Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 1(27)-2021

Вячеслав Шаповалов

Бог есть Язык

Об авторе: Народный поэт Киргизии, автор 12 поэтических сборников, ряда книг переводов поэзии Запада и Востока, монографий. Заслуженный деятель культуры, лауреат Государственной премии КР, Русской премии, Премии им. Фазиля Искандера и др. Доктор филол. наук, профессор, академик. Публикации в «Арионе», «Дружбе народов», «Знамени», «Иерусалимском журнале», «Интерпоэзии», «Лит. Киргизстане», «Лиterraтуре», «Новой Юности», «Новом береге», «Новом журнале», «Новом мире», «Просторе», «Шо», «Prosodia», «Homo Legens» и др. Живет в Киргизии.

Кочевой римейк

…Задыхаясь, спешишь у тяжелых славянских корней,
дочь Песчаного Жуза, и губы исполнены дрожи.
В можжевеловой мгле твоих ласковых жёстких кудрей
был я скифом и гунном, все прочие прибыли позже.
В можжевеловом пламени чёрных смертельных зрачков,
чья ликующе-лютая гаснет в истоме зарница,
на пожарище этносов, эпосов и языков
я ласкаю твой кесарев шрам в рамке постмодернизма.
Только – ты, только сладостной воли смертельный мотив,
вскрик победы, как звёзды, пролившийся в звонкое тело! –
юрты возле реки отвернулись, глаза опустив,
и смятенье сердец лишь река в тишине разглядела.
Глухо фыркает конь, сталь звенит и волхвует луна,
пахнет ветер костром и узорчатой пряной кошмою,
мы истерзаны будущим, в такт нам прогнулись луга
над озёрною тьмой с переливами волчьего воя.
Над прочитанной руной забывчивый книжник угрюм:
не аллаха, не будду – я плоть твою терпкую славил
и умолк. Стиснув зубы, допел мою песню уйгур,
и кипчак подхватил, и казах моих слов не исправил.
По Дороге Соломщика* в мир, в золотые края
стон летит, сохнут слёзы, небесное облако реет,
и весь мир этот – ты, не дочитана книга твоя,
но угасшие руны перо оживить не посмеет! –
в зачарованной мгле загорается храм словаря,
оскорблённые пламенем, гибнут склоненья, спряженья,
табунов половодье и первого мира заря,
а потом – пепелище, утрата, мираж, отраженье.
Все слова – от адама пришли, и кустарник пылал,
и над девством лилит смысл утратило слово в заклятье,
то, что спел на рассвете, кого я в огне увидал –
позабуду легко – сожаленье вины не загладит.
Кочевая тропа, путь по звёздам – все это в былом,
ну и пусть, я иного не ведаю и не желаю:
сколько мифов успело истлеть у судьбы под крылом –
но под смертной косой я лишь тело твое вспоминаю

* Саманчынын Жолу – Млечный путь (кирг.)

Бог есть Язык

В память о М.Л. Гаспарове

…Удалился философ,
Чтоб лопухам преподать геометрию неба.
Н. Заболоцкий

1.
Он умер, как сам и предвидел: удел мудреца,
так скажут сироты-филологи. Это, однако,
неправда. Но что это всё же, судьба иль отвага? –
от смерти, от жизни, от ветра не прятать лица,
предвидеть финал этой подлой прекрасной игры
и, с прежней улыбкой являя свою крутолобость,
сквозь муть опечаток искать лишь единственный логос!
А, впрочем, и эта стезя – до поры, до поры…

2.
…Как в юности рвёмся в тот фокус, из коего нет
возврата – в его, с кривизной иль сеченьем пространства,
анналы, о нас повествующие беспристрастно,
в сады, катакомбы и прерии дней или лет,
воссозданные паранойей из тех, что до нас
уже не дошли, бесконечных, бескрайних вселенных,
но до расширенья совсем беззащитных, мгновенных,
нечитанных текстов, эскизов не выросших рас…
Язык.
Минотавр виртуальной подкормки!
Язык,
пустая вселенная, без середины и края,
колода реальностей, до воплощенья – немая,
цепочка значков, узелков, ненаписанных книг,
неистовый форум, метафор стоглавый дракон,
алголов глаголица и лицедей лексиконов,
двусмысленных истин творец, сопрягатель законов
и сам в этом смысле обретший себя как закон:
о, вспомните, дьяволу взнос за бессмертье – душа,
но есть у души и вторая цена роковая –
за знанье речений земли душу злу отдавая,
за дудочкой шли мы, тропой любомудров спеша.
Гигантская бездна, где всё поместиться смогло –
история вечности, и сотворение твари,
свеченье фаворское, мгла одуренья в угаре,
и числа, и смыслы, и благо, и прочее зло:
вглядеться в тебя, отшатнуться –
но поздно,
и Ты
воззрился в ответ в протоплазму, что мучит фонемы,
за шаг до сознанья, что все мы – конечно же, все мы! –
Твои порожденья с тех пор, как отпали хвосты,
мы, блудное чудо, но Божье творенье при том –
и тешимся вечно, от гордости тварной зверея,
то речью ручья и вполне тростниковой свирелью,
ухмылкой сатира, то вдруг бессловесным огнем!

3.
А Ты чего ждёшь, предлагающий сделку всем тем,
чьи души во мгле Языка не приемлют покоя,
что с нами, Отец, сотворил Ты однажды такое:
всяк, мучимый словом, вовеки не понят и нем.
Откуда, откуда печаль эта, привкус беды:
в мгновенья, когда мы пронизаны блещущим миром,
от жажды легко умираем над плотью воды –
за что же нам это даровано, глупым и сирым?
Вначале («в Начале»!) вещает пророчеств дневник –
лишь Слово, баллон с кислородом для нищего духа,
а позже всё сущее в мире для зренья и слуха –
слова, вдруг обретшие силу? – нет, дело не в них.
Часть Речи, что каждый как Божию силу обрел, –
праматери-матрицы разум, дарован игрою,
в руках геростратов воняющий нефтью сырою,
не имя, не имя, не имя – но некий глагол! –
на сердце пометка, рулетка всех наших надежд,
плевок озаренья, что змием приткнулся на древе,
геном преступленья, до времени спящий во чреве,
дитяти в зелёном побеге крылатый мятеж!..
Как истинный (кто сомневается здесь?) демиург,
Ты ярок и щедр – и всегда откровенно стервозен
и мелочен. В целом же, над микроскопом, Ты грозен
и неотвратимо системен, ведь мы – дело рук…
Ты счастлив: адептов своих наказал немотой,
коротким дыханьем и горьким похмельем – поэтов,
за то, что тревожат вопросы, где нету ответов,
за эту подглядку в Твой внутренний тягостный строй.
Понятно, что жизнь наша так нам порой дорога –
ведь тварей своих Ты повадкам учил монетарным:
несчастным слепцам подарил лабиринт с минотавром,
и сверху глядишь – сколь милы тараканьи бега!

4.
…Филолог он был и творец, чернокнижник и раб,
свободен, бездомен, он – помнишь? – стоял у порога,
толмач безъязычья, таинственно чующий Бога,
тангейзер, не чтущий итога. Как худ был, как слаб!
Аскет и мудрец, он себя посвятил до конца
Тебе – в человечьей купели и в доме из камня,
Тобою с рожденья наказан – тоской заиканья,
громадой безмолвья – и мыслью, восшедшей в сердца.
Эпоха прошла. И другие за ней. Потому,
от яств отвратясь и постигнув игру человечью,
он голос обрёл – и к Тебе повернулся навстречу:
узрел пустоту, но о том не шепнул никому.

…Я мальчиком Слово услышал, когда он разъял
и вновь возродил беззащитный и радостный атом.
В году это было, припомню, 69-м,
о странствиях вечных, о строфах цепных он сказал.
Что ж, жизнь опустела. Пришел понимания миг.
Вот призрачный храм Твой, сиречь Вавилонская башня,
я Слово услышал, теперь помереть мне не страшно –
что «Бог есть любовь» не уверовал:
Бог есть Язык!

Бульвар «Прогулки англичан»

Тут вместо англичан – толпа машин,
однако ж все – континентальных марок,
в их лицах нет тоски по островам.
Но это – чисто внешне. Без причин
набег волны и яростен, и ярок,
хоть что-то по пути подрастерял.
Представить только! – в ближнем море флот
Ее Величества, а флотоводцы
гуляют на Бульваре лез Англез,
а вдруг война, вдруг чей-то полиглот
вновь призовет к единству, коль неймется! –
а горизонт – простерся до небес…
Стандартный ангел – в замше цвета беж,
отнюдь не Быков и не Паваротти.
Ди Каприо – еще куда ни шло.
Всё женщины кругом, а их промеж –
два-три альфонса. А на повороте –
опять иная жизнь, иное зло,
иная даль… Как, впрочем, и везде.
Уиппета выводит англичанка
на тощие газоны. Поводок
подрагивает. От звезды к звезде
созвездье Гончих Псов ищу нещадно,
но светел сей и в сумерках мирок.
Здесь „Барселону“ задушил „Реал“,
охваченный здоровым реализмом.
Отсюда Шумми к небу гнал болид.
Пока окрестности обозревал
приезжий, вдохновленный пресс-релизом,
здесь от испуга помер Айболит.
Швейцар, с антильских явно островов,
ленив в ливрее: се отель – „Негреско“.
Всё как из детства, как в немом кино.
Весь этот мир обходится без слов
и, склеенное якобы небрежно,
пространство прочной нитью скреплено.
И там, где в склон врезаются ветра,
где, осыпаясь с неприметным хрустом,
сдает пустыня морю свой рубеж,
сегодня – как, похоже, и вчера –
горчит миндаль, поет Уитни Хьюстон
и стынет капучино цвета беж.
С тысячелетней гордостью в крови
странноприимные космополиты
здесь в склоны врезали монастыри,
а их потомки с криком: c’est la vie! –
закатом юной древности облиты,
просчитывают в евро блеск зари.
А сверху Ницца в блеске черепиц
и белых стен – похожа на кладбище.
Смиренное? Отнюдь! Он юн и свеж,
прекрасный принц, в руке держащий шприц, –
Нерон, взирающий на пепелище,
Коронавирус в маске цвета беж…

Хранитель древностеЙ

…не сдадим Гибралтара!
А. Цветков

1.
измученный беглец забвенные года
костер из пыльных книг казахская столица
российской зауми растерянные лица
культурных мук страда смертельных рек вода
хранитель – но чего? – в аркадах растворён
в витринных заревах в потустороннем блеске
в изломах скорбной бронзы в оглумлённой фреске
в смешенье летописей в толчее времён
в надтреснутой тоске палаческий топор
недрогнувшей руки хранит посыл железный
кипчакской конницы ваятель бестелесный
пахан аланских гор созвавший беломор
сквозь численник эпох он в сонме эвридик
где на щеках орфей беспамятного взора
с ветхозаветных пор вор ждущий приговора
блаженно к роднику познания приник

2.
Юрий Домбровский шестьдесят девятый год
и оттепели крах и культу обрезанье
за черепом своим приходит обезьяна
но позабыла путь и плюс куда ведёт
музей обрубок тьмы где Азия и Русь
в имперской тесноте и сытости консервной
сошлись на точке под названьем город Верный
а он и впрямь был верным в этом поклянусь
печальный таракан районный геродот
поскребыш-палимпсест британний и италлий
где взора слепота и теснота деталей
тоннель в чужую боль рот-фронт пророет крот

3.
что прячется во тьме кто плачет там во мгле
что значит там в окне мгновенье силуэта
чей зайчик солнечный столь жданного ответа
улыбка на холсте и фрукты на столе
полет высоких волн небес бездонных твердь
неузнанного зла незрячая гримаса
забытый возглас сна расколотая ваза
и полевых цветов задержанная смерть
Домбровский водку пьёт а как её не пить
свершилась конференция литературоведов
и Эткинд с Жовтисом неплотно пообедав
столетье ленина стараются забыть

4
глагола охранять с глаголом сохранить
уже не породнить и несогласных вешать
инопланетных сфер возвышенная нежить
нам свыше разум дан чтоб прошлое забыть
вот поезд пролетел качнулся колосок
душа взлетела к выси звон прощальный долог
хранитель где зеркал неведомых осколок
поймавший луч звезды стучащейся в висок