Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 3-2014

Елена Азизян

(30 января 1931 – 17 августа 1984)

Стихотворения
Стихи

Послесловие сына поэтессы К.С. Фарая

Из цикла «Стихи 1966 -1983»

Музыка

Что-о звенело,
………………….гремело,
……………………….мучило,
……………………………распирало,
Что-то
…………выплескивалось неудержимо,
А где-то зверели громилы,
……………………….мучили, распинали,
Раскручивались судеб спирали
И воль стальные пружины.
Все это вливалось немо:
Без слов, без звуков, без жестов,
Раскалывалось небо,
Немоты земной не выдержав,
Кровоподтек на небесном темени,
Сгусток зари божественной,
Словно упрек земле
Оглохшей и вымершей,
И все ж…
Что-то звенело,
…………гремело,
………………души нам распрямляло,
Музыкой прорывалось
…………………….сквозь мрак этот.
Франческа летела в небо
По звездной звенящей спирали,
И сквозь миры проплывало
Легкое тело Джульетты.

* * *
Я снова тебя приняла, как подарок,
За то, что ты был ослепительно ярок,
За то, что прорвался сквозь хляби и тучи,
Денек мой осенний, листочек летучий,
Кленовый, багряный, весь в жилках сосудов
Струящейся крови, но скоро остудит
Зима эту кровь, эти сгустки заката,
И будет казаться, что мы виноваты.
Не удержали,
не сохранили,
Все, чем дышали,
все, что любили.

(1981-1983)

К.

Я очень люблю по горам лазить.
Как видно, предки мои были козы
(По-видимому, была я козою
В одном из прежних моих рождений).
И вот однажды, когда я лезла
В гору высокую и крутую,
Я оступилась и поскользнулась
И покатилась в глубокую пропасть.
А по дороге моей смертельной
Други-деревья корни мне тянут:
«Эй, уцепись, тебе мы поможем!»
Я уцепилась за чей-то корень.
Может, и вправду еще не время,
Пропасть пусть подождет немножко.
Только я вижу: веселая мышка
Корень мой точит и точит зубами.
Корень-спаситель все тоньше и тоньше.
Рядом с корнем растет земляника,
Спелою сочностью благоухает.
Это последнее чудо жизни.
Мне б до нее дотянуться губами.


* * *

Мне недолго собраться в дорогу.
Очень мало я нажила.
Нетяжел узелок мой убогий,
Раздарила все, раздала:
Чувства, тряпки, ласки, заботы –
В общем – будничные щедроты…
И была я иль не была
В мире звонком и голосистом?
Просто облаком проплыла
Ни дождинки не пролила
И растаяла в небе чистом.

* * *
Кажется, закончив все работы,
Можно сесть спокойно у стола
И свести свои земные счеты,
И понять: была иль не была?
Воплотилась я или истлела.
И кому до этого есть дело…

Вере В.

Погулять бы с тобой по Полянке-Ордынке,
Чем внимать всем речам у тебя на поминках.

* * *
В невеселую историю
Я попала за грехи.
В невесомую материю
Превращаюсь я – в стихи.

* * *
Еще один мы прожили день с тобой, мама!
И слегка отодвинулась в тень грядущая драма.

Еще одна бессонная ночь
нас встретит рассветом,
И наутро мы – мать и дочь –
Забудем про это,
И будем злиться за шум в коридоре,
За жизни звуки…
Но кто-то кому-то в последний час
Поцелует скорбные руки.

Прощанье

«Ох, сердце, ты только б уснуло».
С. Есенин

Прощай, уходящее лето.
Пусть длится подольше прощанье.
Я знаю, мы встретимся где­то,
И в этом даю обещанье.

К нам осень стучится уж в двери.
Трудней и трудней расставанье.
Хоть я уже в страсти не верю –
Меж нами всегда расстоянья.

Разбросаны все по земле мы,
Как листья, развеяны ветром.
И нет никакой теоремы,
Чтоб сблизиться тем километрам.

Я знаю, что жизнь обманула.
Но это сейчас уж неважно.
Ох, сердце, ты хоть бы уснуло
Под рокот гитары вчерашней.

Под шум шелестящего клена
Пусть будет прощанье сердечным.
Но кажется нам, в эту землю влюбленным,
Что эта разлука не вечна.

(9 сентября 1983 г.)

Зависть

С тобой подружилась удача —
Со мной неудача в ладу.
И все ж почему-то ты плачешь
В голос у всех на виду.
Глазами несытыми, злыми
Глядишь в мой дырявый карман
И люто меня ненавидишь,
И чуешь подвох и обман,
Шантаж, преступление, кражу,
А слезы текут рекой.
Тебя я жалею и глажу
Неласковою рукой.
Домой доведу, успокою,
Свой яростный свет притушу
И голосом тихим и постным
Тебе расскажу, как грешу,
Поведаю, как страдаю,
Обрадую, как бедую,
И почти совсем успокою,
Сказав, что живу как в аду я.
И вдруг — опять как на грех,
Как будто в июле снег,
Из меня беспричинный
Посыплется смех…
И снова-здорово
В сердце твое и утробу
Вопьется злоба
И, острее кинжала,
Зависти острое жало…
А я хохочу беззаботной русалкой…
Нет! Тебя мне не жалко!

(1966 г.)

Из цикла «На грани бытия»

Феликсу Далладе посвящаю

* * *
О чем поет кузнечик
И ухает сова?
Ведь в речи человечьей
Все выльется в слова.
Он радуется свету,
Она – боится тьмы…
Не требуя ответа,
Им доверяем мы.

* * *
Я знаю, дым моего костра
Согреет душу вам.
Но все ж себя колесовать
В угоду вам не дам.
Я жить хочу: топтать траву,
Любить зверей и птиц,
Писать стихи,
Творить грехи
И в форточку кормить синиц.

* * *

«Но я предупреждаю вас,
Что я живу в последний раз.»
А. Ахматова

Ведь мы с тобой в последний раз,
В последний раз живем,
И эти лужи под дождем,
И ветер за окном,
И это солнце и траву –
Все не во сне, а наяву
Мы видим все в последний раз…
И все прекрасно без прикрас
И пьяно без вина,
И поэтический экстаз
Отпущен без лимита.
Но то, что будет через час,
Но что случится через час,
Для нас с тобою скрыто.


* * *

На грани бытия один дается день,
Когда все чувствуешь острей и чище:
И солнце ярче, и прохладней тень,
Роднее люди и сытнее пища.


* * *

Мы с тобою – одной крови. Ты и я…
Все поэтово сословье – одна семья.

У нас с тобой разговор свой,
Непонятный многим двуногим:
О парусе, о капле росы,
О мокрой траве,
О дожде, что весь день хлещет.
Для нас с тобой
Это очень серьезные вещи.

* * *
Обрывается сердце. Вдруг
Слышу я среди ночи стук.
Зажигаю свет – никого.
Открываю дверь – никого.
Сердце колоколом стучит
В одинокой моей ночи,
Или Та, с Косой, постучала,
Попугала и убежала?
Все невроз, перегрузок дань,
Вот и мерещится всякая дрянь.
Утром, однако, рано вставать.
Спи-ка ты, мать!
(апрель 1981)

Диалог с главными вещами

Дни до отказа набиты бытом.
Нагло раскинулось в кухне корыто.
Корыто старое, да чайник сгоревший…
Зудят, толкаются Главные Вещи.
И нет им погибели, горстке праха,
Ворчат: «Растяпа, скотина, неряха,
О чем ты думаешь, моя кастрюлю,
Неужто о Пушкине, вставшем под пулю,
Неужели о Лермонтове твоя тревога?»
«Язык прикусили бы ради бога,
По трупу ливень двое суток хлещет…»
«Опять задумалась,» – злобятся Вещи,
И чайник пыхтит, подгоревши слегка:
«Дурища, опять ты сожгла мне бока.»

Из цикла «80-Високосно-Олимпийский»в память о мелях
(август 1980 г. Онкологический центр)

Монолог амазонки ХХ века
(после операции по поводу рака молочной железы)

Прощай! Твоя рука на моей груди, прощай!
И нежность кожи ее, льнущей к грубым рукам твоим
Прощай!
Прощай, цветенье сосков моих, расцветающих под твоими
……………………………………………………………………губами.
Прощай!
И как далекое воспоминанье,
Ток молока горячий,
Млечный путь моей нежности,
Тоже прощай!

* * *
Если можешь, убей память
И живи одним настоящим…
Только гвозди возьми потолще,
Молоток и дощатый ящик.
Крепко ящик закрой крышкой
И забей большими гвоздями.
Не забудь сжечь свою память,
Похорони ее на погосте.
Только в землю зарой поглубже,
А то будет страшно стучаться
И проситься к тебе обратно
Твоя сожженная память,
Забитая в крепкий ящик,
Зарытая в землю глубоко.

* * *
Город совсем на порт сегодня похож.
Небо, как море, дома, словно корабли.
Из темных глубин восточных на алый запад
Медленно вместе с землею плывут дома,
Дома-корабли в гроздьях огней-бриллиантов.
Вот, направляясь к закату, плывет огромный
Дом-теплоход, словно чудесный остров,
Розово-алый, смеющийся и поющий.
И ясно вижу его и ясно слышу
Пение, смех, звуки оркестра – там танцы…
Наш же темный линкор, раковый корпус,
Остался в темных глубинах восточного неба.
Здесь очень плохо сегодня Морисе. Быть может,
Этот волшебный закат для нее последний.

* * *
Мне жизнь сегодня приснилась,
Вернее, ее кусочек
С воробьиный клювик-носочек,
С капустным запахом вкусным,
С заботами по доставке
Различных продуктов питанья,
С «проблемами» воспитанья…
И сон был такой домашний,
Что, даже продрав глаза,
Я продолжала отважно
«Пилить» своего сыночка…
Не сразу меня обступила
Страшная, фантастическая,
Словно по сердцу лезвием,
Клиника онкологическая…

* * *
Помнишь, весною как прибывала вода?
Счастье сверкало радугой после дождя.
Нервы, как электрические провода.
Синею птицей сердце зажато в руке.
Ох! До чего ж по весне разбушевалась вода!
Стройным потоком пары текут к реке.
В этом потоке и мы, молодые, с тобой,
Правда, мне кажется, что это был кто-то другой…
Так это было и будет всегда:
Потом убывает вода,
Потом сокращаются дни,
Потом остаются одни…

(Январь 1981 г. Онкологический центр)

* * *
И опять это все повторится:
Весенний разлив воды,
Весенние синие птицы,
Не знающая беды
Юность, нежность, смелость…
И пусть теперь уже не со мной
Повторяется это чудо,
Но тенью травинки, росинкой, звездой
Я в нем присутствовать буду.

Из цикла «Сердце под камнем»
(60-70-е гг.)

* * *
Пусть это будет тайной.
Наверно, еще не пора
Прозаизм моей жизни случайной
Развеивать на кострах.
Еще не покончены счеты
С зарплатой, службой, корытом.
Заперт рояль. Утеряны ноты.
Наглухо в доме окна забиты.

* * *
Господи боже мой,
Что за обида?
Разве быть брошенной
Женщине стыдно?
Стыдно ли в поле
Травушке скошенной
Или лесной избушке заброшенной…

* * *
Отчизна! Странная любовь…
Какая ты заботница…
Равно ль ты любишь всех сынов
И всех своих работниц?
Хоть для судилища богов
Сие не так уж важно,
Неразделенная любовь
Печальней и отважней.
Ты вместо хлеба и тепла
Порой совала камни.
Суровой мачехой была,
Хоть матерью слыла мне.
Ну, а порой всех матерей
Щедрее на дары:
Леса твои, поля твои,
Стихии и порывы…
Приговорив меня к себе
Навеки и пожизненно,
Любви моей не просишь ты,
А требуешь всей жизни.

(1967 г.)

* * *
Все, что я пишу, наверно,
Кто-то (и лучше) написал до меня.
Но такая же в сердце моем каверна,
Как у вас, дорогая родня.
Пушкин, Есенин, Лермонтов, Фет,
Борис Пастернак,
Много у нас с вами было Атак.
С Анной Ахматовой
Нас прохватывала
Страсть-блаженство
Совсем не женская.
Совсем не женская.
О Марина, Марина!
Ты ведь тоже себя дарила-
Раздаривала, не затоваривала…
Александр Александрович Блок!
Мы с вами – с одной планеты.
Только жаль, что я – есть,
А Вас – нету…
Ну что ж! Каждый жил как мог.
Один искал Прекрасную Даму,
А другая (я) была просто мамой,
Хотя, впрочем, это совсем не просто
Быть матерью двух беспокойных подростков.
Всех ближе судьбой мне Вальмор Марселина —
На кухне, по детской стихи рассорила.
Ты боль свою превращала в алмазы…
Была ли ты счастлива?
Нет, ни разу.
Жила и любила, писала стихи,
Никогда не считала чужие грехи…
Согнулась спина
От тяжкой работы,
А мир и не знал,
Что ты и кто ты.
В блаженстве страстей,
В беспамятстве бед
Никогда ты не думала,
Что ты поэт…

* * *
Бьет ключом вокруг такая мертвечина,
А не жизнь, а жизнь течет по тайным,
Неизвестным никому каналам,
Прорываясь изредка величьем,
Красотой иль песней, взрывом чувств,
Гениальностью, пророчеством, безумьем…
Погружаясь в жизнь, как в непробудный
Тяжкий сон, мы и не замечаем,
Как становимся мы пешками, и кто-то
Движет нами, на потеху, видно,
Ведь давно запрограммированы судьбы,
Даже столь нелепые, как наши.
Ничего уж под луной не ново.
Все слова уж сказаны стократно.
Только боль сердец неповторима,
К ней нельзя привыкнуть, притерпеться.
С новой силой каждый раз по сердцу
Ударяет ревность и разлука,
Ненависть, неискренность и ложь.

К.М.

«Ты свистни, тебя не заставлю я ждать…»
Р. Бернс

Ты б свистнул, тебя не заставила б ждать,
Я очень легка на сборы.
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Со мною – сынок мой веселый
С попкой, созданной для шлепков,
Толстый и непослушный,
Он-то, конечно, всегда готов
Улететь, как шарик воздушный.
Да только никто не свистит,
А время летит, летит…

(1965 г.)

* * *

«Ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь».
А. Блок

Белый дом у синего моря,
Куча детишек, играющих с солнцем и морем,
И любовь мужчины и женщины.
Наверное, все это счастье?

* * *
Отчизна – плата за любовь,
И не переиграешь…
Кукушкой, что ль, своих сынов
По свету раскидаешь
И под березки приползешь –
Не сдохнуть б на чужбине.
Последний вздох твой – не солжешь –
Об африканце-сыне…

* * *
Поэзия – это сор из избы.
Поэзия – дар и крест судьбы
И напряженье в сто тысяч вольт…
Как будто кто-то тянет за ворот
И требует: плачь, люби, дыши
И обо всем, чем живешь, – пиши.
Если же радость тебе перепала –
Раздай, раздари – и живи сначала,
Если только земля еще вертится,
Если только выдержит сердце.


* * *

Ты помнишь ворох мокрых роз,
Которые ты мне принес,
В портфель запрятав чудо?
Тебя с тем ворохом цветов
Наверно, не забуду.
Меня засыпать был готов
Ты с головы до пяток…
На воске памяти моей
Нетленен отпечаток.

Зимние стихи

Потрясающе жутки
Эти зимние шутки,
Эти шутки всерьез.
Расставанья без встречи
И усталые плечи
Не расправить без слез.
Без конца снегопады –
Дети очень им рады…
И весна лишь во сне…
Добывание пищи,
А кругом холодище,
А кругом мокрый снег.

К.С. Фарай

Излучающая свет

………..……………..
………..Эпитафия (Ad futurаm rei …)
………..Август. Автобус к дому серому прибыл.
………..У подъезда прощались. Поплыл к старой школе по набережной.
………..Через Малый Каменный, мимо Димитрова, и – на Проспект,
……….а там поворот на Стасовой. К стенам из красного кирпича;
……….с остановкой у черных ворот. К желтому зданию Университета.
……….У парадного входа простились.
………..На Донском подписали на камне имя – [….] Е л е н а.
………..К.С. Фарай, Из книги «НАДПИСИ», «V. Moscovia»

Елена Атыковна Азизян родилась 30 января 1931 года в Москве в печально известном «Доме на Набережной» куда, к тому времени переехали ее родители: Азизян Атык Кегамович, партийный функционер, фактически обрусевший уроженец города Ереван, в дальнейшем редактор отдела «Наука» газеты «Правда» и жительница российской глубинки, дочь портного из Ивановской области (г. Кинешма), Кукушкина Екатерина Никитична. Елена (Ляля) окончила московскую школу №19 с золотой медалью (в годы ВОВ с семьей была эвакуирована в Сибирь и посещала сельскую школу, проходя в день не менее 20 км.). После войны Ляля обучалась в музыкальном училище по классу фортепиано и готовилась поступать в Московскую Консерваторию. Но, карьере музыканта все же предпочла филологию и, в конечном счете, поступила и с отличием окончила филологический факультет МГУ им. Ломоносова и начала преподавать русский язык иностранцам в Университете «Дружбы народов». Не сложившаяся семейная жизнь отчасти компенсировалась присутствием в судьбе Ляли десятков друзей, настоящих подвижников русской культуры, среди которых были и знаменитая пианистка Татьяна Николаева, и такие заслуженные в дальнейшем педагоги, как Елизавета Польхритудова да и многие другие замечательные люди искусства, те, кого без сомнения можно отнести к цвету интеллигенции, возникшей во время хрущевской оттепели.

После смерти отца в 1977 г. и отселения младшей сестры Ирины (талантливой художницы и педагога МАРХИ) Ляля с двумя детьми осталась жить с матерью там же в «Доме правительства». Но «близость Кремля» и бытность в семье убежденных коммунистов не оказали никакого влияния на свободолюбивую, искреннюю и самоотверженную натуру Елены Азизян. Она, как и ближайшие ее друзья, формально не являлись диссидентами, но фактически каждый день и час формировали ту культурную среду, в коей только и стал возможным постоянно нараставший ропот, направленный против лжи, упрямого карьеризма, попирания основ гуманистической мысли. Образы Данте и Микеланджело, Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Блока, Цветаевой, Мандельштама, Гумилева, Бориса Пастернака и раннего Маяковского, музыка Баха, Гайдна, Моцарта, Бетховена, Рахманинова давали силы и питали надежду. Любовь к родной земле, к своим детям, друзьям, студентам, любовь к человеку, как таковому – вот то главное, что наполняло душу этого настоящего поэта, писавшего стихи не для того, чтобы прочесть их со сцены или увидеть опубликованными в толстом журнале или антологии, писавшего так, как жила: без компромиссов и вранья, в окружении света замечательных книг и идей.
«Олимпийский 80-й» стал временем начала страшной болезни Ляли. Она боролась с раком 4 года, продолжая работать, писать стихи, воспитывать младшего сына, интересоваться судьбами друзей и ближайших коллег. Елена Азизян скончалась 17 августа 1984-го. Она похоронена в семейной могиле на Даниловском кладбище в Москве, неподалеку от старого здания Университета им. Патриса Лумумбы, где более 20-ти лет преподавала язык Пушкина приезжим с его исторической родины.

Литературное наследие Ляли Азизян состоит из небольшого сборника стихов, написанных «в стол» (первая и единственная посмертная публикация состоялась в интернете в 1999 году на сайте «Лавка языков) и, написанной задолго до смерти, кандидатской диссертации, посвященной поэзии Николая Заболоцкого – масштабном, глубоком исследовании творчества поэта. Жизнь духа и, как она выражалась, «лизание задниц» для Ляли оставались несовместимыми понятиями, поэтому и защиту диссертации откладывала множество раз. Собственная поэзия была для нее переживанием настолько личным, а современная литературная реальность настолько чужеродной, что о написанном Ляля говорила так: «Это прочтут потом…». И душа Ляли превратилась в стихи, и продолжается в ее детях, в детях детей. И боль ее стала нашей свободой. Ведь культура, не дозволяющая нам спустится в пещеры, состоит лишь из излучающих свет. Мы живем и будем жить в этом свете, чтобы ни происходило с нами. И она где-то рядом… Ляля.

К.С. Фарай, г. Москва, сентябрь 2014.

Об авторе: К.С. Фарай – поэт, переводчик. Живёт и работает в Москве.