Елена Гончарова

Каждое слово

Об авторе: Родилась в Минске, в 1976 г. Закончила Минский Лингвистический Университет. Работала в школе учителем английского языка. В 2002 г. переехала в Москву. Благодаря другу, Герману Власову, сменила профессиональную деятельность на переводческую. С тех пор сотрудничаю с различными студиями в области киноперевода. Перевожу и укладываю диалоги под дубляж кинокартин для широкого проката. Последние 15 лет работаю со студией Мосфильм-Мастер. Фотографирую, воспитываю сына, иногда пишу стихи.

Литературный мир Елены Гончаровой – это мир, в котором слова хорошо подогнаны, и от этого размывается смысл, но только размытый смысл, размытый сюжетный стержень дает нам матрешку смыслов, которые таятся один в одном. Соскоблишь верхний слой, а под ним, как замазанные фрески, всплывает следующая вселенная, и уже непонятно, где тут слой верхний, а где нижний.
Поэзия Гончаровой – это река, исток которой видится столь отдаленным, что порою и не хочется знать, откуда берется этот поток. Не хочется знать может быть потому, что настоящая ясность возникает только на весах бессмысленности. Парадоксальность и абсурдность поэтического высказывания дает нечто более важное и более глубокое и глубинное, чем залогиченная зацикленная схема.
Метафора верна в своей неожиданности, сравнение порождает цепь образов, от которых невозможно отмахнуться: так точно и даже больно они описывают действительность мироздания. Мы что-то знаем и что-то не знаем. Мы слепы перед поэтическим языком, и только литературный опыт дает нам право высказываться именно так, а не иначе. Литературная вселенная Гончаровой загадочна, но может именно это и ищет наш замученный компьютерной предопределённостью нейросетей век.
В конце концов искусство – это то, что нельзя повторить. Если тебя повторили или ты повторяешь, то это катастрофа, потому что повторяемость – это царица утилитарного мира, от которого как от огня должны бежать настоящее искусство и настоящая поэзия, настоящая аристократия поэзии.

марина и чулок

мы что-то знаем о марине
а что-то просто невдомёк
а у марины за гардиной
слегка поехавший чулок
а в том чулке не ларь не утка
и не игла клеймит винил
там ёжится седьмое утро
девятой жизни вместе с ним
там тень его руки застряла
когда он ключ в замке сломал
(а слесарь – тролль, алкаш и скряга,
с него втридорога содрал)
потом он злобно рвал вериги
кричал «свобода – не башмак!»
сломался ключ спонтанный триггер
спустив таившихся собак
марина уходила гордо
нет, вру, пустилась наутёк
вот за ограду у главторга
и зацепился тот чулок

* * *
ты, как котёночка слепого,
меня за шкирку приподнял
над тазиком с водой. однако
топить не стал, топить не стал.

ты передумал или сдрейфил.
да сотни могут быть причин
притормозить слегка. однако
пойдёт почин, пойдёт почин.

я в уголок подальше спрячусь
и буду там себя беречь.
мы не расстанемся, однако.
о чём и речь, о чём и речь.

мы будем тлеть, сжигая воздух,
железо грызть, точить ножи.
ты б утопил меня, однако
не хватит жил, не хватит жил.

* * *
у каждого своя туга
и всё дымится между делом…
там кто-то царствует над телом,
потом валяется в ногах.
уйди, моя такая рань,
сыщи себе других бессонниц,
но чтобы света невесомей,
но чтоб доверчивее трав.
стоишь на чём?
стою едва,
ловлю мышей из парусины,
они трепещутся без силы
в моих неспешных рукавах.
а кто спешит, тому долой,
долой тому четыре глаза.
пусть ты уходишь, но не сразу,
и дом поставив на ладонь.

наташи нет

в том доме, где не спит наташа,
в том сердце, где растёт наташа,
за дверью, где её так мало,
в ботинке, где она песчинка,
в кармане, где её напёрстки,
в амбаре, где наташу ждали,
в пруду, где вещь нашла наташа,
в плече, куда её кололи,
в постели, где она чужая,
в постели, где её, чужую,
в том утре, где она кукушка
сама себя в часах искала,
наташи нет на самом деле.
наташи нет. наташи нет.

* * *
вдыхала редкий аромат,
пыталась дождь за руки трогать.
ночь родила такого бога,
что даже ахнула сама.
он вырос. вот его стезя –
через поляны, топь и судьбы.
и камень, что на том распутье:
как ни пойдёшь, везде нельзя.
кого ни встрень – подлец и тать.
тут всяко по лопате жито.
зачем спустился небожитель
за мною звезды подбирать?..

каренина

когда ты поймёшь, что милей и дороже
не спать, а проснуться под утро вдвоём,
во тьме зашагает железнодорожник
и рельсы осветит своим фонарём.

а там распластались знакомые тени:
каренина снова себя подвела.
и мчится состав, и врастают колени
в озноб из металла, угля и стекла.

старик разухабистый, веришь, не дрогнет,
такое ли видел за долгую жизнь…
он был и умрёт извлекаемой дробью
из человечьей чернильной души.

истёкшие сроки, согбенные крылья,
и прочая ересь надавит сполна.
мы столько могил не себе понарыли,
что даже в себе не нащупали дна.

корит ли каренина ангела ночи,
карает ли анну оборванный век…
а ключ, все одно, не подходит к замочку,
где, мрачный, за дверью не спит человек.

* * *
язычества нашего прочные сети,
улучить момент и давай наутёк.
кого я ни встречу, кого ты ни встретишь,
одно, воротит нам всё то же лицо.
грустишь, подпирая рукой подбородок,
морщинка легла и застыла в тени.
стальное нутро неизвестного рода
продрогло, сжимая тончайшую нить.
молчание наше всегда птицеловство.
куда ни заглянешь, расставлен силок.
едва ты взлетишь, преломляется плоскость,
и сыплются стаи несметные слов.
уйдёшь, и напомнит тебе перекрёсток,
как я закрывала руками глаза,
нелепая женщина низкого роста,
и выберешь, знаю, дорогу назад.
да так заскулит ледяная калитка,
что к самому горлу подкатит комок.
скитания нашего жёлтые слитки,
тащить невозможно и бросить невмочь.

* * *
то малинник то орешник
комары куда без них
время тянется неспешно
тут наверно жил бы леший
да повадился лесник

там где белка пробежала
где нашла заветный гриб
я тебе ладони сжала
и сказала уезжаю
и молчали до зари

а потом остроконечный
серый маленький кинжал
заговаривал кузнечик
зубы падал падал вечер
ты меня не провожай

то ли светишься в окошке
то ли это чудеса
тпру лошадка моя лошадь
мы поедем осторожно
а пока постой в лесах

* * *
нам ли вдвое расти, уходить в потолок.
это повод, на шее твоей поводок.
всё, что стану искать, захочу найду.
это повод, и ты на моём поводу.
как утратишь глаза, урони броню.
что успею собрать – похороню.
всё, что выжать смогу – нареку водой.
и повздорю с тобой. разойдусь с тобой.
я ладонь над огнём. потерпи пока.
я ладонь, и тропинка моя рука.
отнимай пополам – что тебе, то мне.
что берёшь наяву, то вертай во сне.
нам ли с горя гореть. я огонь в тебе,
так вода в тебе, так живот в обет,
буде ты пожелаешь, и смерти нет.

* * *
совладавши с даром речи,
всё оставив позади,
стал мой бес хитёр и вечен,
и отважно нелюдим.

на стенах его лачуги
паутина да лубок.
топит печь и носом чует
в тёмном воздухе любовь.

дрожь стегает по лодыжке,
нега селится в руках,
на стекло тихонько дышит
тонкий месяц-истукан.

что ты стонешь, бедный аггел,
выходи, поговорим.
за рекой, в ночном овраге,
кто-то сеет фонари.

за рекой играют вётлы,
сны сбиваются в комок.
выйди, стань собою, подлый,
ты ведь раньше это мог.

* * *
гуляет дом, на стены лезут угли.
изобрази, как он в тебе зажат.
и как слова от воздуха набухли.
и как горит давай изображать.
скажи, как я. скажи намного лучше –
я грею голос этот в скорлупе,
и что в сети барахтаюсь в тебе;
и ты получишь, так меня получишь,
как будто беса схватишь за хребет.

* * *
у кокетки под ногами
усыпальница-арбат.
так знакомый запах манит,
даже пот течёт со лба,

словно фразою булатной
весь отряд мой перебит…
– ты не слышишь? ну и ладно,
ты не слушай, просто спи…

но бумажный тот солдатик,
вновь оставшийся в живых,
по арбату бочки катит,
аккурат где были швы:

– по каменьям и ущельям
ты, река моя, течёшь.
на прощанье от прощенья
я испытываю дрожь…

у кокетки под бровями
взор довольно вороват…
не арбат без ливня вянет,
тихо клонится москва

к мостовым, открытым люкам,
к тонким женским каблукам…
у него ж – из бронзы брюки
и подземная река…

* * *
пока луна рисует знаки
на перекрёстке голых тел,
дешёвый чайник носит накипь
в своём линялом животе…
потом ты крутишь мягкий волос,
как будто дремлешь на цепи;
потом включаешь радиолу,
где кто-то шепчет и шипит…

вода вскипает, и на ощупь
идёшь разлить по чашкам чай.
он говорит, что даже проще,
когда в кармане нет ключа…
бывает, боль неизлечима –
ты привыкаешь, ничего…
и на ночь просится мужчина,
а в двери входит просто вор…