Алексей Дьячков

Стихотворения

Стихи

Родился в Новгороде, с 3-х лет живу в Туле. В 1993 окончил строительный факультет Тульский политех. Работаю инженером-строителем.
Журнальные публикации появлялись в журналах „Новый мир“, „Арион“, „Волга“, „Интерпоэзия“, „Новая Юность“, „Сибирские огни“, «Урал». Автор двух книг стихов: „Райцентр“ (М.: Аванта, 2010) и „Государыня рыбка“ (М.: Водолей, 2013).

«Мало кто из современных авторов владеет искусством материализации времени так, как тульский поэт Алексей Дьячков. И мало кто делает это так безыскусно, внешне незамысловато. Предельная, граничащая с ересью простота вдруг опрокидывается внезапным сдвигом как бы случайной строчки, нарушающей инерцию высказывания.
Алексей Дьячков довольно одинок в современной наше литературе. Его можно назвать певцом русской провинции, но это мало что объясняет.»

«В эпических зарисовках своего художественного мира бесхитростными катренами тульский поэт соединяет картины сегодняшнего бытования нашей провинции с метафизикой русской волшебной сказки.»

Наряд

И боги и цари со мною жить могли б
В ладу, но с неких пор я стал для них игрушкой.
Чтобы попасть теперь в счастливую ловушку,
Я с рифмами дружу и избегаю нимф.

В походный мой бинокль разглядываю даль,
Залит олифой лес и солнечный гербарий.
Пою печально о наполненных кефалью
Шаландах. Кафель тру в сортирах и эмаль.

В хороший день живу надеждой, пью вино,
Послания твои я складываю в короб.
И слушаю порой вечерней лязг фаркопов
На станции ж/д и грохот буферов.

Когда в буфете мы рассядемся с тобой,
Как в карты игроки на полотне Сезанна,
Зачем грустить и петь в углу пустого зала
Мы будем, ведь труба давно дала отбой?

Открытка

Очевидно, что нам отвечает природа,
Отзывается осень изгибом реки.
Потому и блажен ты, Симон бар-Иона,
Что течение видишь, волне вопреки.

К речи выход крест-накрест доской заколочен,
Но стучится к нам песнь с косяком шумных рыб.
Проступающий через х/б позвоночник
Повторяет до боли знакомый изгиб.

Пусть подскажет знакомая с детства примета,
Где свое отражение прячет звезда.
Не оставит зарубки на небе комета,
И прилив не оставит на камне следа.

Но шагнув за порог и бредя по дороге –
По ландшафту убогому наверняка –
Не правдивый рассказ создает, а апокриф
Мальчик в кепи и с удочкой из ивняка.

* * *
Трамвай, инвалид, трали-вали.
Подростки, шпана, короли
Карман у пальто оторвали
И с Лениным рубль увели.

Копил и мечтал. Торопился.
И зря собирался в музей,
Где пахнут картины анисом
И мелом скульптуры друзей.

Застрял в перевернутом небе,
Промок в синей луже насквозь.
А кто-то и пишет и лепит,
Вбивает сознательно гвоздь.

Кому-то и выжить не трудно,
Кто вечер за рубль утопил.
Такая вот Ultimae Тула,
Провинция словом одним.

Дом на Осташева

Главврач вернулся к вечеру один,
Стеклянной тарой звякая в авоське,
Медбрата мимоходом убедив,
Что нет ни страшной смерти, ни геройской.

А мы в саду кто бегал, кто вращал
Руками, кто кряхтел в малине пьяный,
Пилюли ожидали и врача,
Как Бёме солнце в плошке оловянной.

А тот святой. Под гроздьями рябин,
Сутулясь, он сидел на табуретке
И что-то на коленях теребил,
Разглаживал. Не фантик от конфетки.

Спасал мой вторник он, а не бульон,
Не постная свекольная котлета.
Молитва, что творил весь вечер он –
Молитва о спасенье без ответа.

Я первым догадался о словах,
Таких кривых и трепетных, как завязь.
Что мама наберет меня сама.
Две палки на трубе моей осталось.

И разнесет акустика ее
Послание, как праздник с колокольни.
И кто-то отзовется ей: Алё!
Все хорошо. Не приходи сегодня.

Воскресенье

Огонь горит. Полынью стол украшен.
И ты присел, устав от всех забот.
Твое дитя выплевывает кашу.
Домашний умилительный офорт.

В стеклянной влажной чаше сохнут сливы.
Клеенку скатерть протирает мать.
И после смерти можно быть счастливым,
Достаточно всю жизнь не умирать.

Достаточно присесть, прилечь устало,
И отвернуться на тахте в свой сон,
Чтоб рай тебе свобода показала,
Таким, каков он есть – со всех сторон.

Кипр

Капусту и астры цыганка на рынок
Носила по пятницам и выходным.
Давал урожай не богатый суглинок,
Не пышные звезды, без сока плоды.

На пыльной дороге до дома с Андрейкой –
Беззубым бомжом – свою глотку драла.
Делила в кафе с алкашами копейку.
И мне карамельку один раз дала.

Жива если, Рая, представь меня рядом,
Как я голубям рыжий мякиш крошу,
Как я на курорте над морем плеяды,
Как блеклые астры твои, нахожу.

Счастливая осень, бездетная старость. –
Твои два окошка, подвальный этаж.
Отчаянно времени сопротивляясь,
Я не покидаю заброшенный пляж.

Сумерки

Покину застолье и выберусь Берингом
К заливу, трясясь и качаясь, как дед,
Чтоб кепку, волною прибитую к берегу,
В руках повертев, на макушку надеть.

Гудеть пароходик невидимый в море мне
О том, что я жизни две трети прошел,
О радости будет, о мунди и глории,
О том, что еще посидим хорошо.

Уймись капитан на потрепанной палубе,
Домой дошагал я, и, ножкой гуся
Соседнюю псину убогую балуя,
Кузнечики слушаю как голосят.

Град ветра и верто- и мятой и вереском
Шуршит озорно и во тьме мельтешит,
А я под цветным абажуром икеевским
Грущу на террасе с бульдожкой чужим.

* * *
Соберу под зонтом электричество,
Как сосновую радость крестьян,
Чтоб с печалью воспеть элегической
Моей родины горький сентябрь.

Пригубив кахетинского красного,
Дряхлым пастырем молвлю: Оно!
И умолкну пристыженным пасынком,
Приключение вспомнив одно.

Для разгона, сугрева, для галочки
Повторю и потопаю в сад –
Наблюдать с исторической лавочки
Листьев неторопливый десант.

Мало помнить дразнилки из классика
И застолья других сентябрей,
Чтобы радость отпраздновав красненьким,
Находить слово грусти в себе.

Догмат цвета

Чуть свет встаю, бреду, трясусь в «Газели»,
Сижу на пульте с пачкою газет.
Жду, не дождусь субботы, воскресенья,
В манеж сходить на Клее поглазеть.

Когда вода густеет и твердеет
От холода, и гибнет черный лес,
Пусть мне – откуда столько духа в теле –
Расскажет клеток радужных разрез.

В толкучку света снега Бог накрошит
И сын во флейту дунет, как божок.
Заворожен рождением горошин,
Как в сыворотке, кружит творожок.

Утаивает снег свою природу,
Свой холод и желание не быть,
Чтоб водо-, кисло- и любого рода
Молекулами город разбомбить.

Куница

Скажи как учили. Какое значенье
Имеет упрямость твоя?
Как в школе. Как дома. Как здесь, на качелях,
Взлетая на раз к тополям.

Отчаянье. Жалость. Скажи как учили.
Расплачься, прощенья проси.
Что бедность. Что рос без отца очевидно.
Что маме нашли на узи.

Ушиб – утешенье. Измена – привычка.
Изводит до судорог ложь.
Без света на кухне нащупаешь спички
И с первой конфорку зажжешь.

И чайник наполнив водой через носик,
На синий огонь водрузишь.
И вот уж свое отсвистел он и бросил,
А ты все сидишь и молчишь.

Алый

Чтобы жить, облака над бараками
Наблюдая в течении дня,
Должен двор снится ночью с собаками,
Классный велик, что был у меня.

Снятся мостики с шумными стирками –
Ходит пена дугой к камышу,
Где под волнами через тростинку я
В ожидании рыбки дышу.

Отпускает деревья Япония,
Наш «Варяг» не сдается врагу.
Это сон? Ничего-то не помню я,
И забыть ничего не могу.

Вечер в дачной беседке без мебели,
Затянувшийся как сериал,
Не отправился чтобы на небо я,
А впустил это небо в себя.

Стажёр

В дорогу махнешь неуверенно –
Поедет с пейзажем окно.
И вспомнишь, чего с тобой не было,
И то, чего быть не могло.

Сойдутся в круг заросли зодчества.
Раскроется света пучок. –
Кино со студенткой заочницей,
Повторно не сдавшей зачет.

Все светлое, чем успокоится
Душа в коммунальном углу,
Вагон когда поезда тронется
И ты закричишь на бегу.

Три солнечных вечера в Питере,
Рябь Невки и блики ручья.
Два тела сойдутся медлительно
Когда, задыхаясь, урча,

В одно – восьмилапое – сложатся
И дрожью наполнятся вдруг.
Божественным станет убожество,
И плоть обретет себе дух.

Страданье, какое не вынести,
Заставит поверить, что все,
Что было – лишь сказка и вымысел.
Еще одно хокку Басё.