Ян Пробштейн
* * *
Такое с трезвых глаз вообразишь едва ли:
магический квадрат в магическом кристалле…
Когда-то из границ очерченного круга
я вырвался, со мной была одна подруга,
мы разошлись, то бишь мы не вписались в круг,
и много стран с тех пор сменил я и подруг,
а молодость моя осталась между строк
иль, может, меж подруг, иль стран, но вот итог:
всё тяжелее плыть, летать, идти, однако
вернуло вновь сюда меня клешнёю Рака,
как будто обогнул я время по дуге,
навечно вписан в круг. Расколот. Вдалеке
осталась навсегда другая половина,
я обречён всегда к ней приходить с повинной:
бегу сам от себя — к себе, в свои объятья —
магический кристалл в магическом квадрате,
квадрат же вписан в круг, я в круге заключён:
мелькают лица, дни, лишь только небосклон
два мира, две земли объединил как твердь,
как сон. Плыву во сне, чтоб пробудиться в смерть.
Пробштейн Ян Эмильевич (р. 1953) — поэт, переводчик поэзии, литературовед, издатель. Кандидат филологических наук, доктор литературоведения (Ph. D.), профессор английской, американской литературы, автор семи поэтических книг, более 200 публикаций на нескольких языках. Составитель, редактор, автор предисловия, комментариев и один из ведущих переводчиков книги «Стихотворения и избранные Cantos» Эзры Паунда (СПб., 2003) и книги «Стихотворения и поэмы» Томаса Стернза Элиота (М., 2013).
Переводы из американской и западноевропейской поэзии опубликованы во многих антологиях, включая «Строфы века — 2. Мировая поэзия в русских переводах ХХ века» (М., 1998). Принимал участие в публикации, редактуре и переводе антологий английской, американской, мексиканской, венесуэльской и латышской поэзии для издательств «Художественная литература», «Прогресс», «Радуга», «Лиесма», «Владимир Даль», «АСТ».
Стихи, переводы, эссе и статьи печатались также в журналах «НЛО», «Иностранная литература», «Арион», «Гвидеон», «Поэзия», «Новый журнал», «Континент», «Стрелец», «Время и Мы», TextOnly, Gefter.ru, «Облака» и в других периодических изданиях.
«У Яна Пробштейна острый взгляд, часто ироничный. Ирония свойственна либо надменному невежеству, либо сравнивающему многознанию. В последнем случае, а речь об этом, здесь драгоценное сочувствие к предмету и воля к улучшению жизни. Это стихи культурного, думающего человека, подверженного в связи с этим и унынию и отчаянию — чему не подвержены те, кто не думает».
«Яну Пробштейну не откажешь в одном: он верен себе, а из этого следует, что и в главном ему тоже не откажешь. Его книги — лирическое свидетельство, документ эпохи и потому поэзия. Бывают поэты, каждая книга которых сводится к стихотворению, даже если таких стихотворений несколько. У Яна Пробштейна наоборот: каждое его стихотворение разворачивается в остальную книгу и даже продолжается в других его книгах, куда оно не вошло».
«В последнее время Пробштейн завоевал прочную репутацию переводчика и знатока зарубежной поэзии, прежде всего английской. Включённые в “Инверсии” переводы ещё раз подтверждают это. Но есть у Пробштейна собственно лирические, можно даже сказать — исповедальные, стихи, чего никогда не заменишь техническими изысками и богатой эрудицией».
«В мифе о языке заключена тайна, которая не переводима на другие языки, да и, возможно, вообще не переводима. Следуя своему трактату “Миф и поэзия” (“Новый журнал”, № 196, 1995), Пробштейн пытается разрешить эту задачу. Школа художественного перевода, которую он прошёл в Москве у А. Штейнберга, знакомство с А. Тарковским и С. Липкиным, разумеется, пошли ему на пользу — прежде всего в смысле стихотворной техники и, конечно, литературного кругозора. <…> Он знает, например, что своими языковыми экспериментами он заговаривает безмолвие, в котором сходятся все гармонические идеалы. Он знает, что настоящий поэт должен это безмолвие принять, а затем его переступить».
«Стихи Пробштейна обращены к конечным вопросам бытия: тайна жизни и смерти — их осевая проблематика. Всё остальное — темы, метрика, образы — подчинено задаче показать, какими путями сознание стремится преодолеть противоречивость, изначально сопутствующую земному существованию. Стихи эти телеологичны. Тип сознания, предложенный ими, — становящийся, пронизанный болями и тревогами, устремлён к метафизической сущности окружающего мира. <…> Темы, понятия, образы и мифологемы поэзии Яна Пробштейна диалогически соотносимы с подобным рядом в поэзии переводимых им авторов. “Инверсии” дают нам редкую возможность осознать, насколько близкими по духу оказываются поэты, представляющие различные культуры, и насколько эти культуры суть элементы единой картины, отражающей пути духовных исканий человечества».
«В кратком предисловии к сборнику сказано, что это “стихи о парадоксальности, метафизичности, изменчивости мира и нашего видения”. Очень точное высказывание. Поэт видит главное свойство современного мира — неуловимость».
«В “Инверсиях” вариации несравненно многочисленней тем: ведь и переводы (половина книги) — одна тема, антологически претворённая. Лирическая логика Пробштейна, оспаривая, доказует горсточку формул: “Умеренное умирает, / а неумеренное гибнет”, “Пережитое принадлежит нам не больше, / чем книга, снятая с полки, или фильм, / снятый не нами”».