Николай Лисовой

Стихотворения

Николай Николаевич Лисовой сыграл весьма заметную роль в русской религиозной жизни нашего времени, начиная с тех лет, когда казалось, что у нас уже нет и уже не будет никакой религиозной жизни. У него был дар учителя и проповедника, проповедника без церкви. Он был одним из авторов «Православной энциклопедии», заместителем Председателя Императорского Православного Палестинского Общества (ИППО). В какой то мере он восстанавливал и продолжал традицию русской Православной мысли, прерванную большевистским переворотом. Он говорил в одном из своих интервью: «Когда старец Филофей сказал, что „Москва – Третий Рим, а четвёртому не бывать“, это было не горделивым лозунгом, мол, „мы – самые лучшие и самые высшие“. Смысл этого был иным: „Ребята, мы – последний окоп, отступать некуда, если нас не станет, то и Православия не станет“. И это понимание постепенно восторжествовало во всём Православном мире. Вплоть до того, что те же Восточные Патриархи, которые после этого поехали в Москву кто за милостыней, кто за политической поддержкой, сами признали нас Третьим Римом, а Русскую Церковь – последним оплотом Православия на Земле. … «…Сегодня Русская Православная Церковь является одной из немногих – почти единственной скрепой и дореволюционного имперского единства, и советского имперского единства. Потому что Церковь является матрицей всего нашего исторического национального опыта.»
Будучи Общественным деятелем, он оставался верен и русской поэзии, по-своему перенося в наш век традицию Серебряного века, начатую поэтом-философом Владимиром Соловьевым. В аннотации к его книге – Круг земной: Стихи и поэмы, Москва: Современник, 1989, в частности, говорилось: «…Стихи Н. Лисового обращены к читателю, осознавшему себя законным наследником всей многовековой мощи родной и вселенской мысли, русской и мировой культуры. Живым афористическим языком говорят с нами на страницах сборника герои Гомера и Снорри Стурлусона, Гераклит и княгиня Ольга, Александр Невский и Амвросий Оптинский. Обращается автор к истокам нашей духовности, истории Отечества…»
К стихам Лисового вряд ли можно применить такое понятие как у м е н и е, хотя был он стихотворцем умелым, но сам он предпочитал в д о х н о в е н и е, которое единственны диктует свыше великие смыслы, которые не испаряются, будучи уже запечатленными на бумаге. Значение должно естественно воплотиться в звучании. Он и преподносил свои стихи как «умное» пение. Он удивительно сочетал звуки, превращая их в со-звучия. Вот один пример, где на рифму выводятся легко и непринужденно самые важные и неожиданные слова:

Зеркало

Ты помнишь: вечность заглянула
В пустую гладь безвидных вод –
И мир со дна вот-вот всплывет,
Исполнен творческого гула.

…Так стань же зеркалом, душа,
Родильных вод безводной гладью,
Не обольщаясь благодатью
И перед казнью не дрожа.

Пусть все, что, веря н не веря,
Шумят, враждуя и любя,
Вокруг,
Толпясь, как перед дверью,
Войдет и всмотрится в тебя.

Тогда к концу, сметая копоть,
Навстречу зренью всех эпох –
В душе, как в зеркале, должно быть,
Опять со дна проступит Бог.

* * *

И райский холод прочили,
И вечный огнь в аду…
Такого напророчили –
Не пожелать врагу.

А он себе средь месива
И туш, и душ, и крыл
Лежит во зле – и весело
Горланит песни, мир.

Оранта

О боли, о вольной неволе,
О счастье, что входит, круша:
Оранта – Недрано Поле,
Познавшая тяжесть душа.

Душа, что, в бореньях и в злобе,
Раскрыла мне руки свои –
С мечтой воплощенья в утробе,
Молящая мир о любви.

* * *

Не будем завидовать смертным!
Наследью заведомой тьмы,
Чинам и богатствам несметным
Не будем завидовать мы.

Ни горечь свершений напрасных,
Ни родины праведный прах…
Не будем испрашивать праздных
У правды божественной прав.

И, долгие слезы ненастья
Дождинками смазав у глаз,
Не будем загадывать счастья
В бесспорный, единственный час.

.Какая ни скрутит кручина,
И солнце ни дрогнет, кружа,–
А все-таки ты – молодчина,
Презревшая счеты душа!

* * *
И мучась, и снова доверясь
Любви моей, дар мой и крест,
Разденешься, вспыхнешь, как феникс,
Из вороха грешных одежд.

И в радость, и в горесть готовясь,
Любуюсь, и в пламени снов
Твоя нагота мне – как совесть
Вез подлой условности слов.

* * *
Утро ли вечности не мудреней!
Вешнего неба процветшее знамя.
С грозно отброшенных гробных камней
Ангелы огнь отрясают крылами.

Злоба и ложь расточатся как дым.
Лишь плащанице в веках не исчезнуть…
Так он хотел. Умереть и воскреснуть.
Что же ты, женщина, плачешь над ним?

Входит садовник, и шаг его тих.
Слышишь слова – и боишься проснуться.
Руки протянешь – Господь и Жених
Даже колен не дозволит коснуться.

Что же ты плачешь? Сквозь тягостный сон,
Праздничной дрожью над розничной блажью
Сквозь исступленье и сумереть вражью,
Слушай, душа, очистительный звон.

Слушай и в память безмолвно сложи:
Город, предательств и подлости полный,
Чад из долины Геонской запомни,
Благовест блуда и златопись лжи;

Все, что успеешь вкусить на земле:
Горькую правду бесплодной маслины,
Плач Саломеи и пляс Магдалины,
Кровь на невинных и крест на заре.

Вот уже близко пасхальное пенье.
Ангелы огнь отрясают с камней.
О, как хотела душа воскресенья!
…Что же ты, Господи, плачешь над ней?

* * *
Высший из благих даров
Нам, в земную стужу –
Тело, радужный покров
На пустую душ/.

Только что ж, не догреша,
Смотрит обалдело
В свою очередь душа
На пустое тело?

* * *
Все это было придумано нами и мной
На вольно дышащих отмелях древней реки.
Летней Снегурке, ей впору растаять зимой,
В иней ночной обратись, разлетись в огоньки.

Все это было навеяно с древних страниц,
Больше чем сердцем измерено,– знаешь сама.
И не слезинку, снежинку спугнула с ресниц
Легкой улыбкой
Обнявшая душу зима.

* * *
По следу Беринга
Учили в школе:
Полоска берега
За далью моря.

А в жизни серенькой
Рассмотришь, что ли,
За бездной берега
Полоску моря?

Воспоминание

В синем зеркале ночи, в проклятье весны,
За негаснущим маревом лет,
Неужели и ты видишь эти же сны,
Торопя одинокий рассвет?

Где тоскует – в провалах каких ноябрей?-
В древних отсветах горько дрожа,
Плод от плоти моей, плод от плоти твоей –
Нерожденного сына душа?

* * *
Как мне любить тебя надо,–
Чтобы средь ночи и дня
Ты до последнего взгляда
Не вспоминала меня.

Как мне любить тебя надо,–
Чтобы тоска не звала,
Чтобы любая преграда
Неодолимой была.

Как мне любить тебя надо,–
Чтобы за подлой игрой
Стать не наградой, расплатой
Встречам последним с тобой,

Чтоб никакая утрата
Не осветила средь лжи
Наглухо скрытого клада
В черных распадах души.

* * *
Станут мне звонки твои не в радость
И твои безмолвия не в боль,
И мечте, утратившей крылатость,
Не лететь, не плакать над тобой.

И, оставив прошлое за дверью/
Дорогим вином помянем вновь
Очень невеликую потерю –
Нашу нерожденную любовь.
А когда опять наступит лето,
Поглядевшись в зеркало, скажи:
Просто смыло в снежных вихрях ветра
Золотой загар твоей души.

Солнцеворот

Солнце на лето,
Зима до скончания света.
Ты, мое солнце,
В каких заблудилось ночах?

Слышу лишь эхо
И вижу: не будет ответа
В темных от снега,
Печальных от смеха глазах.

* * *
Догорают полуночи синие
На холодном на зимнем огне.
В твоем имени весь я, как в инее,
Как заснеженный тополь в окне.

С ужасающей сердце безгрешностью
Выхожу на мерцающий след,
Весь, как тайной, одет твоей нежностью,
Светом глаз твоих прежних согрет.

Пусть полуночи злей и полыннее,
Пусть года – как вода в полыньи…
В твоем имени весь я, как в инее.
Ты, как в инее, в горькой любви.

Прощание

Боже, да минет нас помысла грешного чаша!
Гибель и гнев с четырех неохватных сторон…
Ангел разлуки полынью иссохшей мне машет,–
Кто так судил? – сквозь пожар, и печаль, и полон.

Ветры голгофские бьют по плечам златовласым,
Плачет заря в снегириных кровинках росы.
Души, как пленники, к муке восходят – за Спасом
Ярое Око и Спасом Златые Власы.

Кто так судил?.. Чтоб ложилось в тоске крутолобой
Под ноги небо, чернея до края земли,
Той босоногой, как память, жестокой дорогой,
До крови стертой, от века простертой в пыли.

Язвой гвоздикой за каждым земным расставаньем –
Намертво душу к душе пригвождающий меч.
Я не сумел ни догнать, ни сберечь тебя. Ангел
Нашей разлуки при нас: он умеет беречь.

Он мне не даст ни уйти, ни предать, ни забыться,
Только глазами в глаза – в одиноком пути,
Только ладоней губами сухими напиться,
Ран семистрельных коснуться на горькой груди…

Ветер о вдовах-березах и девах-рябинах
Древний заводит распев – да кому подхватить?
Ты принесла мне бессмертник полей ястребиных,
Я твою боль и позор не умел защитить…

Кто так судил? Но да минет нас грешная чаша!
Лишь одного я боюсь: если вдруг, среди дня,
Раньше расплаты и прежде последнего часа
Ангел разлуки, изверясь, покинет меня.

* * *
В древний час, как, по Божеской каре,
Воды круг покрывали земной,
Всякой твари, как пишут, по паре
Взял в ковчег рассудительный Ной.

Чтоб назавтра – идиллией Брема –
Так восторженно справа и слева
В запах жертвы уткнули носы
Голубые ослы Вифлеема
И голгофские желтые псы.

Нумизматика

Ни чинами, ни снами, ни богатством несметным
Не избегнуть возмездья от бесплотных врагов…
Сколько в слове бессмертном нам указано, смертным,
Нескудельных сокровищ для уплаты долгов!

Там, на Божьей скрижали, как на южном базаре,
Все расписано точно, что продашь, что возьмешь,
Сколько птиц за ассарий, сколько лиц за динарий,
Иисуса за сколько, и себя ни за грош…

На Фаворских горах ли, в Гефсиманских садах ли,
В словесах ли нагорных обличит тебя Бог –
Ни вдовицыной лепты, ни потерянной драхмы
Не найдешь и не вложишь в свой прощальный итог.

И уж как ни прельщайте, как души ни питайте
Сумасбродством надежды, но забыть ли смогу
О последнем кодранте, о зарытом таланте,
О любви и о прочем неоплатном долгу…

* * *
Не звезда от синя облака скатилась
За ограды, за дороги, за сады…
Пресвятая Богородица, спаси нас
От обманной, от погибельской звезды.

В час печали, расставанья, раздорожья,
Меру милости изверенным яви:
В месте злачнем упокой нас, Матерь Божья,
От ненадобной, нестаточной любви.

В поздней поступи таинственного часа
В сердце канула обманная звезда.
Грешных помыслов назначенная чаша,
Как душа, непоправима и пуста.

Может, близко и обещанная помощь,
Но в судьбу мою надвинулась не зря
Волчьим оком полыхающая полночь
Под полынным полнолуньем января.

Благовещенье

Так терпеливо ждать
Страданья и разлуки,
Так нестерпимо звать
В испуганные руки,

Так безответно вдаль
Смотреть от века, чтобы
Объяла мир печаль
Взыскующей утробы.

Чтоб вдруг, сквозь толщу лет,
Исконно и бессонно
Сошелся клином свет
В распахнутое лоно.

Чтоб в час греха и лжи
Перебороть на взлете
Животный страх души
В людскую радость плоти.

Вифлеем

Старый мастер написал картину:
Странной думой морща ясный лоб,
Матерь новорожденному сыну
Нашивала крестики на гроб.

Нашивала крестики и пела
Ту, что колыбельной быть могла,
И по шелку белому скрипела
С ниткою багряною игла.

И, веселой песни не расслышав
За кружащим в небе вороньем,
Ангелы притихшие на крышах
Плакали вполголоса о нем.

А внизу, не плача, не надеясь,
Не приемля жалоб и похвал,
В яслях новорожденный младенец
Нитями багряными играл.

* * *
Мне, Адаму, Господь заповедал в раю:
Да прилепится к плоти безгрешная плоть.
Я бы выполнил, Господи, волю твою –
Да тоску первородную чем побороть?

Ты мне душу и плоть разъяснял не спеша…
Но печально и страшно смотреть сквозь века,
Как нелепо, Господь, прилеплялась душа
Чуть не к первой попавшейся плоти греха.

Я бы дорого дал, чтобы не было зла,
Чтобы Божьего гнева не ведал наш род,
Чтобы Ева от древа ушла с чем пришла
И греховного чрева не вынесла плод…

Чтобы не было в мире ни прежних, ни нас,
Ни поруганных клятв, ни порушенных дружб,
Ни заломленных рук, ни потупленных глаз,
Ни закушенных губ, ни загубленных душ…

Назарет

Будет отдых на пути в Египет!
Не грусти, душа. Наступит час,
И за каждый камень, каждый выпад
Кто-нибудь сквитается за нас.

Благо иго, и не тяжко бремя.
И как легкий вздох из-за вершин –
То ли плачет Ирод в Вифлееме,
То ль во чреве шевельнулся сын.

Разлука

Осень гуляет в округе,
Небо над миром видней.
Долгие пряди разлуки
Путает ветер ветвей.

Пляшет под тяжестью ветра
Легкой аллеи листва.
В шелест ушедшего лета
Канут шаги и слова.

Чем их, бессвязные, свяжешь –
День за томительным днем?
Что ж ты глядишь и не скажешь,
Даже не спросишь о чем?

Разве за встречами спрячешь
Путь, обреченный душе?
Что ж ты молчишь и не плачешь,
Даже не плачешь уже?

* * *
Я скажу Тебе грустные вещи,
Ты за это меня не вини…
То ли боль обозначилась резче,
То ли вспомнились прошлые дни.

То ли попросту близятся сроки,–
Только сердцу под утро невмочь.
Всё мерещатся древние строки
Вещих книг про пасхальную ночь.

Я слова перепутал, конечно,
Но солгать не допустит Господь.
Как светла, и легка, и безгрешна,
Как прекрасна воскресшая плоть!

А душа, что рванулась, как птица,
С ложа смертного в утро любви!..
Только совесть в ногах – плащаница,
В крестных язвах, в поту и в крови…

Кардиограмма

Пожелай мне удачи. Не в новом –
В сумасшедшем прошедшем году.
Слышишь, скачут? Последнего слова,
Как догонят, сказать не дадут.

На полынных полуночных тропах
Догорающего декабря –
Слышишь, сердце? Пустое, как топот,
Неприкаянный топот коня…

* * *
Вновь стремлюсь к твоим коленям,
Как – из древнего стиха –
Вслед за загнанным оленем
Лев по запаху греха.

Рвусь и мчусь. Но лишь настигну,
Сам, в глазах мольба и плен,
Руки стисну, грустно стихну,
У твоих склонясь колен.