Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2-2014
Ирина Перунова
Стихотворения
Родилась в Воркуте в 1966 году в семье актёров Воркутинского драматического театра. Окончила Литературный институт. Член Союза российских писателей. Стихи публиковалась в журналах «Октябрь», «День и ночь», «Воздух», «Мера», «Гвидеон» и др. Автор книги стихов «Коробок» (2014). Живёт в Москве.
* * *
Табор снился, с места снялся
куцый табор воробьиный,
клюквы красные дробины
склюнув наспех.
Сок остался
на губах моих — не речью
и не горечью: к чему бы
клювы ангелов картечью
целовали спящих в губы.
Сок трезвящий, вкус колючий
кочевого настежь века,
отучающий канючить
«спичек-соли», «яйко-млека».
Научающий подножным
счастьем полниться задаром,
дробь на дробь в уме помножив
между стужей и пожаром.
А Нева — жива, не стара ещё,
пишут, выглядит потрясающе.
Мы с тобою вдвоём, увы,
водоём потемней Невы.
Оттого ли, что два в одном,
тихий омут всегда вверх дном,
встанем — прорубью выбьем лом,
сядем — порознь скрипим стилом.
И пока оно вслух скрипит,
снегопад нашу рябь скрепит,
будет стол подгребать ребром
к неревнивой Неве наш дом.
То ли в проруби неба малёк-самолёт
на невидимой леске парит,
то ли кит на него краснопёрый клюёт,
то ли облако-рыба не кит.
Век отходит ко сну. Веки заперты на
рыболовный крючок абы как.
Колобродит по дну рыба-баба-страна —
подсекай, бога ради, рыбак!
Я рыбёнок — ребёнок — густая плотва,
я по горло в стране, я — она,
дай мне Слово, ловец, я забыла слова,
мелюзга, невеличка, шпана.
Тяжелеет она, шелушится она,
хоть ногтями с себя соскребай.
Мне ли в пищу дано, я ли в пищу дана,
баю-баю-боюсь, подсекай!
Он стоит на мосту между небом и мной,
то ли брат мне он, то ли отец,
облака разгоняя свистящей струной:
месяц — солнце — блесна-бубенец.
Небо видно давно сквозь последнее дно,
всё прозрачнее та сторона,
до единого на упраздняя все но,
между мною и небом — струна.
В глиняной ямке свинцовый настой
птицей, лошадкой, рыбёшкой, звездой
дымно колышется, загустевая.
Жанна, чужая жена гостевая,
для мелюзги (где-то сгинул отец)
плавит в посудине ржавой свинец.
Каждый глядит в почерневшую кружку:
ждёт-выжидает подковку-игрушку,
птицу, лошадку…
Нечаянный жест —
вылился в глине не голубь, а крест.
Серый, с подтёками.
Крест не ахти.
Каждому надо с подковкой уйти,
с птицей, рыбёшкой, звездой, наконец!
Крест не игрушка. А просто свинец.
Выбросить страшно. И страшно принять.
Дурочке Жанне дана благодать
в голубя крест и в звезду переплавить.
— Ведь ничего невозможного, да ведь?
Нá тебе звёздочку! Голубя нá!
Чёрная кружка. Чужая жена.
За танец с веером — сторицей.
Ещё вы помните стихи,
те, что прочли императрице
на детском утреннике? И
Петров, Катаев ли, Олеша
утешен был, молясь на вас,
и, взвешен словно горсть черешен,
нашёлся лёгким в самый раз?
Году, напомните же, в тридцать…
Катаев, Зощенко, Покрасс?
Как долго плакал брак счастливый,
за пожеланием всех благ
кого тянули из петли вы,
кто за собой тянул в ГУЛАГ?
Два попугайчика цветастых
в одних наручниках судьбы.
Казалось бы, Господь воздаст и
напоит ещё с губы.
Шапки собачьи виляют хвостами,
греются пальцы в карманах хрустами,
музыка та, что была и над нами, —
выбыла, аллес!
Выбита трубочка дня о колено,
выпита рюмочка для. Околело
время, и нет нам до времени дела —
сдохло, оскалясь.
Ни Содома ни Гоморры.
В сумке яйца, помидоры,
хлеб и сыр на пару дней.
Только та, что всех родней,
соляным столпом-ледышкой
с заголившейся лодыжкой
всё торчит среди углей.
— Лот, иди уже! Не лей
соли слёз, они — в столпе,
оглянуться не успе…
Так и ты не плачь о Лоте,
все слезинки на учёте.
Он ушёл. И мы уйдём.
В одиночку. Не вдвоём.
Не хотела б я тебе
за версту в любом столбе
век мерещиться. И фото
тишины вполоборота,
если что, не береги.
А беги, беги, беги.
Не чёрен мел и хлеб не бел,
суши свой хлеб, кроши свой мел,
но между самых малых крох
увёртлив сполох
как будто соли или льда:
не льда, не соли — силы, да,
любви, отчаянья, стыда —
бог знает — порох.
В каких там спорах рождена,
какая истина? Стена.
Зима забеливает швы
легко и споро.
Но в сердце — бах-х! — и где она,
твоя броня, твоя стена? —
и Бог с тобою, Бох-х с тобой,
да порох в порах.
Дёрни за верёвочку, девочка,
отверзнется
дверочка ли, дверище,
верь ещё, вот-вот…
Обманулась ласточка — грозовая вестница:
«Берегись, окрашено! Не входи, убьёт!»
Кукловод отвяжется,
длинною покажется куцая верёвочка,
серая пенька.
Каждому по вере, но
смерти нет, проверено.
Только где откроется —
тайна велика.