедельник, потом упадёт листва.
Хочешь, скажи – что есть. Но не обманись насовсем.

Или – поверь скорее, а то настанет вчера.
Твой несусветный ангел что же так нищ и тощ?
А если первична курица, то ввечеру будет дождь.
Иноязычней Псалтыри лёгкая мыслям вода.

Но не жалей о времени, имя ему – ничто.
Хлеб измельчится, влага покроется млечною тьмой,
тонкая птица взлетит надо всею от края землёй,
эхо перелистает в бледных ветвях окно.

Не зачерпнуть повторений, и страшно – как до Рождества.
Маленькая Рахиль своей не знает стези,
и забывают облик и отзвук пальцы – возьми!..
Разность цветёт в стекле, как будто там глубина.

Так уж легка стыдоба колыбельной отрады твоей –
взвешивать слёзной щепотью дырявую тень на гвозде.
И не припишет по жизни в строку отдалённый Матфей
слога, чтобы прочесть часы в никаком числе.

Путешествие

Помолчи, постарайся, прости – я
идиот. Потому что Россия
отвечает всегда не со зла
из дупла,

где кукушка троится медведем.
Мы опять мимо времени едем
и гортанную песню орём
не вдвоём.

Тень

Липкая неприязнь
скажется слепотой.
Рознь – наградная казнь.
Не уходи, постой.

А не дразни беду
В кровь или по пятам.
Я за тобой приду
сам.

Возвращение

Ходит тень не за спиной
И не по пятам
А то днём то стороной
И по сторонам
Всюду каменный пейзаж
Травы и древа
Разговор прекрасен наш
Ты всегда права
А бывает что дождём
Смоет взгляды с глаз
Постоим и подождём
И пойдём от нас
Мы пойдём не по грибы
А не по грибы
Начинается июль
Чистый как январь
И бесснежные следы
Удалятся вдаль
Уж такое бытие
Было наяву
И ещё такая боль
Буква невпопад
Не печалься ангел мой
Каждый будет рад

Сонет ночного мотылька

Одно из трёх – второго не дано,
как не потрогать времени. Ни много
не запретишь сомнения земного,
и классика написана давно.

Привет и вам, тагильские козлы!
Всё снится – всё, событья никакие,
приложные, и все себе чужие.
А Божий страх пронзительней иглы.

Но смерти нет – как сказано тебе…
И, млечно и пожизненно витая
по мысленному свету своему,

как будто в насекомой слепоте,
и блин-душа твоя глухонемая
мерещится недолго наяву.

Прощальная повесть

и Фро тебя храни не так уж скуки ради
или на брудершафт сочувствуя с другими
а всё не уличишь ни зги в ответном взгляде
и всякое своё не суть а только имя

авось не произнесть ни пользы ни эпохи
сладка съестная соль ночного снегопада
подумаешь зима дела конечно плохи
но кажется теперь как в точности не надо

Отчизна есть печаль без возраста и места
преклонный муравей не знает по-шумерски
торговля хороша да ощущенья мерзки
и не продолжить дня как не поправить жеста

а скоро Старый Год но так себе яснее
как вчуже наяву ни звука ни извета
хрустальный паровоз в окрестностях Сиднея
морочит синеву безоблачного света

Истолкование

Стихи написаны, бумага сожжена –
Ни ясностей, ни разности, а скука
Заходит без зазрения и стука,
И я бегу от букв – – до темна.

Но мнительная что ли правота,
Сопутствует издёвкою на вырост,
Сочувственно, что Бог Себя не выдаст –
Как и всегда, или как никогда…

……………………………………

Тупые дети тщательней – в разы,
А злее чуть ли не на непорядок.
И полон взгляд изнанок и подкладок,
И не нарочно тикают часы.

И вне страниц – – где тихо плачет Таня,
Большой словарь, и дым от папирос,
Стоит сутуло тень моя немая
Наверное, не утирая слёз.

Изображение

Булыжная, как мостовая,
Идёт война, не уставая,
Внутри и вне
Деревни, города, державы.
Мечи тупы, снаряды ржавы,
А дни в окне…

А не жалеем и не любим,
Война так любопытна людям,
Что до войны
Была война, совсем такая,
Что от поллитры до Китая
Не снились сны!

А все ответы были немы,
И все улыбки – мимо темы,
И съеден стыд.
И смерть стояла кроме храма,
Смотря и искоса, и прямо.
Сейчас стоит.

* * *
Непоправимый свет
В проволочном нутре.
Прошлого в слове нет.
Голос искрит вовне…

Лагерной суки взгляд.
Тошный под небом лай.
Чёрный бушлатный ряд.
Как ни прощай – прощай.

Примечание:
Руслан Комадей – поэт, культуртрегер. Публиковался в журналах «Воздух», «Носорог», «Волга», «Урал» и интернет-изданиях. Один из организаторов ландшафтного фестиваля поэзии «Вода и вода», редактор издательства «Полифем», соредактор журнала «Здесь». Живёт в Екатеринбурге.