Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 3(23)-2019

Константин Вишневецкий

Стена

(Поэма)

Вступительное слово Алексея Вишневецкого

Константин Михайлович Вишневецкий – это мой отец. Родился 30 августа 1929 года, умер 15 ноября 72-го года. Я его совсем не помню, мне было семь лет. Пришлось узнавать его позже, из рассказов мамы, его друзей, знакомых сослуживцев и, наконец, из его писем, черновиков и записных книжек.
Константин Вишневецкий был журналистом, в 60-е работал в «Известиях», стал собственным корреспондентом по Ближнему Востоку. Я тоже пошёл в журналистику. Когда в какой-нибудь редакции слышали мою фамилию, кто-то обязательно восклицал: «Ты Костин сын?! Вы же похожи!»
Самая известная в журналистских кругах байка о моём отце озаглавлена так: «О том, как Костя Вишневецкий проиграл в казино корпункт в Бейруте». Далее следуют различные версии. Наиболее достоверно так. Отцу поручили открыть корпункт в Бейруте. Было начало 68-го года. Затем произошла какая-то чехарда со сметой, которую никак не могли утвердить, – обычная советская бюрократия. Но он-то уже торчал в Ливане! Квартира, машина, техника, обслуживающий персонал… И Костя стал залезать в долги, причём одалживал у каких-то своих приятелей – то ли англичан, то ли американцев. Поступлений из Союза всё не было, и он пошёл в казино. Дурацкая, конечно, идея. Залез в ещё большие долги, проигрался в пух и прах. И тут «друзья-американцы» предложили ему сотрудничество вместо возврата денег. Поскольку на это Костя пойти никак не мог, то пошёл в советское посольство к специально обученному посольскому секретарю и всё ему рассказал. Долг погасили. Советского корреспондента тайно через Дамаск переправили в Москву, его жену Светлану Михайловну (мою маму, то есть) и детей (сестру и меня) подержали ещё какое-то время в Бейруте для прикрытия отхода. Якобы Вишневецкий просто отлетел в Москву по делам и скоро вернётся. Потом и нас так же тайно переправили домой известными только посольским секретарям дорогами.
Понято, что на этом журналистская карьера Вишневецкого закончилась. Не посадили его в тюрьму только потому, что его тесть, Николай Михайлов, был в ту пору председателем Госкомиздата и включил, как я полагаю, все свои связи. Отца обязали выплачивать колоссальную по тем временам сумму и запихнули – чтобы с голоду не умер – в журнал «Советское фото» текстовки под снимки писать, запретив ставить даже под ними свою фамилию. В «Известиях» его статьи появлялись иногда под псевдонимом «Волгин».
Пришлось начинать совершенно новую жизнь. Человек творческий, он всерьёз стал задумываться о писательстве. Как следует из дневников, часто встречался и подолгу разговаривал с Валентином Катаевым, который, видимо, разглядел в нём потенциал. Я нашёл в отцовском домашнем архиве много разных набросков – и практически ничего законченного, разве что десяток небольших рассказов. Скорее всего, так получилось потому, что, привыкший работать «срочно в номер», творить в стол он так и не научился.
Ещё отец писал стихи. Первые годы после его смерти, на 15 ноября собиралось много народу, и всегда за столом кто-нибудь говорил: «Надо обязательно издать Костины стихи». Разумеется, на следующий день об этом забывалось.
Главное в его стихах – это поэма «Стена». Она написана чуть более полувека назад, в 1956 году.

Алексей Вишневецкий

От редакции:
Поэма «Стена» была чрезвычайно известной в 1950-е годы. Ее читали в рукописи, многие журналисты и литерааторы цитироваали из нее наизусть. В ней безусловный дух того времени.
Судьба поэмы и судьба начинающего поэта также многое говорят о том, какой непростой путь предстояло пройти обществу в его взаимоотношениях с творческой интеллигенцией на пути к свободе.

Стена

Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Сотни,
Тысячи раз.
Стена.
Вас
Никогда не волновало это? –
Ни колебания,
Ни просвета.
Спокойно,
Как-будто она ни при чём,
Как тупого начальства спина,
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Но
Каждый кирпич – это плач.
Но
Каждый кирпич – это смех.
Слышите смех стен?
Слышите стен стон?
Он,
Этот стон,
Слышен со всех сторон.
Стены,
Стены…
Смотри!
Они вокруг
И
Внутри.

* * *
Мы все в четырёх стенах.
Нет,
В шести.
(я ведь не знаю, где верх,
где низ).
Иногда думаю,
Что вхожу
В,
А оказывается –
Выхожу
Из.

* * *
Многих волнует морской простор,
Реки, поля и горы.
Меня же волнует с далёких пор
Город.
Город я выбрал из многих тем.
Город – это множество стен.
Вот сейчас –
Я стою,
У меня под плечом
В трещинах-нервах стена.
Стена –
Это
Кирпич рядом скирпичом
И кирпич
На.
Я вспоминаю:
На этом месте
Я был уже.
Не один…
Вместе с ней
(Снова сны!)
Пусть!
Вспомню…
Это было давно.
Тыща лет пролетела.
Я не знаю,
не помню,
но всё может быть.
Мне на женщин тогда смотреть
не хотелось,
Мне хотелось тогда
Одну лишь
Любить.
Те глаза
Ни забыть,
Ни запить
Невозможно!
До сих пор предо мною
их карий вопрос.
Для неё мир тогда
был отчаянно сложным.
Для меня мир тогда
был отчаянно прост.
Мост,
Широкий,
Солнечный,
Чистый
Перепрыгнул,
Играя с любимой рекой.
Мы идём.
И я счастье своё лучистое
Обнял за плечи
Нежной рукой.
Небо сверху.
И снизу небо.
Прямо в небо шагают люди…
Нет!
О чём это?
Я же там не был.
Не был!
Слышите вы?
И не буду.
…На щеке,
словно кровь,
поцелуя помада.
Воротник
Я в объятиях чьих-то измял.
Чтобы петь,
Чтобы жить,
Мне забыть не надо,
Чтобы прямо смотреть
в отраженья зеркал.
Но её
Ни забыть,
Ни запить не могу я!
Хоть и много
По сердцу
Имён протекло.
Мои руки не помнят
Иную-другую.
Они помнят
Только её
тепло.
…Поздно.
Всё то же место.
Здесь я был,
Не один –
Вместе
С ней.

* * *
Стена,
Вы думаете,
Гладкая
Встаёт многоэтажным ростом?
Всмотритесь!
Видите,
Кладка какая
Пёстрая?
Нет.
Стена – это не так просто.

* * *
Я иду.
И на белом снегу
Чёрные ходят ботинки.
Я иду,
А на белом снегу
Чёрные крутят пластинки –
«…Джем!
Джунгли!
Джаз!
Хочешь, свезу
Прямо сейчас
В Каламазу?»
Джем!
Джунгли!
Джаз!
Вытри слезу.
Там
Не увидят нас.
В Каламазу.
Джем!
Джунгли!
Джаз!
Хочешь, свезу
Прямо сейчас
В Каламазу?
Я иду.
А на белом снегу
Чёрные крутят пластинки.
Я иду.
И на белом снегу
Чёрные ходят ботинки.
Я смотрю,
Как один за другим
Они ходят где-то внизу…
Я иду не к тебе.
Я – к другой!
Я – к другим!
Тем,
Которые в Каламазу!

* * *
Подошвами лет
Затопчется след.
Я кого-нибудь выберу в жёны…
Построил же грек
XX век
У разбитых колонн
Парфенона!

* * *
Что такое город?
– Это много стен.
Что такое мир?
– Это то, что между стен.

* * *
Будет стена стоять,
если сверху
кирпича или двух нет.
Но если вынуть
Снизу –
Сразу
Рухнет.

* * *
Около стены ¬–
милиционер.
Такой сине-красный,
Сытый.
На всякий случай,
Для всяких мер
И событий.

* * *
Я шёл вперёд.
Верил – приду.
Подошёл ближе – и сник.
У меня
На самом ходу
Тупик.
– Что такое тупик?
– Стена поперёк.
Куда ни ткнёшься –
Стена.
Везде
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Лбом не пробьёшь.
Нужен таран.
Пьян?
Что вы, милые!
Вы же не запишете моей
фамилии?
Окончился праздник.
Стены разделись
И площади стали не слишком
людны.
Я город люблю,
Когда он в деле.
Я город люблю
Не в праздник,
А в будни.
Конечно, не плохо – в плакатах
строенья,
Над головами флаги повисли…
Но в будни
У стен
Есть настроенье.
Но в будни
Стены
Рождают мысли…
В будни город встаёт небритый,
Спешит на работу,
Троллейбусов ждёт.
В будни город – город событий,
В будни город, борясь, живёт.
Стены!
Стены!
За ними – жизни.
За ними – боль.
За ними – уют.
Стены одних до отчаянья загрызли.
Стены другим наслежденья дают.
У нас сегодня болезни ноют.
Пахнет лекарством
и горем у нас.
А тут же рядом,
За тихой стеною,
Квас и пляски,
Ласки и джаз.
Ну и что же?
Кричать здесь о чём?
Жизнь –
Это ведь тоже стена!
Это ведь тоже
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На!
Нет.
Представьте себе, –
не было б стен…

* * *
Кружится,
Кружится
Снег,
Кажется,
Кажется мне:
С ней –
Я.
Она очень любила снег,
А я снег сберечь не смог –
Он слетел с блаженств
и с нег.
Сел,
Сжался
И смок.
И только у глаз след…
Нет.
Вот она.
Тёплые руки.
Как я соскучился по её губам!
Почему-то потолок под ногами.
Это от счастья?
Да?
Закрыты окна.
Закрыты двери.
Куда же ушла она?
Куда же ты,
В какие щели,
Её пропустила ,
Стена?!
…Кружится,
Кружится
Снег.
Кажется,
Кажется мне.

* * *
За окном – небо,
Белое,
Ровное.
Как продолжение потолка.
Что реальное,
Что условное –
Не разберусь пока.
Но потихоньку,
Но постепенно
Становится
Жизнь ясна.
И рассыпаются иллюзий стены,
И правды
Встаёт стена.

* * *
Что такое улица?
– Стены вдоль.
Что такое площадь?
– Стены вокруг.

* * *
Ты видел «У стен Малапаги»?
Нет?
Обязательно посмотри.
Это не о счастье на шпаге.
Это о стенах внутри.
Внутри у тебя,
у меня,
внутри вон у тех прохожих…
мы можем шляпы менять,
но оставаться похожи.
Похожи, как две свечи,
Как кирпичи
В стене,
за которую прячем
души разные
и горячие.
Почему мы в стены ушли?
Почему себя замуровали?
Мы мимо многого молча прошли,
Мы слишком много в себе скрывали.
Пора нам выпустить чувства!
Жить – так открыто!
Творить – так искусство!
А то ведь какими были?
Стены белили.
Доказывали – стена гладкая.
Без кирпичей обойтись можно.
А стена,
Как всегда,
Глядь, какая –
сложная.
В жизни много поломанных стен.
И седых сердец.
Разве не странно:
Мне – 27,
А я –
Вдовец.
Даже слово само –
Дряхлое, с лысиной.
Но это правда.
Хотя и немыслимо.
Не знаю,
Что у меня с ней было.
Разве молнию разглядеть?
Снова
В памяти сплыла
Позеленевшая медь.
Скорее вон!
В город!
В ночь!
Только город может помочь.
Город, город,
Широкий,
Гулкий,
Мне только с ним хорошо.
Это здесь,
У него в переулках,
Я поэму свою нашёл.
Часть меня!
Моя честь!
Скорее, скорее,
Людям прочесть.
Не ломаюсь,
Не знаю вперёд
– Почем?
Но знаю –
Редакторов встанет стена.
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Выпустить трудно
Поэму из рук.
Но пора,
Как ни хитри!

Я хочу
О стены вокруг
Разбить
Стены
Внутри.

Ноябрь, 1956 г.