Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 3(23)-2019

Андрей Новиков­-Ланской

Ряд остановленных мгновений

Об авторе: Родился в 1974 г. в Москве в литературной семье. В 1997 г. закончил филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. В 1998-2003 гг. – вольнослушатель Литературного института им. А. М. Горького в творческих семинарах Евгения Рейна, Татьяны Бек, Олеси Николаевой, Игоря Волгина. Защитил диссертацию на тему «Литературно-критические взгляды Иосифа Бродского». Директор Русского ПЕН-центра. Главный редактор журнала «Охраняется государством» Министерства культуры РФ. Заведующий кафедрой политической и деловой журналистики РАНХиГС при Президенте РФ. Действительный член Королевского общества искусств (Великобритания). Кавалер ордена Святого Иоанна Иерусалимского (Франция). Автор шести поэтических книг, двух книг прозы и двух научных монографий.

«Стихи Ланского изящны, прозрачны, исполнены благородного обаяния, чуть надменны, но и печальны. Они как бы подернуты прохладным туманом, и призраки прохаживаются сквозь этот туман».

Сергей Шаргунов, «Вести-ФМ»

«Этой поэзии свойственен и античный стоицизм, и христианская экзальтация. Такой целостный всеобъемлющий взгляд выделяет Ланского из потока современной поэзии с ее постмодернистскими метаниями».

Антон Желнов, «Книжное обозрение»

Волхвы

Догоревшей свечи остывает огарок,
за окном серебрится нетронутый снег,
и звезда Рождества, как последний подарок,
со слезой выплывает из сомкнутых век.

То, что было вчера и что будет сегодня,
нам самим не постичь, но полночная весть
появляется в небе свеченьем Господним,
сообщая, что здесь чудотворство и есть.

Зимний воздух дрожит неземными огнями,
мириады гирлянд, фейерверк волшебства.
Словно тысячи звезд засияли над нами.
И седые волхвы вспоминают слова.

* * *
В этом доме не самом уютном,
не прощающем и непростом,
где прощальные песни поют нам
и гостей угощают постом,

из высоких готических башен,
из его подземелий глухих
голос вырвался, тих и бесстрашен,
отвергая всесилие их.

Все предвидел пророк стародавний.
За окном разъярилась метель.
И тяжелые зимние ставни
бьются оземь, срываясь с петель.

* * *
…И наступает чистый понедельник.
Ущербен в мыслях, в помыслах смешон,
смиряюсь я, беспутник и бездельник,
как в первый раз, прощён и пощажён.

Что чистота мне выпавшей недели?
Полезный воздух наполняет грудь.
И о душе, как о забытом теле,
тихонько кто-то шепчет: не забудь!

* * *
Прибрежною пеной вскипает закат,
бредёт по сухому песку Афродита.
Вослед ей шумит палисандровый сад,
и дышит сирень, и калитка открыта.

Ни лодок, ни раковин – только луна
богине средь волн освещает дорогу.
И в тёмную бездну к ревнивому богу
она возвращается, маем пьяна.

* * *
Середина лета, воскресенье.
Теплой почвы запах моховой.
И на сеновале в свежем сене
спит солдат, вернувшийся домой.

Он пришел из вражеского плена,
из штрафбата и из лагерей.
Но жена прекрасная Елена
не дождалась радости своей.

Мать его уже похоронила,
старый дьяк по правилам отпел.
И погасло дневное светило,
чтобы он проснуться не успел.

* * *
Я наблюдал, как осторожный дрозд
с его изящным чёрным опереньем
и желто-красным длинноватым клювом
готовился поужинать жуком.
Но шар катил тот жук перед собой,
им прикрывался будто бы щитом,
и певчий дрозд никак не мог решить,
как лучше к своей жертве подступиться…
Садилось солнце, тысячью оттенков
сияла желто-красная заря,
и тьма ночная тихо приближалась.
Наполнился прохладой южный воздух,
и мне легко, свободно задышалось
под пенье птиц, похожее на флейту.

* * *
Сначала ему слышались шаги
и подземелий гатчинских призывы.
Знакомый голос умолял: беги!
Покуда жив ты, мы с тобою живы!

Косматый старец брёл из темноты,
губами что-то требуя немыми.
Шли строем убиенные коты,
и шествовали вороны за ними.

Орёл двуглавый крылья распахнул.
Георгий змия выпустил из ада.
И веки свои поднял Вельзевул,
дремавший на болотах Петрограда…

Мучителен его полночный сон,
в покоях царских нет ему покоя.
Никто не знает, что уже спасён
царь-мученик – и сонмище людское.

* * *
Был январь – и были святки.
Был февраль – и карнавал.
И у марта все в порядке.
И апрель не горевал.

В мае что-то зародилось
и в июне проросло.
Но июльскую немилость
мимо дома пронесло.

Вот и август. Как же долго
раскалялась эта медь…
Над цветком колдует пчелка:
пригубить – и умереть.

* * *
Цветет трава бессмертник
на скошенном лугу,
и значит, слов о смерти
сказать я не могу.
Как будто лихолетье
в начале сентября
осеннее бессмертье
предполагает зря.
Цветет во мне бессмертник
средь горя и забот,
иных миров наследник,
где времени исход.
Пустынник и посредник
меж небом и землей,
последний исповедник
и утешитель мой.

* * *
Москва – как дерево на срезе,
колец упругих гнутый вид,
встречает август в затрапезе
и червоточиной глядит.

И месяц, двигаясь то влево,
то вправо, или как-нибудь,
её, как мировое древо,
стремится в небо разомкнуть.

* * *
Сюда, в собор Преображенья,
где яблок и соломы дух,
где взоры праведных старух
являют фресок отраженье,

приходим мы – и старый Спас
в прохладе каменной и душной
спасает от судьбы бездушной,
в корзины собирая нас.

* * *
Фотографическая память,
несчастье взгляда моего –
не уничтожить, не исправить
и не украсить ничего.

И не украсть. Обыкновенней
простого перечня вещей
ряд остановленных мгновений
над фотографией твоей.

На Страстном бульваре

То новым напевом, то старым
весна повторяет псалтырь.
Вознесся над сонным бульваром
снесенный Страстной монастырь.

Невидимы и бессловесны,
монахини в колокола
звонят, словно правды небесной
взыскуют умы и тела.

И мы на Голгофе столицы
стоим у незримых ворот,
где ангелы ждут нас и птицы
и Пушкин где бронзовый ждет.

* * *
Снотворный морфий не кололи,
напрасный позволяли страх.
В предчувствии знакомой боли
он комкал простыни в руках.

Сквозь форточку, сквозь перекрестье
оконных рам зрачком одним
глядел он, чувствуя предвестье
небес, сходящихся над ним.

И в небесах услышал слово
в понятных звуках и простых
о том, что всё у них готово,
а он задерживает их.

Феникс

Гостиница напоминает госпиталь.
Белые стены и много кафеля.
Потемневший паркет и, хвала Господу,
чистые полотенца, вафельные.

За окном негромко играет музыка,
что-то ритмичное и без мелодии.
Окно низкое и такое узкое,
словно ты в Азии, а не на родине.

Человеку мнится, что всё потеряно.
На судьбу свою продолжает жалиться.
Потом закуривает – и, неуверенно
отряхая пепел, преображается.

* * *
Святая Варвара сказала:
несите младенца во храм,
распутайте все одеяла,
и Бог приоткроется вам.

Я вижу сквозь время, я знаю:
крещается Божье дитя.
И молится тихо Святая
Варвара, на землю сходя.