Сергей Финогин

Стихотворения

Род. в 1990 г. Учился в Московском социально-экономическом институте, профессионально занимался спортом. Публиковался на сайтах «Литературная Карта» (в разделе «Студия»), «Квиркультура России», «Полутона». Участвовал в Неделе молодой поэзии. Живёт в Москве.
Первая журнальная публикация.

Попытка предисловия

…..Возраст поэта — прежде всего в читательском восприятии — одна из составляющих его творческого портрета. Сергей Финогин очень молод. Если учесть то, что писанием стихов он занимается около года (!), его можно было бы отнести к поэтам начинающим. Но, кажется, он пришёл в поэзию сразу с собственным голосом, собственным мироощущением, собственной лексической клавиатурой. Прекрасное чувство слова, подкреплённое завидной эрудицией, позволили ему не начинать свой путь, что называется, с нуля, но естественным образом сразу влиться в общий литературный процесс. Достоевский, Пригов — не просто его литературные кумиры, но и лирические герои. Интертекстуальность его стихов естестственна и ненавязчива. Да, он бывает категоричен. Иногда сбивается на риторику. Но это скорее следствие его характера, в какой-то степени — молодости. Его «смыслополагающие дискурсы» лишены заумности. Они почти традиционно прозрачны. Вместе с тем проникновение в его стихи потребует от читателя не только общекультурных знаний, но и отказа от некоторых условностей, укоренившихся в обществе. Самообнажение, иногда и буквальное, — не только и не столько поэтический приём, сколько содержательная эксплицитноcть его тестов. Он не боится быть откровенным. Иногда даже пошловатым. В стихах его легко обнаруживается небрежение к собственной судьбе. В какой-то степени — небрежение и к поэтическому ремеслу. Его стихи сотканы из противоречий. Он в постоянном поиске ответов на вопросы, которые его волнуют. И даже если далеко не всегда их находит, в его стихах всегда присутствует свет, в них «далее — небо везде».

* * *
Смотри — слово звучит,
Как слово звучит
Водичка кипит
Сердечко стучит
В нем слово звучит
В начале стоитА потом,
Спасибо ему,
Стало легче
Пообтерлись значения,
Придыхания —
Оно подобрело,
Пообвеялось по свету
Легко разлетелось,Так лучше,
Немножечко легче
Когда слово
Так славно
Звучит.

Сладкое умиление

Красивый Ставрогин говорил,
Убеждал Холдена Колфилда —
«Ты тоже, мол, бес, те же в тебе
Гнойные золотые пульки свободы,
Милосердие к жестокости, и ты знаешь,
Что Бог ест любовь, и потому у тебя
Иконописный овал лица, и глаза,
Будто кадилами машут два попа».

Фланелевый Холден,
Скрестив лениво руки на груди
Кивал, смотрел в окно, развязано курил,
Поддерживая образ, вобщем.
Ставрогин продолжал —
«Не дай им сп…здить это праведное,
Душа обязана трудиться!».

А Колфилд, невозмутимый мальчик,
Достал звенящий мобильник, и молвил, послушав
«Нет, не в школе, сыт, не передумал
Но так, на самом деле, соскучился!»
И Америка засияла над ним неоном,
И Федор Михалыч, прих…ев
Смотрел, не приведи Господь узнать откуда.

* * *
Эти ласточки любят жизнь,

Хотя родители их ненавидели
За изнеженность и распущенность,
Капризные слезы,
Незакрытые электронные окна,
А более всего за
Хлопающие ночью двери.
(А не надо было ставить такие тяжелые),
Но они подросли, они правда
Исправились, честное слово стали
Лучше – находятся по звонку,
Сорадуются правде, нигде
Никогда ни в чем замечены не были.
Посмотрите – какие выносливые,
Расслабленные тела,
Самопальные характеры,
Спокойное презрение к вашей жестокой жизни,
И какая любовь к пирожным,
Вам и такая-то в детстве
Наверняка не снилась.

* * *
То, что я помню из их наставлений
уложилось совсем недавно —
«будь как бабушка с дедушкой,
живи прочно и деятельно,
воскресные обеды вкушай в тапочках,
все честное — просто,
вырастишь — не тревожь наш священный сон
понапрасну»,
А мне отчетливо слышалось:
«радуй мое сердце пятерками,
будь опрятным отличником,
раздевайся перед одной куколкой,
но таким как я женщинам
по возможности
не попадайся на глаза».

* * *
Что за культурный голод появляется на лице,
когда нежно произносишь — «ОК-ТА-ВИО»?
Казалось бы, вот — школа за окном, книжные
полки, вот тело лица. слишком подробно
заросшее опытной кожей безмолвия, Почему же
когда невыносимо свободно, то люди
произносят — «ОК-ТА-ВИО», или —
«эта власть безнравственна»?

Должно быть, когда мотивы меланхолии,
высокой травмы, критического невроза
перестраиваются из одинокого стыда желаний,
то рождается потребность сообщить
культуре или эросу о своем присут-
-ствии первым, И вот уже зрачок прост,
как хлебный мякиш, а лицо стонет в самую точку
средоточения ощущений.

Тогда остается лишь выяснить: первое —
идти ли и действовать, когда стыдно
дышать там, где дышать вредно, а ты
дышишь свободно, то как это получается?
Тем более, если десять лондонов проговорят —
«живи, мы существуем, ты свободен!».
(второе и остальное продолжается
параллельно языку, выводящему «ОК-ТА-ВИО»,
или «эта власть безнравственна»,
а далее — небо везде)

* * *
…………….
Фанни и Александр.

Пятичасовое нашаривание Бога,
В пасторальной сытости внутри параноидальной,
Томасоманновской Европы,
Вот – выздоравливающие в смерть лица,
После мещанской уютной иддиллии
Обрастают начальными, хрупкими
Ядрышками силы,Два росистых ребенка,
Нервных ангела
Сживают со свету солнце
Основоположной правды,
В их мир вмешиваются
Ледяные глаза непримиримой
Истины
И щедрое счастье истончается,
Очень быстро проваливается
В распахнутую землю

Причитает последний марш Шопена,
Начинается сонная бергмановская война,
Где свет – оранжевый
Бродит по лицам.

* * *

Человек тоже разливается пустым воздухом
Все время это понимая – без чьей либо помощи
По ангельскому Ирану, по укутанной звездоночью Москве
Но музыка разливается
по светозарному чемпионату
Помогая спортсменам преодолеть
первенство одиночества,
благоухающий восток ушной раковины,
большегрудый мозг горожанина.

Сияющий рыцарь с гитарой,
ты тоже ходил по этим
загаженным подъездам
Тоже пил самую разную
до остервенелого света

Но откуда-то все время мучился
Словно кто-то упрямо стучался
Видимо даже плакал
И восприняв, ты запрокинулся
В золото парамита
Занялся, промежуточно
Огромными крохами световыделения

Через них разливается
эта чудесная музыка
С таких больших гор летит,
обещая достать

До самого
Внутривавилона

* * *
В начале осеннего воздухоплавания
Силуэты умерших
От слишком долгого счастья птиц
Устав баюкать летние месяцы
Погружаются в гнезда,
Но сердце чешется радостью —
Красивые архангелы опять оставили
Под всеми кустиками гостинцы —
Высокие сладости тоненьких тропарей,
Дерзновенные молитвенные бдения —
«Даждь им, Господи
Во славу Твое и сладкое умиление,
Чтобы плоды науки не хомонизировали,
Чтобы человеки любили ангелов,
Как медведя любил
Серафим»,
Нетерпиливо раскрыв подарки я почувствовал
Как некоторые облака
Бережно и пенно задружились со мной,
Я трижды тридцать раз благодарил мутный свет,
Спокойно заструившийся под моей кожей,
А потом сказал ангелу в робкой надежде
— Ангел, может хоть ты мне ответишь…?
Но не успев договорить я услышал как воздух подавился рыданиями,
Перистые облака обиженно покидали
Моё сразу остывшее тело,
Если Ты, Господи, уже ничего не можешь с этим сделать,
То сочувствую.

* * *
Имя-Отчество — тонюсенький Дмитрий Пригов,
Невидящий взор и кухня,
он осоловело додеконструрует последний,
смыслополагающий дискурс,
веселая дыра пальцев дотрагивается,
и уже — примят, смиренен головою
в толпе смыслоэстетических болезней,
потом безжалостно спит с сигаретой,
но как преступники-сокамерники
тоталитарным рудиментом жизни
тарелки и ложки в умывальнике
ожидают своего командира,
всеотпускающего мойдодыра.

* * *

Пока трава вырастает,
она больно вытягивает себя,
из женских потрохов получаются цветы,
твои внутренности болят жизнью, и
все проживается телом —
твёрдый мёд взросления,
на простынях нечаянная кровь,
глубокое шестнадцатилетие,
воспитание биологией,
первые сны
драконорожденной

о собственном аромате.
Должно быть в психоаналитическом смысле
ты хочешь свободы и счастья,
но тело просит смутных ягод,
надёжных столбиков плоти —
уставшее,
девственное терпение уводит
в сладкий анис, базилик, ромовый свет,
эти мелкие семенки под одеялом — космос,
ты ищешь себя по запаху,
ты подозреваешь,
что Бог мониторит все, тебя волнует это?
теперь уже кожа робко хочет выйти
в гипотетические пределы
то ли удовольствий,
то ли побудь ещё немножко…

* * *
Не голиафами я зачат,
Но большой и ненужный — да
Дети пальцами тычат в меня
И меня этим очень стыдят
В магазинах, в лифтах, в кино
Спрашивают идиоты —
«Ты откуда такой, в кого?»,
Отвечаю, — «Я просто высокий!»
Вы достали меня, за что?
Ведь на росте не сделать карьеры!
Может питерский зоопарк
Меня примет в свои вольеры…