Аля Карелина

Стихотворения

Об авторе: Аля Карелина (Наумова) родилась в Кемеровской обл., окончила филологический факультет КемГУ, живет в Краснодаре. Работала секретарем в издательстве, телеведущей. Лауреат всероссийских фестивалей: им. А. Бельмасова (2014), «Мцыри» (Москва, 2016). Награждена медалью им. М.Ю. Лермонтова (МГО СПР, 2016). Победитель литературного конкурса в рамках Сибирского фестиваля искусств «Тарская крепость» (2020). Публиковалась в «Литературной газете», журналах «Новая юность», „Prosodia“, «Знамя».

Похороны жука

Всем жукам, задохнувшимся в спичечных коробках,
всем мальчишкам вихрастым, жуков туда посадившим:
я вас вижу во снах; пощади, Ахерон-река.
Что ни ночь, то снятся похороны жука,
что ни ночь, то снятся похороны мальчишьи.

Если верить прогнозу, то завтра наступит снег –
подходящее слово долго искал ведущий.
Он, наверное, тоже видит жуков во сне.
Он, наверное, тоже; иначе бы знал, как лучше.

А наутро снег действительно наступил;
долго жить приказал ведущий и мало помнить.
Покидают жуки свои спичечные гробы,
небо давит со всех сторон белизной стопы,
мнёт подошвой нечеловечьей коробку комнаты.

*
Я полагаю, что ангелов светлый сонм –
сквозные отверстия разнообразных форм
в шести плоскостях от пола до потолка
домика из картона, спичечного коробка.
Когда я, зажмурившись, слышу знакомый хруст,
мне не становится страшно, я не берусь
даже прикинуть, какой нанесли ущерб,
мне никого не жалко, а им вообще.

* * *
Возможно, в следующий раз тебе повезёт –
сам Царь Коры съест тебя, как заморский деликатес.
В ямку, что под тобой останется, новая гусеница заползёт.
Ещё ни одна гусеница не выразила свой протест.
Это так скучно, я б зевнула во весь свой клюв.
Дядя, не гусеницу, а радужного жука принеси!
Пополам его, как драгоценный камушек, расколю,
буду в серёжках носить.

Девочка с персиками

Провела целый день, разгуливая по дереву,
насекомым взглядом осваивая ландшафт –
от горбатого корня до абрикоса спелого,
застревала в росе, забывала порой дышать.

Не в одну вгляделась рану и червоточину,
сколько дивной метаморфозы сокрыто в них.
Где с утра был саван, к обеду парча барочная,
а хитин, угодивший в камедь, почти финифть.

На высокой ветке в царственной кататонии
птица-туча нахохлила перистые бока.
Крах – ужалила ветку ржавую клювом-молнией –
и оставила только слово от червяка.

Тут я – вздрогнула – и по коре покатилась кубарем,
перламутровый панцирь от передряги спас.
На другое дерево, персиковое, взберусь скорей,
обещаю себе на этот раз не упасть.

* * *
А под этим стихотворением можно сказать:
не успела закончить, пала жертвой осы.
Собственно, последнюю строчку дописывала оса:
Зззззззззззззззз

Больничное

В форточку через картонку всю ночь сквозит
что-то промозглое длинное и стальное
Лоб облепили мокрые караси
Койка со мной скользит как во рву каноэ
Путь невелик до кухни по коридору
Пугаю кота и тот карасей съедает
Мяу служанка пора закрывать контору
Песня его простая

*
Я мира для или тля?

*
а по зеркалу львы и лебеди
чёрные, белые, золотые
а глаза у них непростые:
не пустые

*
никак не уснуть
без тебя мой медведь
в больничном плену
терпеть мне терпеть
в розовом бархате
что нужно всё есть
упрёка и страха без
иду к тебе в лес
там поле и звёзды святая земля
и новая в бархате розовом я

*
Ненавижу клацанье ложки в дырявом рту.
Вот бы в следующей жизни стать кособоким деревом –
молчаливым, как в градуснике ртуть,
как в кофейной банке сплетающиеся черви.
То ли дело: влетит в открытое мотылёк,
пусть невзрачен, зато ничего и не предвещает.
Мозг помят, как постиранное бельё,
и как клоун, глазными яблоками вращает.

*
Ещё не проснулась, а уже
собрала целую очередь бомжей
за своим койко-местом.
Говорят «после тебя тепло»,
а я болею просто, горячий лоб,
вместо мозга тесто.
И когда закончится обезбол,
я пойму, как мне тяжело без Бога,
ни во что не веря,
кроме слов из библиотечных книг.
Кто заплачет, тоже спрошу у них.
«Велика потеря?»

Корабленекрушение

туча сморщилась как тряпка
там её стремятся выжать
может для небопорядка
может чтоб никто не выжил
пусть не мой а мокрых рыб дом
водорослей страх и пена
между сциллой и харибдой
по колено по колено

* * *
вслед за пятым седьмой и девятый угол
попещерно оскаливаясь вырастают
дом становится ненадёжно кругл
его заполняет вода морская
мне понадобились бы рыбьи жабры
если б ртутное море не знало меры

вы медузы или вы дирижабли
вы акулы или вы браконьеры
ничего не знаю об этой фауне
гребешки похожи на кастаньеты
я играю ими на мокром камне
ведь другой здесь музыки нет
в мытых бутылках лежат послания
в каждом послании строчка строчка
снимок сепия букв раненых
нрзбрч
эти чёрточки от руки ли
эти кляксочки соль вода соль

посвящение стайке килек
путешествующей тарантасом
вы семья или вы консерва
вы в составе или поэме
не хватайте крючки там черви
не ныряйте в сачки там все мы

* * *

С той стороны промолчит, с другой стороны, ой, смотри!
Стёкла заиндевеют, лампа перегорит,
балкон золой и снегом наполнится до краёв,
ворон не своим голосом проорёт –
прежде, чем
он с ней заговорит.

Но не зарница, не свет, не затмение, не гроза –
кошачий бархат – вот какие его глаза.
Она его не ждала, не ждала, хочет – сама придёт,
когда петербургский гранит прорастёт
маками –
на могиле плясать.