Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 4(24)-2019

Елена Безрукова

«Как подорожник, прикипевший к ране…»

Об авторе: Родилась в 1976 г. в Барнауле. Выпускница юридического факультета Алтайского государственного университета и факультета психологии Томского государственного университета. Работала юрисконсультом, адвокатом, юрисконсультом в сфере культуры, последние десять лет состоит на государственной службе Алтайского края в сфере культуры. В настоящее время живет в Барнауле, служит министром культуры Алтайского края. Автор четырех поэтических книг. После выхода первой книги принята в Союз писателей России. Стихи публиковались в журналах «Алтай», « Барнаул», «Сибирские огни», «Роман-журнал», «День и ночь», «День литературы» и других.

* * *
Ненастный свет. Прощеная вода.
Я между «навсегда» и «никогда».
Ты между смертью и ее повтором.
На реверсе, на вечном колесе
Мы выживаем, кажется, не все.
…Я прилечу к тебе на самом скором –

На световом, – а он так невесом,
Что мне самой останется, как сон,
Не воплощаться, а висеть на грани,

На грани между вечным и живым,
Где Бог в окне смирен и недвижим,
Как подорожник, прикипевший к ране.

* * *
…Пусть не вырос наш Бог и не дал
Нам любви, пусть его и нету
В растворенном окне моём.

Мне зачем проводник в небо?
Я сама – проводник в небо.
Я платок полощу в нём…

Но из детской котомки страха
Ты ли смерть мою для размаха
выпускаешь туда, где я? –

Я танцую, как солнце в чаще,
И платок мой, как дым летящий,
Не бывающий без огня…

* * *
Нити свето- накаливания.
Сонный Бог изнутри…
Поезда покаяния,
Фонари, фонари…

Ночь высокая, целая,
Даже целая мгла.
Я так много не сделала
Для тебя, а могла …

Мы так много растратили
Слов, и жизней, и бед.
Я как будто сестра тебе,
А как будто и нет…

Как учиться прощению
И не жить правотой,
Раз имеет значение
Только свет пролитой?

Только вещая вкрадчивость.
Только боль про тебя.
Только взгляд – оборачиваясь.
Только жест – уходя…

* * *
Ветка качается и лепестки роняет.
Как это терпко, как это щедро – цвесть!

Издалека ты говоришь:
– Родная,
где же ты есть?..

Здесь мы воюем маленькими руками,
Слушаем, как снова крик переходит в крик.
Катит и катит Сизиф заповедный камень,
Видно, совсем привык.
Печень клюет птица, и все ей мало.
Боги сварливы. Выморочна тоска.
…Где же ты есть? – с бежевым одеялом,
С теплым и дымным шепотом у виска?

– Как же ты там? Не заболел? Сыт ли?
Ты не виновен. Ты навсегда прощен.
Ветка качается и лепестками сыплет:
Ра́з, два, три – и ещё…
Я ли не думала, я ли да не хотела
Стать оберегом твоим, обратиться в свет?
Ветка качается, видишь, как много белых
душ…
Да меня в них нет.
Ветка колышется, небо собой качая.
Вот раскачает – нам не остановить…
Я принесу тебе лепестков для чая.
Только не знаю, можно ли это пить.

* * *
Шестое. Пять утра.
Тревожный полустанок,
Не бей мне по лицу
Просоночной листвой.
Кати, кати, кати
Чугунный твой рубанок,
Веди, веди, веди
Железный поезд твой.

Кури свою тоску.
А мне твоей не надо.
За тамбуром – рассвет,
Неси свои ключи.
Рассветная вода,
Унылая неправда.
Проснись и не кричи.

Выходит проводник.
Он маленького роста.
Как стражник у двери
Для одного тебя.
Умри куда-нибудь,
Где хорошо и просто.
Где глупые птенцы
Твой голос теребят.

* * *
Молчи. Говори. Вырастай. Ворожи.
Над пропастью сонной – не то чтоб во ржи,
Скорее в бессмертной полыни. –
Она засевает собой суходол.
Она прорастает в холщовый подол.
И держит меня в середине

Земли, над которой висят этажи,
Земли, на которой не молодо жить,
Земли, под которой подземка.
И всё это сшито суровой иглой,
И всё это крыто дешёвой игрой, –
Одна остаётся лазейка –

Нанизывать выше на эту иглу.
Чего ты стоишь, как ребенок в углу?
Ваяй же свою пирамидку!
Смеётся Маслоу, летят облака.
И дрожью горит голубая рука,
Что держит зеленую нитку…

* * *
Твоя дочь светло-русого цвета
Носит косы и рысьи зрачки.
И скребутся в ладошке нагретой
Трансцендентные
светлячки.

От пылищи Иерусалима
До горючих славянских болот
Ты ей вечную жизнь посулила,
А она её, эх, не берёт!

Ты ей белые сшила одежды
От великих скорбей, а она
Из числа подающих надежды
Вырастала, как будто вина.

Что угодно теперь говори ей
Про спасительный свет! – А она,
А она не осталась Марией,
По-мужски поменяв имена.

И танцуя тропою подстрочной,
Она целому миру – мишень!
Провода от наушников, точно
Струйки крови, текут из ушей.

Пробуровлю глазами две точки
В голубом – на тот сумрачный свет.
Мне, твоей летаргической дочке,
Невозможного – нет…

* * *
Мама поцеловала, отвела в детский садик: играй с другими!

А эти другие растеряны, как и ты.
И воспитатель не так мое
произносит имя
Режущим звуком с вышколенной высоты.

Мама, не вижу лица твоего овала,
Но, как луна, оно высветится ввечеру.
Мама, щека, куда ты поцеловала,
Меньше горит на ветру.

Бог целовал, с рук отпуская:
живи с другими!
(Шумно и душно в детском его саду.)
Он обещал: «Как день за своротком сгинет,
Так я за тобой приду.»

Долго гляжу в окно, в его цвет чернильный.
Ты там смотри, не забудь меня насовсем!
Твой поцелуй горит на щеке так сильно.
Я не пойму, зачем…

* * *
Пабло Пикассо рисует светом.
Женщина глядит через плечо.
То, что нынче называлось летом,
Всё ещё лицо моё печёт…

Травы осыпаются сквозь травы,
Промывая неба решето.
Твой рисунок – детский и корявый,
Потому что всё разрешено.

Потому нам и смешно, и грустно
Мир ваять из маленьких частей,
Где-то между жизнью и искусством
Угадать пытаясь, что честней.

Светит образ в солнечном пожаре –
Ты мой сон, а я, должно быть, твой
Одуванчик, (девочка на шаре)
Перевернутый вниз головой.

* * *
Моя мертвая дочь,
я зачем-то держу тебя за руку.
Если руки поднять –
будет арка моста.
Останавливайся на мосту,
не води меня за реку. –
Тут – сильней высота!

Тут – звончей провода!
Мы, воздушные воины радости,
Поднимаем до неба
промозглую воду из рек.

Кто убил тебя, он не хотел,
он всего лишь не справился.
Он всего лишь простой человек.

Чем ты можешь помочь,
человечьей разлукой прострелена?
Распускай свои волосы,
Спи в изголовье зимы.

Кто из нас кому дочь? –
Всё зависит от точки прозрения.
Кто из нас кому свет,
Отнимающий нас у тьмы?..

* * *
Из облаков выплывают коровы,
Взбалтывая молоко.
Коршун над ними, как дух чернобровый,
Смотрит на свет высоко.

Целое стадо, как белая пена, –
С неба к степи переход.
Помнишь, мой мальчик, как я тебе пела?
Будто мы вечны? – и вот…

Всюду – пути удивленного Будды.
Сдайся, живи босиком,
Чтобы тебе воспалённые губы
Сладким смочить молоком.

И с человечьей взволнованной кровью
Мёрзни, гори, говори.
Я увожу свое стадо коровье.
Я тебя жду изнутри.

* * *
Вереск, полынь, вереск, полынь, вереск.
Помнишь и-цзын, спички, игру всерьез?
Мысли мои идут по воде на нерест,
Им очень тесно жить, поднимаясь в рост.

Сколько нас – глупых, дерзких неутешимо,
Знающих всё, как надо, на сто рядов?
Вереск, полынь, женщина и мужчина,
Крестик и нолик, смерть моя и любовь…

Мало мне вдоха – неба речного шире.
Взгляд в глубину твою – осторожный брод.
Вот и опять мы бабочек засушили
Этим «я знал», «я знала всё наперед».

Падают в руки нам грозовые тучи.
Двор наш от детских пряток по швам трещит.
Я не хочу заранее – это скучно.
Если я спрячусь – ты все равно ищи!

Кто там меня с пустыря из-за дома кличет?
Луч в голове саднит, если можешь – вынь.
Пусть не судьба, а просто игра на вычет –
Вереск, полынь, вереск, полынь, полынь.