Сергей Надеев

Стихотворения

Об авторе: Сергей Александрович Надеев – поэт, переводчик. В начале 1980-х входил в метагруппу саратовских поэтов «Кокон» (Николай Кононов, Светлана Кекова, Борис Борухов, Александр Пчелинцев). В 1990–1994 годах – соучредитель и соредактор литературно-художественного журнала «Глагол» (вместе с Александром Шаталовым).
С 1997 по 2004 возглавлял издательство «Рандеву-АМ», которое создало биографический словарь «Русские писатели 20-го века» (главный редактор и составитель П. А. Николаев. М.: «Большая Российская энциклопедия»; «Рандеву-АМ», 2000. 808 с.: ил.). Составитель хрестоматии «Шедевры русской поэзии. Вторая половина 20-го века».
Главный редактор журнала «Дружба народов».
Автор ряда поэтических, прозаических и аудио-книг, в том числе «Игры на воздухе. Из пяти книг. М.: Арт Хаус медиа, 2017».

* * *
Мне кажется – я чем-то виноват,
когда включаю лампу в сорок ватт
на табурете возле изголовья
и лезу в Твиттер, как в запретный сад,
расцвеченный плодами пустословья.

А ты щебечешь, в общем, ни о чём,
в широкий ворот светишься плечом,
и беззаботна, и неотторжима,
как будто сжата заводным ключом
удачи нашей главная пружина.

Ты знать не знаешь страха и вины
и не потерпишь ранней седины,
готовая на вечность, не иначе.
Наклонишься – и позвонки видны,
и нежность обдаёт волной горячей.

Так, может, зря читаю между строк,
что жизнь сквозит, что это ветерок
по волосам из форточки нездешне?
Ещё не срок, и плакать – что за прок?
Но воздух жжёт…
…………………….И отступлю поспешно.

* * *

……………Ю. Л. Болдыреву

По Успенской дороге – мы слышали – песню запели.

Косари возвращались?
Или несколько баб, побросав
В колее телогрейки,
……………дремали на жёсткой постели
И нестройно бубнили жестокий житейский устав?

Мы подкрались к опушке.
И там – за дорогой – на поле
Мы увидели тощих большеротых расслабленных баб
Да задохшийся трактор над кучей сиреневой соли,
Мужика на пригорке и скудный обеденный скарб.

Ветер спутал траву, и обрывки газетной обёртки
Разлетелись по полю.
……………Ковыляли грачи в борозде
И косились на мятые вёдра, на жёсткие корки,
И не слушали плач, словно он – одинаков везде.

Кто-то слово забыл, и разлаженный хор – оборвался.
Солнце било безжалостно в чёрные скаты колёс.
Конопатый мужик – словно воин во ржи – разметался
И лениво бранился на жёлтые столбики ос.

Попримолкла Россия, с холмов обезлюдевших схлынув,
Зеленея под ряской, во рвах застоялась вода,
Исхудала земля, только ветер ерошит крушину
Да неброско цветёт, выбегая на топь, череда…

* * *
Звенящая звезда, в косую сажень лето,
Немного облаков, и боле – не проси:
Достаточно щедрот, остановись на этом.
А впрочем, принеси неспелых слив в горсти.

В полуночь будет дождь. И вместе с влагой будут
Беззвучно опадать усталые плоды.
И привкус частых зим дичком вкрадётся в губы,
И по щекам пройдут чуть влажные следы.

Забылось, всё прошло: и ссадины, и раны;
В разгар июльских гроз не вспомнить холодов,
Как жили, что во сне, и спать ложились рано,
Вписав поспешность дня в подшивку дневников.

Не помяни судьбы со зла и суетливо
За щедрости её на признаки беды!
Прикрутим фитили, просыплем на пол сливы
И вслушаемся в сад, теряющий плоды…

* * *
Какая бабочка за плотной дымкой тает?
Челночница! Она роняет нить,
Прихватывает через край, латает,
То по верху травы, то в небе метит шить.

Лазейку штопает…
……………Бесплотною иглою
Возможно ли вернее притачать
Край леса с накатившеюся мглою
К небесной пустоши?…
………………и шва не различать…

Всмотрись попристальней, – куда она скользнула?
Ещё один размашистый стежок.
Нанизаны вподбор и стол, и спинка стула,
И пущенный – за полверсты – движок.

Родимая! и на день расставаться –
Больней, чем думаешь.
Да не оставит нас
Предчувствие, что с жизнью, может статься,
Прочнее связаны и нечего бояться, –
Пока последний взмах за кромкой не угас…

* * *
Скажи, на что употребим
Приметы нашего ночлега:
Паровика тяжёлый дым,
Полоску сбившегося снега
В пазах качающихся рам?
На что нам эта суматоха
С вокзальным чаем по утрам,
С молочным паром полувздоха?

О, как дрожит твоя рука!
Как покрывает иней прядки!
Как тяжело течёт река!
Как баржи тянутся по Вятке!

Скажи, на что употребим
Тележный грохот новостройки,
Что нам с тобой необходим,
Как снег, нелепый и нестойкий?
Как потаённый рычажок
Обеспокоенности?
Ноет
Незатянувшийся ожог:
Вокзал, пальтишко нитяное…

Нам всё труднее пренебречь
Среди привычных оправданий
И с расставаньем схожих встреч
Противоречьем расставаний.
И невозможно убедить
Себя,
……..наверное, друг друга,
Что в этом некого винить.
Ухта. Елабуга. Калуга…

* * *
Что мне ответить?
Скудным пониманьем
Не прикоснуться к поздним поминаньям,
Не оправдать минуты и недели
В слова переведённой канители.

Толкну плечом – и засвербит калитка,
Переступлю (о Боже, что за пытка
Искать слова и находить печально,
Что жизнь – легка, слаба необычайно!)

Ты приглядись: приметы снегопада
В мотивах засыпающего сада
И в профиле кочующего дыма
Рассеянны, но всё ж необратимы.

Придёт октябрь, а вслед – похолоданья,
Разительное время расставанья,
И всхлипнет отсыревшая калитка,
Что дождь, что жизнь. Что бесконечна пытка.

Памяти Мандельштама

Голенастой лозы угасает последняя гибкость.
Снежура на юру. – Видно, впрямь эта ночь горяча.
То ли волок шуршит, то ли илистость лепится, мглистость,
Дальше некуда жить сквозь горячечный бред, бормоча…

На этапном снегу отошедшие Господу тени.
Нестерпимее снов не рождалось в российских снегах.
Не умея сказать, он делил это время со всеми,
Не умея солгать, он зализывал кровь на губах.

Крупно скачущий век не случайно его заприметил
И по следу травил, норовил размозжить позвонки.
В жаркой шубе степей в третий раз надрывается петел,
Баржи вторят ему. Арестантские. Где-то с Оки.

О, как слились в груди женский плач, золотая солома
Да библейская горечь протяжной тягучей строки!
Он пропел, придыхая, а умер – не выронил стона.
И метель целовала его ледяные виски.

* * *
Труднее с возрастом и петь, и умирать –
Предметы скопятся, а в кровь войдут привычки:
И коммунальных благ разбухшая тетрадь,
И нажитые лычки.

Не чаяли, а как-то всё свелось
К негромкой должности и рифме простодушной,
И вот, цепляемся, – как рукавом за гвоздь,
Сбежав по мостику
………………..далёкой ночью душной.

В конце концов, всё высказали мы,
Что мучило, бессонницей пытало, –
Заря в окне, и не хватает тьмы
Слова связать устало.

Порвать с накопленным? – Вольно тебе стращать!
Уже не вырвемся.
Да захотим ли сами,
Как в юности, бездомность совмещать
С почтовыми листами?

* * *
От жизни прожитой осталось
Неосторожное письмо
Со дна коробки – зависть, жалость,
Тоска ли – как заведено.

Неловко, будто бы повинен,
Что вынырнуло из пучин;
Ненужностью, досадной ныне,
Дразнит без видимых причин.

Окажется, что в этом списке
Давно перезабытых лет
Вмещается до самой риски
Страх неслучившихся побед.

«Мы стольким столько обещали…» –

И задохнуться от стыда.
Тоска на кончике печали,
Вины слоистая слюда
В неосмотрительной находке.

Затем и не случилось сжечь –
Чтоб убедиться, что короткой
На деле оказалась речь…

* * *
В цветной коробочке – а ну-ка приложи
к больному уху! – слышно щекотанье:
там – светятся фонарики во ржи
и обречён кузнечик на скитанье;

с большой пружиной – где-то между крыл –
парит сапсан, печали средоточец,
округлый вход старательно прорыл
в сухой коре угрюмый древоточец.

Сожми коробочку и загляни в разлом:
стволы у леса спутались и птицы
ломают перья, пробуя крылом
зернистый воздух, плотные крупицы.

Ты потряси. И выпадут в кулак
ночных жуков защёлкнутые кнопки,
древесный лист, дикорастущий злак,
лесных бутонов сломанные стопки.

Весь этот сор – когда-то явь и смысл
таил в себе. И суть сухого леса,
где письменность стрекозьих коромысл
развешана при помощи отвеса.

Вот и от нас, проживших налегке,
останется с десяток проволочек,
коль смерть захочет встать невдалеке
и нашу жизнь почувствовать в руке,
нажимом пальца оставляя прочерк.

* * *
Подбитый дымком кострища лёгкий продрогший лес,
стужею сводит ноздри, воздух, втекая, жжёт;
лениво лиса пролает, сломится хлипкий шест,
по голенищу веткой, мокрой насквозь, хлестнёт.

Осколки листвы облепят глянец литых сапог,
хвоя на грубой куртке – лишь поведи плечом –
не держится, утекает, словно попав в лоток.
Складок просторной робы не пропороть лучом.

Раздуло от стужи пальцы – где уж пошевелить,
чтобы нашарить спичку, выскрести огонёк!
Добавилось будто света, ещё бы пригоршню влить,
дабы осенний сумрак выдохся и поблёк.

Опушка сквозит? засека? выжженный палом лес?
Выбрались, вышли всё же, чуешь, трещит костёр!
И даже не так морозно, ломкий парок исчез.
Чавкает под ногами. Слышится разговор.

На просеке – топь и глина: жирный дренажный слив,
сядем на чёрный комель вывернутой сосны.
Достаточно поплутали, ноги о корни сбив.
Кроны разрыты ветром. И небеса ясны…