Алёна Бабанская

Мы за избранность платим высокую цену

Молодый В. Споры с Мнемозиной: Стихотворения. — М.: Водолей, 2013. — 144 с.
ISBN 978–5–91763–130–1

 

М. Волошин: «В нас тлеет боль внежизненных обид! Изгнанники скитальцы и поэты».

 

Передо мной лежит небольшая книга стихов. На черной обложке изображена женщина в темно-зеленой тунике со свечой в руке. Книга называется «Споры с Мнемозиной». Мнемозина – как всем известно, богиня памяти у греков. Памяти о героических событиях прошлого. Девушка освещает тьму свечой, и мы видим то, что сокрыто во мраке веков. О чем может поэт спорить с памятью? И о чем он помнит? Открываю стихотворение, давшее название сборнику:

 

Спорить с Мнемозиной неуместно,

но ведь и не спорить – невозможно,

счет и слово действуют совместно,

отражаясь в памяти тревожно.

 

Жизнь прожить без боли нам едва ли

будет уготовано судьбою,

взмоем мы в заоблачные дали,

над седою, вспененной Двиною.

 

Снова проплывет над миром слово,

снова вздрогнут рельсы под трамваем,

снова станет новое не ново,

снова мы пророка не узнаем.

 

И седых богов слепые лики

надо мной склонятся утомленно,

и повиснут мертвые калики

на ветвях обугленного клёна.

 

Поэт не только пытается спорить с памятью, но даже предъявляет ей счет. «Снова станет новое не ново, / снова мы пророка не узнаем». Именно наше беспамятство, наша слепота позволяет истории постоянно повторяться. Память весьма обманчива. Она подсовывает то, что мы хотим помнить, а не то, что есть на самом деле:

 

«Не копите горечь и обиду –

память-волк тоскливо смотрит в лес,

отслужив по яви панихиду

в темном сне знамений и чудес».

 

О стихах Вадима Молодого писать довольно трудно. Обычно мы ищем в стихах какого-то, если не портретного сходства, то знакомых нам реалий, нюансов и мелочей, позволяющих понять что поэт – наш современник. Поэт Вадим Молодый мог жить в любую эпоху. Я легко представляю его в мрачном готическом замке, в крестовом походе ко Гробу Господню, но никак не в уютной квартирке в центре Чикаго. Он мог быть современником Блока, Ф. Сологуба, Георгия Иванова, и не случайно двум последним есть посвящения в книге. Стилистика, тематика Вадима Молодого лежат в русле символизма. Его стихотворения, иногда чуть ли не центоны, полны аллюзий, реминисценций, скрытых цитат и наполнены «созерцанием тайных смыслов» бытия и небытия. Жизнь души для него важнее жизни обыденной, не случайно слово душа, наверное, одно из самых часто употребляемых в книге.

 

Прости меня. За всё, что не сказал,

за всё, что не сумел, не смог, не сделал.

Холодный вечер. Сумерки. Вокзал.

Перрон. Состава вздрогнувшее тело.

 

Лизнув колеса, лёг на рельсы пар,

поникший дым к трубе прижался робко.

Угрюмый, красноглазый кочегар

куски моей души бросает в топку.

 

«Прости меня. За всё, что не сказал» – хорошее начало для любовной лирики. Но не тут-то было. Стих оказывается совсем не о прощании влюбленных, а о вечной разлуке. Цитируемый стих – один из самых горячо мной любимых. И поэтому, не удержусь, и процитирую его дальше:

 

Туман промозглый, мокрая земля,

усталый Йорик дремлет, яму вырыв.

Носильщики, губами шевеля,

разносят по вагонам пассажиров.

 

Редеет провожающих поток,

подписаны свидетельства и справки.

Зажав в зубах обкусанный свисток,

кондуктор подает сигнал к отправке.

 

Ревёт огонь, бушуя под котлом,

стучат по рельсам ржавые колеса,

и вечный старец на воде веслом

вычерчивает вечные вопросы.

 

Плывёт в потоке тёмного огня

душа моя — беспечная транжира.

Проводники, стаканами звеня,

разносят чай безмолвным пассажирам…

 

Как мне кажется, в этом стихе – квинтэссенция творчества Вадима. Вечная жизнь души и смерть – вот две точки, между которыми качается маятник его поэзии. Именно по этой причине в стихах Вадима Молодого начисто отсутствует пейзаж, а если и присутствует, то весьма условный, символический. Ведь пространство существования души – тайно, и люди имеют о нем самое скудное представление. «Темный огонь», «красноглазый кочегар», «промозглый туман» – несколькими скупыми мазками рисуется мрачная картина последнего путешествия души. Этот условный пейзаж населен многочисленными фигурами, Пассажиры, кочегар, носильщики, кондуктор, провожающие, Харон, Йорик. Фигуры-знаки, не прописанные подробно, но позволяющие сразу погрузиться в атмосферу вокзала, отправной точки, уже весьма недвусмысленно напоминающей ад. Интересно, как будет там, куда везут?
В стихах Вадима много таких персонажей: каменные звери, шуты, демоны, тени, духи, черепа. И сам лирический герой то демон, то рыцарь на коне. И, похоже, этот рыцарь всерьез озабочен только одним врагом – смертью:

 

«Мир ужасен. Солнце дышит смертью.

Дышат смертью травы, птицы, звери.

Не просите. Ничему не верьте.

Не считайте прошлые потери».

 

Смертью как мерилом жизни. Смертью как границей, разделяющей два мира.

 

«И мне не вырваться из круга —

в дневном бреду, в кошмарном сне,

смерть — похотливая подруга,

бесстыдно ластится ко мне».

 

В поэзии Вадима Молодого время и место не имеют значения, ибо «время движется по кругу», а память «рыщет оборотнем». В этом есть не просто факт подмены, а уже нечто устрашающее. Итак, память – волк, оборотень. Ты можешь вновь и вновь проживать чужую жизнь и чужую смерть:

 

«А ты идешь, почти что невесом,

на вьюгу глядя отрешенным взглядом,

и вологодский, с грудью колесом,

тебя лениво тыкает прикладом».

 

Было бы несправедливо сказать, что Вадим Молодый – поэт одной темы. В книге масса посвящений, блестящие иронические стихи и даже почти японские трехстишия, которые мне очень нравятся:

 

*

В небе летят журавли.

Смотрит им вслед самурай,

руку держа козырьком.

 

*

Руки лежат на мечах.

В небо взлетает копье.

К смерти готов самурай.

 

А вот, посмотрите, какой забавный реверанс в сторону Серебряного века:

 

В момент оргазма смерть красна.

Ушла зима, пришла весна.

 

аптека, улица, фонарь,

грызущий колокол звонарь.

 

Уж кто только не пинал «фонарь с аптекой». Но в таком ироническом контексте мне эта бессмертная строка еще не встречалась.

 

Поэзия Вадим Молодого, как уже неоднократно говорилось – в русле классической русской традиции, но и немного особняком. Для ее понимания необходимо и знание литературного контекста, и особая любовь к мистике, тайне, к мрачной готике. Думаю, что таких ценителей немало и книга обязательно найдет своего читателя.