Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(30)-2022

Александра Козырева

Стихотворения

Об авторе: Живет в Москве, образование высшее (МАРХИ).

* * *
Столько времени вышло, что можно назвать и в стихах
дорогим – дорогое, и бедное сердце восславить,
и мгновенье помедлить, заслушавшись пением птах,
и щекой прикоснуться к клокочущей лаве
неостывшего прошлого. Боже, как жжет и горит!
босиком, босиком по горячим лепешкам каменьев…
Кто-то маленький плачет в душе огрубелой навзрыд
и слагает в беспамятстве – стихотворенье.

* * *
Пойдем на семантическое поле –
каких-нибудь ромашек надерем.
Какая-никакая все же воля,
какой ни есть, пусть нищенский, но дом.

Гудит эпоха. Подтыкая полы,
осипший век бежит к своей черте,
из свертков сыплются наколки и наколы,
а лица судей дремлют в темноте –

им надоело век смотреть кино,
залив глаза кровавой мутной жижей,
они, быть может, cпятили давно –
их глаз от слез своих давно не вижу.

Раскатисто смеется Глеб Жеглов,
и я зову, не зная страха боле,
всех тех, кого отчаянье сожгло:
пойдем на семантическое поле.

* * *
Проваливаясь в лунные пейзажи
на метростанциях «Кузнецкий», «Ногина»,
с лицом отчасти вычерненным сажей
лечу над городом – в том не моя вина…

А там, над кратером растет оборка пены,
плывет закат, посеребрив залив –
нерукотворный, может быть, нетленный,
и пригорюнившись, сидит на камне Див.

Восходит замок из пустынных вод –
такой, что замер бы, чай, Навуходоносор,
а может быть, совсем наоборот,
ушел бы, cплюнув в гальку папиросу…

* * *

Н.С.

Что остается в итоге, в прошествии дней –
пепел симпатий, нагая печаль разрыва…
Но только теперь, на самом, казалось бы, дне
того, что зовется жизнью – нарыва

благих ожиданий, сумеречности, обид,
я чувствую, в сбивчивой благодарности небу,
сердце – беспомощный раскаленный болид…
В этой стране с клоунской маской НЭПа,

я стою у черты, отделяющей море снов
от веселого моря, единственного благого,
того, где люди, увидевшись снова,
не узнают один другого.

* * *

Н.C.

Так ли песок Ирака скрипит, как снег зимой,
где-то под Чеховым, возле его усадьбы –
мне не узнать, похоже, об этом самой,
а хотелось узнать бы…

Помнишь чернильного леса в снегах пятно,
бедное солнце в морковном плену заката?
Жизнь промотаешь, поняв только одно:
как она на дары богата.

Что до того, что потом теребит и жжет,
это пустяк, роковой недочет природы.
Это как лист, пусть в полете, но уже желт,
и как командир, уложивший роту.

* * *

памяти Вильгельма Якубовского

мама меня обманула,
говорила, что мы – поляки,
поменяла отчество на Васильевну,
но не сожгла писем двадцать девятого года
с почтовыми штемпелями Берлина, Мюнхена, Франкфурта
своего отца, а моего деда –
он служил на заводе «Динамо»
(в девичестве – «Вестингауз»)
и в Германии подбирал для него станки и спецов.
Сел в тридцать третьем по пятьдест восьмой,
умер в ссылке, на него пожалели пулю.
Теперь мой сын добрался
до нашей родни под Гамбургом –
старенькой бабушки по имени Хельга,
вдвоём они долго колдовали над картами,
пытаясь выяснить –
из какой части Германии
пришли некогда наши предки
в герцогство Курляндское.
Потом пришёл её сын
и она тихонько шепнула моему:
не лезь к нему с нашими разговорами,
он немец и это ему совершенно неинтересно.

* * *
я – гражданин сообщества «изгой»,
(раз не сожгла себя с Ириной* в Нижнем**)
читатель ждёт уж рифмы «гной» –
лови её, поклонник книжный,
здесь ж@па есть, а слова ж@па – нету,
здесь есть война, но, в общем, как сказать…
и, в общем, остаётся свету
безропотно, как овцам, умирать.
и кто шепнёт: достаточно причины…
и думаешь, что, может, впрямь, пора
перебежать на сторону добра,
купив себе билет до Fiumicino

*Ирина Славина
**Нижний Новгород