Максим Лаврентьев
Вал
Пил чай, в окно глядел, где тьма – хоть глаз коли.
Вдруг лес окончился, как нудная поэма,
и сотни огоньков забрезжили вдали.
Вас рядом не было, я восхищался немо.
Попутчик мой, сосед, что всю дорогу спал,
теперь спешил убрать со столика вещички.
А между тем уже, теснясь, в проходе встал
весь пятничный народ московской электрички.
Приехали. Опять я пялился в окно,
и видел лишь свои в стекле глаза навыкат.
Осклабился (ведь вы, должно быть, там, – смешно!),
кивнул, надел берет и двинулся на выход.
Порхнули вы ко мне, как бабочка на свет.
Мы вечное «люблю» друг другу вновь сказали.
Я грустно пошутил: «Каких-то девять лет,
и вот я наконец в Рязани, на вокзале».
Потом, актёрствуя, воскликнул: «Города
и женщин лучше брать в ночи. Веди, о дева,
на кремль!» Обнявшись, мы направились туда
пешком, сперва вперёд, потом свернули влево.
Однако до кремля порядочно идти.
Вот тут я пожалел, что не татарский конник:
не выбился из сил, но чувствовал в пути
себя по паспорту – на твёрдый сороковник.
Подумал: «Отвлекись!» – и перспективы связь
нечаянно нашел с парижскою Сорбонной,
покуда, головой вертя, не торопясь,
мы пёрлись, точно два туриста, по Соборной.
Но чтоб в отель попасть (о, если бы я знал!),
подмёрзшие уже, уставшие, как кони,
ещё мы миновать должны кремлёвский вал,
что вправо тянется от старой колокольни.
Галдит здесь молодёжь. Задать ли им вопрос,
не знают ли они какого века насыпь?
Едва ли. В темноте истошно лает пес
(его с хозяином я посадил бы на цепь).
Ах, если б ваш поэт был молод и здоров!
Он мог бы без труда, без всякого усилья
легко взнестись на вал, легко спуститься в ров,
как будто за спиной не годы – только крылья.
А нынче он втащил наверх с раскрытым ртом
булыжников мешок. Пока в мешке их сорок.
А скоро высотой с многоэтажный дом
ему любой, увы, покажется пригорок.
Он, стоя на валу, метнул бы тучу стрел
и в прошлое своё, и в будущее мира,
но вместо этого лишь скорбно посмотрел
кругом, затем в себя, где неприютно, сиро,
и обратился к вам: «Как жаль, что всё прошло!
Тараном времени разбиты эти стены.
Каким был раньше Кремль, представить тяжело.
А видите во мне след страшной перемены?»
Последние слова не произнёс он вслух,
но сердце женщины их все прекрасно знало.
Поцеловала так, что захватило дух,
и дальше мы пошли – вперёд по гребню вала.
Куда девалась вдруг ноябрьская тоска?
Где мысли чёрные, что так меня бесили,
и те булыжники, которые таскал
я на своём горбу в придуманном бессилье?
Взгляни со стороны – мужик в расцвете лет.
Да, склонный к мрачности, к заупокойной мессе,
но крепкий огурец, пускай и не атлет.
Не только голова, всё прочее на месте.
И женщина его под стать ему вполне:
душой ребёнок, но так развита наружно…
Тут я почувствовал, что поскорее мне
и много разного от этой жизни нужно.
А стены на валу – к чему теперь сдались
давно снесённые трухлявых груды брёвен,
когда, подобно нам, поднялся город ввысь,
такой же труженик, и стал с минувшим вровень.
2015
Лаврентьев Максим Игоревич (28.02.1975, Москва).
Окончил Литературный институт (2001).
Работал редактором в еженедельниках «Литературная газета» и «Литературная Россия», главным редактором журнала «Литературная учеба».
Печатается как поэт с 2004 года.
Автор книг стихов «На польско-китайской границе» (М., 2011), «Видения земли» (М., 2012), «Основное» (М., 2013), «Псалмы Давида» (стихотворное переложение; М.,2015), культурологической монографии «Дизайн в пространстве культуры» (М., 2018), романа «Воспитание циника» (М., 2019).
Стихи М. Лаврентьева публиковались в «Литературной газете», «Литературной России», «Независимая газете», журналах «Дружба народов», «Дети Ра», «День и Ночь», «Октябрь» и др., альманахе «День поэзии», антологии «Русская поэзия ХХI век» (М., 2010), переводились на французский и болгарский языки.
Автор цикла литературоведческих статей в специализированном приложении к «Независимой газете» «ExLibris», периодически проводит публичные лекции по истории литературы.
Публикации в журнале «Плавучий мост»: