Андрей Фамицкий

Пустой портфель

Об авторе: Фамицкий Андрей Олегович родился в 1989 году в Минске. Поэт, переводчик, автор поэтических книг «Жизнь и её варианты» (М., 2019) и „minimorum“ (М., 2020).

* * *
сад будет продан, вырублен, сожжён,
какие вечера, какие вишни?!
вот бледный Чехонте вошёл с ножом,
нож для бумаг – но все актёры вышли.

жизнь не игра, но больше чем игра,
как ни люби вишнёвое повидло,
а сцены надвигается гора,
за ней ни сада, ничего не видно.

один сценарий съел, другой порвал,
а третий взял пилу, на то и ноша…
как всем известно, это был провал,
но все тебя запомнили, Антоша.

* * *
как будто можно отоспаться впрок,
но заставляли злые воспиталки,
да лучше б я не выучил урок
и тихий час талдычил из-под палки.

я б не курил по кругу за углом,
не опускал карбид в сырую воду,
и паренька, с которым не знаком,
не звал в побег из школы, на свободу.

но запирали двери на замок,
но забирали книгу и фонарик,
я подавлял немыслимый зевок,
а мой дружок мне предлагал чинарик.

и вот теперь, в безмерный час ночной,
когда сосчитаны все овцы из считалки,
я отмечаю в книжке записной,
как были правы эти воспиталки…

* * *
нету, что ли, двадцати минут,
чтобы просочиться без остатка
в ту страну, где истины нальют,
если вечность улыбнётся сладко?

тычутся в границы вещества
атомы в расплавленном металле,
вот и ты привычно врёшь с листа
об обратной стороне медали.

то ли свет – он может и насквозь
и кругом, предметы огибая,
а тебе пространства не нашлось
и медаль сгодилась бы любая.

* * *
а поджатые губы поэта
означают, что эта планета
отправляется в тартарары.
только чёрточки автопортрета
сохраняются здесь до поры.

да и то, истлевает бумага,
это, в общем-то, тоже во благо –
тишина поглощает шумы.
и стоит не смущаясь бедняга,
молодые смущая умы.

* * *
внутренний трудовой
мой беспорядок дня
как я пойду домой
дома не ждут меня

вьётся сухой дымок
и во дворе сугроб
вечно валяться мог
но не любил сироп

долго же я живу
чтобы работать речь
нет бы по существу
в самую самость лечь

то ли на левый бок
загнут как уголок
то ли на правый бок
чтоб уволок Бог

* * *
а потом прилетает коршун
и выклёвывает глаза.
вот теперь ты заглянешь за.
рот чудовищно перекошен.

коршун, коршун, не прилетай,
ничего уже не осталось,
что там билось, бежало, жалось –
стало пищей для ваших стай.

запах коршунова крыла,
ад пронзаемой перепонки –
чтоб душа на краю воронки
о спасеньи себе врала.

нет, не ужас, и нет, не страх,
это Бог выбирает сети,
я сегодня пребуду в свете,
но не в клювах и не в когтях.

что там, солнце мое, блестит,
воздух скрежетом рассекая?
и за кем вырастает стая?
ты не видишь, но он летит.

ты не слышишь, но он летит.

* * *
как плодоносит яблоня-дичок
в последний раз!
у старика любовь в провалы щёк
бежит из глаз.

а ведь просил её ещё вчера,
и всё никак.
он понимает, что пришла пора
и это знак.

отнять бы мог и веточку привить,
да смысла нет:
вдогонку не преминет отравить
дурак-сосед.

а что ему, его цветущий сад
давно отцвёл,
зато глаза сверкают и блестят,
и сам как вол.

проходит мимо – только вслед плюёт,
как идиот…
он поднимает почерневший плод
и в рот кладёт.

* * *
прощай, патологоанатом,
похоже, больше никогда
тебе не шастать по палатам,
но не печалься, ерунда!

пила, щипцы-кусачки, скальпель,
крючок, брусок и молоток,
но их главнее пара капель,
и что же? бел как потолок.

помянем не денатуратом
на подоконнике сухом.
ты не медбратом был, а братом
и в рифму говорил стихом.

твоя душа всегда пылала
как медицинский чистый спирт.
о, не срывайте покрывала –
патологоанатом спит.

* * *

заболеваемость и смертность
не уменьшаются, увы,
и в Датском королевстве смерклось,
что не мешает, ваша светлость,
на саване нащупать швы.

перемещается лампада
повдоль, от головы до ног,
вот и ему пришла пощада,
и полуночная прохлада
нежна, и Гельсинор далёк.

измазан человечьим салом,
слуга во рту слюнявит нить
и ропщет, зашивая саван…
слуга забыл о самом-самом –
о том, что остаётся быть.

* * *
до табуретки дело не дошло,
и хорошо,
ещё успею встать на табуретку.
пришел отец и дышит тяжело,
глаза отводит, просит сигаретку.

а у меня затмение небес,
большой вопрос к Тому, Кто Смотрит В Оба,
а у тебя и времени в обрез,
и что сказать?
ведь не про тайны гроба?

когда бы прохудился небосвод,
и ангелы…
да что ж я, в самом деле!
опять пишу, и скоро Новый год,
прости, родной, что спички отсырели.

* * *
последний наполненный светом день,
пока ещё не пришли,
и чем ты наполнил свою скудель,
то к сердцу скорей прижми.

любовь или ненависть через край,
какой-то талант на дне,
а мыслей разброд и идей раздрай
оправданы не вполне.

и как ты покинул своих родных,
как бросил своих друзей,
и как оставляют детей одних,
так эту скудель разбей.

* * *

пока не загребли менты,
прийти в общественное место
и воплотить свои мечты
из несогласья, из протеста.

дыми и наливайся всклянь,
и сквернословь напропалую
за эту стынь, за эту срань,
за эту ненависть прямую.

пускай сгребут, предъявят штраф,
пусть отобьют бока в подъезде,
да хоть убьют, к стене прижав
(здесь, в Петербурге, всё по жести), –

а если кто-то сдует пыль
или погладит по обложке,
Господь, пошли ему бутыль
и покатай на неотложке.

Стансы

I.
хочешь кофе – твори обряд,
но сперва принимай парад
тощих спичек темноголовых.
все в строю, но не все горят –
в безымянных лежат героях.

II.
спать мертвецки, кругом стена,
чтобы мёртвых поднять со дна,
пламя лижет стальное пузо.
все путём, но путём зерна.
и воды, если нету шлюза.

III.
там, конечно, давно не рай,
слишком долго смотрел за край,
убегающий из-под крышки.
знать, как сильно ни закрывай,
а сильнее мечта парнишки.

IV.
мы проснёмся, того гляди,
кем угодно, но не людьми,
если не нашаманит джезва.
жаждешь кофе, хотел любви,
но опять распахнулась бездна.

* * *
вести себя как беглец
и быть беглецом, пожалуй.
скрывать под рубцом рубец,
а телом – как пес поджарый.

питаться в ночи, тайком,
обгладывая до сути,
а выть ни о чём таком,
чего бы не знали люди.

* * *
все прожекторы на меня
или прожектора не важно
потому что прошу огня
потому что живу бумажно

потому что ищу века
а на подступах скользко склизко
потому что ты далека
потому что я очень близко

* * *
как сотрясаются плечи
если смотреть со спины
как до обещанной встречи
верить что мы спасены

как помещается тело
в продолговатый предмет
если душою всецело
был в необъятность продет

* * *
в конце концов, поэзия важней
всего на свете,
ещё немного поблуждаю в ней
и кану в нети.

смотрю в окно и вижу стадион,
трамвай, троллейбус,
я должен лицезреть со всех сторон
твой мир, твой ребус.

пустой вагон везёт пустой портфель
в депо пустое,
а в полночь сочиняется апрель,
тепло простое.

тетрадь закрою, юркну в темноте
под одеяло.
теперь представь, что нет меня нигде
и не бывало.