Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2-2014
Ольга Афиногенова
Стихотворения
Род. В 1975 г. в г. Балашиха Московской обл., живёт в Москве. По образованию историк-византинист, кандидат исторических наук, по профессии редактор научно-исторической литературы. Пишет стихи и прозу. Стихи публиковались в журнале «Сетевая поэзия», в поэтической антологии «Форма огня», в альманахе «Квадрига Аполлона».
Зимний вечер
Западёт ли дурная мысль иголкой за воротник,
Разорит ли заячий след снеговую сплошную гладь,
Зазвенят ли звёзды, — влюбившись в одну из них,
Почему-то легче в сырой темноте шагать, —
Или, может статься, небрежно скользя, слетит
На подушку грусть рябым совиным пером,
Недреманное око, забывшись, не уследит,
Как в сосуде хрупком на дне оскудеет ром, —
В бесполезных скудельных лампах дрожат огни,
Лишь пока мы живём, мы бредим, что скушен Рай,
И поэтому ни одной минуты горькой не прокляни,
Ни одной слезы, ни одной пропажи не потеряй.
Псиной слюнявой сырая тьма
Стала бродить окрест,
В мелком пруду водяная чума
Ржавые сливы ест.
Ниже, в тисках её одеял —
Обморочный покой,
Кто-то уснул, ну а кто-то взял
И умер, махнув рукой.
Вздохи неведомых малых сих
Паром крадутся вверх.
Полон тревожных воздушных сил,
В поле последний стерх
Встал на крыло много дней назад,
Добрую сотню лет,
Тень его вдруг наползла на сад
Сонмом дурных примет.
И по короткой сухой стерне
Через пустой покос
Гонит туман изнутри вовне
Белое стадо коз.
Словно снежинки, одна в одну,
Лишь копыта в грязи,
Белые козы скользят по дну
Выстуженных низин.
Мыши, нелепая лисья сыть,
В доме живут опять,
Если нам не о чем говорить,
То не о чем горевать.
Это не слабость, не грусть, не страх,
Всё, что могло, сбылось,
Просто наткнулась осень впотьмах
На неземную ось.
Забегая вперёд, не скажу ни слова.
Занавесил окна закат соловый,
Так и быть, я приснюсь тебе.
Копошится ласточкин сон под крышей,
Ветерок, проветрив подмышки вишен,
На ночлег ушёл, и теперь
Я могу придумать судьбу любую,
Подхватить падение на лету и
Неподвижность остановить,
Чтобы в своды зала вливались арки,
Чтобы долго, долго в руках у Парки
Все сучилась паучья нить.
Столько лет прожив, не пора ль родиться
И отведать выдохшейся водицы
Из бездонного решета?
В ледяном краю мне немного душно,
Словно рис гнилой, разбираю души,
Повторяю: «не та, не та…».
Выходя навстречу, вернусь к началу,
Где пустыня пела, река молчала,
И молился огонь светло.
Ты читаешь книгу, спокойный духом,
Не волнуйся, и кошка не дёрнет ухом,
Коль заденет свечу крыло.
Вьётся вервия кончик мохнатый,
Вырывается веретено,
Не кончается жизнь, и когда ты
Сонно молишь об этом Его.
Потому что рассудок не знает,
Кто напьётся душою твоей,
Как сугроб, над которым растает
Вертоград плодоносных ветвей,
Как дупло, где гнездовье созреет,
Не застав ни трухи, ни угля,
Это ты не ослеп от прозрений,
Это воздухом выметен взгляд,
Это ливень запутался в ребрах
И не высушит всхлипы никак,
Вот и дремлет на хлипких верёвках
Маяты пустотелой гамак.
Слишком ясно видны силуэты,
Слишком звонко промыто стекло,
Солнце быстрой дорогой кометы
В холодеющий запад стекло.
Вереницы «с тех пор» и «отныне»
Затопили поблекший зенит.
Это всё же ещё не унынье,
Коль его сознаваем визит.
Пусть и блазнит оно над зимою,
Застилая огни переправ,
И молитва неверная воет,
Бесконечную жизнь оправдав.
О, тьма вишнёвая, рояльная доска,
Вобравшая тепло чужих мелодий.
Звеня подвеской лунной у виска,
Растерянная ночь сквозь стены входит
В заросший стеллажами кабинет,
Минуя вечно прибранную спальню.
Опаловая грань, опальный свет,
Которого на свете нет печальней.
Над письменным столом свирель снуёт,
И мир меняет прежнюю природу,
Пронизывая пыльный переплёт,
Выскальзывают строчки на свободу.
И пожирают гусеницы слов
Хрустящие ростки тревожных истин.
О, азбучные остовы основ,
Проникшие из снов типографиста
Сюда, где тонет всё теперь во всём,
Где ожиданье пустоты упруго,
И мы с тобою можем день за днём
Читать романы, глядя друг сквозь друга.
Как живу? Вестей из-за моря жду,
В золотую пыль искрошив нужду,
Каждый день старательно навожу
Тьму гламурную на ресницы.
Лишь питьё готово, еда сыра,
На столе — шампанское да икра,
Мне за двадцать было еще вчера,
А сегодня — уже за тридцать.
И виски нежны, и ключицы в лад,
И квартир столичных ключи бренчат,
На бегу дыхание невпопад,
Что отнюдь ничего не значит.
Я одна из многих, одна из тех,
Кто своё падение за успех
Принимает, поэтому чист мой смех,
Потому-то и плач прозрачен.
Отмеряю версты: асфальт-паркет,
Но зато не глядя и налегке,
Кроме денег, стоптанных в кошельке,
Ничего взаймы не давая.
По утрам надежды свои пасу,
Где машины пьют на шоссе росу,
И природа держится на весу
Ослабевшая, чуть живая.
На ветвях сиреневых и в траве
То ли ветер ловит летящий свет,
То ль крадётся неведомый зверь ко мне
Изумрудно-жемчужной масти.
Бесконечно медленен и высок
Невесомый, тихий его прыжок,
Так ложится долгий рассвет у ног,
Так спросонья вздыхает счастье.
Лебедою пахнет, не бедою!
Соки поднимаются в стеблях.
И дружины жужелиц бедовых
Бляхами горят на ковылях.
Ковыляет паучок-калека,
С паутины сбитый невзначай,
Разминает ломкие колена,
Боязливо лапки волоча.
Величают яблони друг друга,
Словно две беременных жены,
И благая весть не сходит с круга
Незакатной звёздной вышины.
Вышит вечер бисером смородин,
Тлеет пестик, вылизанный тлей.
Ливень, мускулист и полноводен,
Вскачь совокупляется с землёй.
Зависть навсегда благословенна
Ко всему, что сдерживая взмах,
Завязь глянцевитую блаженно
Пестует в зеленых пеленах.
Пел орешник, бабочки дурили,
И, подземной грустью умудрён,
Муравей рассказывал о мире
В самом настоящем из времён.
Год-людоед накрывает стол.
Звякает чуткий нож.
Из разносолов — вода и соль,
Но и не зван придёшь.
Всё безупречно: скрипит крахмал
Скатерти на доске,
Тусклым бутоном пустой бокал
Меж серебра поспел.
Год-людоед поднимает тост.
Посолонь от него
Каждый вниманьем одарен гость,
Каждому суждено
Сделать глоток через край до дна,
Выдохнуть ложь примет
И припечатать обрывок рта
К белой канве манжет.
Твёрдой рукой он кроит пирог —
В медленной тишине,
Вот уж и масляный мой кусок
Лиха плывёт ко мне.
Год-инквизитор глядит насквозь,
Хлопает по плечу.
Сможешь ли ты без молитв и просьб
Просто задуть свечу?
После службы в пустеющем храме
Гаснет свет за плечами святых,
Заостряются медные грани
Завитков на киотах литых.
Тяжела потолочная копоть,
Тёмен сени узорной самшит,
Голубиной бессонницы коготь
За окном по карнизу шуршит.
Мы выходим и крестимся споро,
И всё ждём: не окликнут ли вслед?
Впереди за церковным забором
Ни огня, ни движения нет.
Лишь лиловый колышется запад,
Острокрылые звезды поют,
В нас пригрелся и ладана запах,
И загробного мира уют.
Когда уже всё придумано
И вытоптано до глин,
Дымящийся свет предутренний,
Изнанка вечерней мглы,
Разобранные по винтикам,
Растащены по углам
Серебряными небожителями,
Удастся ли что-то нам
Нашарить в потоке стынущем
Потусторонних вод?
Отчаяния удилища
Изогнуты в горизонт.
И тускло признанье теплится,
Что всё, чем душа жива —
Не дело, и не безделица,
А только слова, слова.