Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(28)-2021

Анна Долгарева

Стихотворения

Об авторе: Анна Долгарева родилась в 1988 году. Публиковалась в журналах «Урал», «День и ночь», «Юность», «Витражи», «Дальний Восток», «Нижний Новгород», «Перископ», «Аврора», «Менестрель». Лауреат Григорьевской премии (2019). Победитель VII Международного поэтического конкурса «45-й калибр» (2019); спецпризер Гумилевского конкурса «Заблудившийся трамвай» (2019), лауреат премии им. А. И. Левитова (2021).

Как тётка Любка к морю ходила

…а потом она говорила:
– так и жила.
мой-то пил, вот и я пила,
поколачивал, бывало, крепко, такая выпала доля,
ну и что, обычные же дела,
как у всех в нашей скорбной земной юдоли.
а теперь вот выдали два крыла.

и не в крыльях, конечно, дело,
а что стало так удивительно, невероятно, светло,
когда я шагнула из потрепанного тела
и вышла через невымытое стекло
в наш весенний, размытый дворик,
и подумала вдруг,
что я никогда не видела море.

понимаешь, никогда не видела море,
вообще никогда не видела море!

(господи, какие же мы смертные, хрупкие чуваки,
как наши души неприколочены и легки).

и вот она говорит:
– и тогда я вернулась в тело,
с печенью больной, с лиловыми синяками,
с селезенкой разбитой, и встала с кровати, на стульчик села,
и пошла своими ногами.
и так я шла, и мужика-то своего позабыла,
дни и ночи шла я, потрепанная кобыла,
то ли живая, то ли уже неживая,
шла по трассам, по указателям, шла на юг,
ни о чем на свете больше не переживая,
шла и несла на ручках мечту свою.

и дошла я до самого синего моря,
и села у этого синего моря,
и заплакала я у синего моря.

а потом уже встала, оставила тело
и прямо на небушко улетела.

и вот она так говорит, говорит,
и белым светом горит,
и нет у ней больше ни синяков, ни обид,
только синее море за ней, только синее море,
и такое оно большое, доброе и немое,
и у него ни конца, ни края,
и никто как будто никогда на свете не умирает.
…когда они умирают,
они все становятся маленькими.
все эти битые-перебитые бабы в валенках,
все эти тетки со сломанными ребрами,
до конца остававшиеся слабыми, добрыми,
любившими своих алкоголиков.
когда они умирают – с синими следами на горле,
с переломанными костями, отбитыми почками,
они становятся маленькими любимыми дочками.
маленькими девочками, золотыми цветочками.
ходят они в варежках на резинке,
в цветастых косынках,
самые маленькие и любимые,
ходят по теплому саду,
и Господь ведет их за ручку,
и никогда он теперь их не бросит и будет рядом,
и погладит по голове, и даст конфету-шипучку.

* * *
В моей комнате
Не слышно ни вздоха, ни звука.
Короче, рассказываю.
История из фейсбука.
Вроде, ребенок спрашивал,
Вылупятся ли цыплята из магазинных яиц.
В моей комнате
Слишком много лиц,
Но они расплываются, стоит протянуть руку.
Так вот, та самая история из фейсбука.
Папа не оплошал,
Папа пошел и купил цыплят.
Типа вылупились.
Что будет с курами – об этом не говорят.
Надо полагать, утилизируют.
В суп, второе или салат.
В моей комнате
Все больше и больше тех, кто молчит.
Я говорю: ну чего вам надо, вот, блин, ключи,
Идите, пожалуйста, у меня жизнь едва началась.
Проходит час.
И еще час.
Молчание. Бессмысленная круговерть.
Так вот, касательно той истории.
Она, конечно, про смерть.
Про то, что ее вообще не бывает,
Про то, что очнется даже сухая трава, и
Многие клеймили папу.
Мол, детям надо бы знать.
Мол, о смерти с детства должны рассказать и отец, и мать.
Чтобы ребенок не прятался, не закрывал глаза.
Чтобы знал, что бабушка умерла, а не уехала за
Горы и реки.
Так вот, я сижу в темной комнате, полной мертвых.
И со всей ответственностью заявляю:
Идите к черту.
Мне тридцать лет. Мне уже даже больше лет.
Я хочу, чтобы меня взяли на ручки и сказали: «привет,
Смерти не бывает и не будет совсем никогда.
Засыпай, моя маленькая, пусть тебе снится звезда
И далекие реки, за которые все ушли –
Бабушка,
Лешка,
Котенок Локи –
За край земли».
И я свернусь в клубочек и не буду смеяться.
И в холодильнике
Начнут трескаться
Магазинные яйца.

* * *
тополиный пух, парашютики одуванчиков,
голые коленки и руки, острые травы.
у подъезда играют мальчики
неизбежно в войну, победу и славу.

девочки танцуют неведомый танец.
мама, мама, я помню как быть маленькой,
как брели мы через туман к реке,
и хожу теперь в этом тумане.

но впереди еще целое лето
целое лето велосипедных шин и цветных мячей,
прозрачной воды, где под ярким светом
видно, как водоросли шевелятся,
словно это клад
специальный
ничей,
проходящий сквозь пальцы.
лето – это когда только загар и остался.

и еще пыльца
то ли гречиха,
то ли с крылышек фей,
на носу и щеках оседающая пыльца,
и вода в колодце такая сладкая, ледяная –
бери и пей,
чтобы вспомнить когда-то потом в ожиданье конца.

* * *
– эта береза вчера и была такой желтой?
– нет, говорит, это за ночь.
осень из-под колес выпархивает фазаном,
рассыпает по траве мертвое золото.

летом я любила мальчика, горячая голова, жесткие руки,
уговаривала себя дойти до конца, не дошла даже до середины.
так смыкается над головою вода разлуки
и соленые камни у берега стынут.

а береза и правда пожелтела за ночь, так и увидела я впервые,
как холода идут по земле и ее меняют.
ягоды упали на землю, рассыпали семена, и
может, я и увижу, как они вырастают, живые.

* * *
Приходила к тёмной воде.
Была от усталости чёрной.
Еле говорила языком запеченным:
«Перед матерью была виновата,
Перед бабушкой была виновата,
Перед мужиком теперь виновата».
Темная вода мягкой была, как вата.

Осень жёлтые берёзы да осины листала.
Маленькая девочка проступала из глаз усталых,
Распрямлялся позвоночник сутулый.
Маленькая девочка шла по воде, не тонула.

Маленькая девочка стала сильнее железа,
С длинными косами, с улыбкой – лезвием,
Со страшною невиданною свободой,
Сильнее любви и сильнее рода.

Не вини меня, свет мой, я сижу над тёмной водою,
Песенки пою, слушаю козодоя,
Никого не помню, ни о чем не жалею.
Нет никого на свете меня сильнее.

* * *
Лишайник на камнях и брызги ягод,
И кружевной и серебристый ягель,
Прозрачная болотная вода.

Я есть сейчас, и я же есть всегда.

Когда здесь будет золотая осень,
Когда покроет снеговым заносом
Вот эту землю, нежную, живую, –
Я буду здесь, поскольку существую
Вне времени. Здесь времени и нет.
Здесь светлый север, алая брусника.
Я стану мхом, водой и птичьим криком,
Я буду жить, вовеки не умру.

Протянешь руку – и Полярный круг,
Край полночи. Но здесь так много света,
Так много ягод на исходе лета,
Так жизнь полна движенья, цвета, сока.
Вот я сижу на горушке высокой –
И я, как это все, происхожу.
И движется по мху серьёзный жук.

И далеко так видно с высоты:
Где сопки, где озера, где-то дождь.
Я помню о тебе, а значит, ты –
Ты тоже здесь. И тоже не умрешь.

* * *

Тэм Лин

Никакой королевы эльфов, конечно, не было.
Или была, но сразу сказала «иди куда хочешь»,
И он вышел под каменистое небо,
В вересковую пустошь среди черных урочищ.

Эльфийская кровь сама по себе – отрава,
И он бился о землю, превращаясь то в ящера, то в росомаху,
Выбирая между свободой быть слабым или неправым
Или эльфийским рыцарем без упрека и страха.

И эту пляску смерти, dance macabre этот не остановишь,
и не можешь понять, кто ты, о кто ты, кто ты,
бьешься о землю, превращаясь в разных чудовищ,
выбирай свою жизнь, рыцарь Тэм Лин, забавы или заботы.

А я что, я стояла там, я его держала,
Должен же кто-то держать, когда тебя так колбасит,
Исцарапанная когтями, пронзенная жалом,
И было, конечно, страшно, чего мне дома-то не спалось на матрасе.

Но я держала его, как держат единственного ребенка,
гладила по чешуйчатой морде, по бугристым векам,
не отпускала никогда в мире, и он вздохнул так слабо и тонко,
и стал человеком.

* * *
Над Саур-Могилой ветер, ветер
И стоят – новехоньки – кресты.
Человек так хрупок, но не смертен,
Человек так слаб и так бессмертен,
Как листок старинной бересты.

Перед темнотою древней, адовой
Фонари выхватывают путь.
Лик степи горячий, желтый, матовый
И на каменной щеке солдатовой
Запеклись отверстия от пуль.

…А я тогда в прихожей ночевала, потому что в прихожей окон
нет, а то прилетит, не прилетит, хрен его знает…

Словно скифская – из камня – баба,
С самолетов стреляна в степи, –
Плачет у могилы тихо, слабо,
Еле плачет, словно просит пить,

Плачет женщина с лицом землистым,
Упираясь в каменистый склон.
Осень кровью вымазала листья,
Правда, мама, это кровь на листьях,
Это связь распавшихся времен.

…А на работе была одна женщина у нас, она тогда пошла собаку
забирать рядом с вокзалом, как раз когда с самолета бомбили, и
– наповал, сорок пять лет ей было…

В этом рыжем, не осеннем зное,
Где до моря видно впереди,
Время – это девочка с косою,
С русой растрепавшейся косою,
В кровяной рубахе на груди.

Человек, не умирай, останься
Ветром, сном, рекой (смотри назад),
Ржавых листьев одичалым танцем,
Чьим-то вовсе уж последним шансом
Дострелить, докончить, досказать.