Владимир Гундарев

Моя вечерняя звезда…

Стихи

Родился в селе Большеречье Кыштовского района Новосибирской обл. С 1961 г. жил в Казахстане. Поэт, переводчик, публицист. Создатель и главный редактор (до последнего дня жизни) казахстанского литературно-художественного и общественно-политического журнала «Нива». Автор многих поэтических сборников и книг публицистики. Лауреат премии им. Павла Васильева.

Дал песню

Поэт Владимир Романович Гундарев о своём призвании сказал удивительно скромно: « Если по большому счёту, то боюсь причислить себя к поэтам (хотя хочется верить, что это так). Если же я действительно поэт, то, пожалуй, довольно средний. Но уж какой есть».
Так сказать мог человек, который хорошо знал, какого качества должно быть Слово, чтобы не затеряться в драгоценных россыпях русской словесности. Впрочем, что значит «не затеряться»? Если оно, это Слово того же свойства и качества, то великая честь оказаться среди подлинного народного достояния, его «золотого запаса».
Владимир Гундарев родился 19 июля 1944 года в Новосибирской области, в сибирской глухомани, в деревне. Он мог бы так же, как С.А. Есенин, с полным правом сказать о себе: « Я последний поэт деревни». И, наверное, был бы прав. Деревень русских не становится больше, соответственно, всё меньше поэтов, вышедших из этих деревень, помнящих ещё просёлок, по которому они уходили из отчего дома. Тот самый просёлок, о котором Мартин Хайдеггер писал, что его «…зов утешающий и увещевающий слышится лишь до тех пор, пока живы люди, которые родились и дышали его воздухом, которые могут слышать его».
Собственно говоря, вслушивание в эти «зовы» родной земли, скудной и одноообразной для чужого взора и полные ласки, тишины и согласия живой души с окружающей природой и явились истоком поэтического видения Владимира Романовича Гундарева.
Он – автор многочисленных поэтических книг и … одной песни, которая стала поистине народной. «Деревеньку» Владимира Гундарева народ будет петь до тех пор, пока русский человек будет помнить себя, отчий дом, просёлок, по которому он уходил, потому что « всякий в этом мире странник».
Поэт Владимир Гундарев – «Романыч», как его называли друзья, угадал, так сказать, некий код, архетип народного чувствования изгнания из жаворонкового рая деревни, природы в ад урбанистической цивилизации, туда, где по словам М.Хайдеггера «…оглушённый человек рассеивается и лишается путей», поэтому так отозвалась его «Деревенька» в сердцах и душах народа.
Марина Ивановна Цветаева написала на смерть Есенина:

Эти слова можно отнести и к Владимиру Гундареву. Он оставил нам песню.

* * *
Стихи мои навеяны тобой.
Что были. И что есть.
И те, что будут.
Ведь их моей душе,
Дышу покуда,
Рассказывает скрипка и гобой.
Журчанье арфы – то лесной ручей.
Серебряные капельки кларнета
Самозабвенно сотканы из света,
А всплеск виолончели – из ночей.
И ей звучать и быть моей судьбой,
Когда иные стихнут в сердце звуки,
Когда начнутся вечности разлуки, –
Знай,
Что стихи навеяны тобой.

Пора любить

Пора любить!..
Вы слышите, пора!
Поэты, оторвитесь от пера,
Взгляд отведите от своих бумаг:
Восходит вечер – чародей и маг.
Впустите ветер,
Распахнув окно,
Почувствуйте живое волокно
Любви, что зря вы ищете в себе,
Она – вокруг, она во всей судьбе
Цветов,
природы,
женщины,
земли –
Во всем живет предчувствие любви:
И ветке клёна, нежной, как рука,
И в холодящем жаре родника,
В ознобе глаз, что смотрят на тебя,
Весь мир на ожидания дробя,
В невысказанной тайне паренька,
Что ловит для любимой облака;
Мерцающие краски красоты
Полны любви
И пряной остроты,
В них нежность лебединого пера…
Пора любить!
(Пока ещё — пора).

Подснежник

Сосульки – как серебряные шпоры –
Звенят и звонко колют тишину.
Разинув рты и отодвинув шторы,
Глазеют окна, слушая весну.
А в вышине – весёлый белый прочерк,
И суесловят шумные грачи.
А солнце взбунтовалось и хохочет,
Как струны, натянув свои лучи.
Весна бока на солнцепёке нежит,
Качают ветры по степям апрель.
Вот тоненький и зябнущий подснежник,
Хмелея, пьёт болтливую капель.
А выпадет не скоро отогреться
Подснежнику в полуденном дыму.
Но он весне поверил чистым сердцем –
И я чуть-чуть завидую ему.

Апрельский снег

Ходит снег в задумчивых степях
Вдалеке от нашей суеты,
В поле оставляет второпях
Белые неловкие следы.
Так хотел порадовать людей! –
Нам весною счастья в снеге нет.
Грустный снег остался не у дел,
Непонятен нам апрельский снег.
Он уйдёт, снежинки шевеля,
До зимы не скажет ничего.
Только тайно будут ждать поля,
Да и мы, не ведая того.
Будут клёны ждущие стоять,
Будут ночи лунные тихи…
В упоенье станет снег писать
Белые прозрачные стихи.
Будет он порошей первой рад
Все пути-дороги замести.
…Я как снег апрельский виноват –
Не умею вовремя уйти.
Бродит снег в оттаявших степях,
Вдалеке от нашей суеты.
Грустный, оставляет второпях
Белые нелепые следы…

* * *
Усталость –
………..от придуманного счастья.
Усталость –
………..от избытка ложных сил.
Устала голова Земли качаться
На тонкой шее
………..собственной оси.
Наивные устали незабудки
По-детски синим взглядом
…………в мир смотреть.
Устали петухи творить побудки,
Устали хрипло лаять псы из будки,
Устал закат
…………костром в душе гореть.
Долбить устала капля
грубость камня.
Устали звёзды щуриться
…………на нас.
Устали руки
говорить с руками,
Устала привечать
…………меня родня…
Всё это потому, что ты устала
Любить меня…

Бах

Пусть под истрёпанным камзолом
не новая рубаха,
Но стынет гордая усмешка
на выпуклых губах.
Да, нет богатства и монет
у органиста Баха,
Но кто здесь более велик,
чем сам сутулый Бах?!
В пустых карманах лишь звенит
утерянная нота.
Ах, вот она, давай сюда,
давай её сюда!
Пусть, вознесённая в зенит,
она пронзит кого-то,
Да так, чтоб все вы пали ниц
пред богом, господа!
– а кто здесь бог?
Не сам ли Бах?
– Он нищее семейство
способен музыкой кормить,
А не насущным хлебом.
Зато – звучит!
И как звучит!
Торжественная месса.
Гудит готический хорал
под присмиревшим небом…
О, как неистова душа
больного Иоганна,
Он стаи нот, как птиц в полёт,
поспешно выпускает.
Он не отходит день и ночь
от своего органа,
Вокруг промозглая зима,
а он – как свечка тает.
…Я возле памятника здесь
неслышно постою…
Разносит лейпцигская ночь
звёзд медленную вьюгу.
И у конторки примостясь,
почти что на краю,
Усталый и счастливый Бах
дописывает фугу.

Чёрный ландыш

Почему со мной не ладишь,
Нежный, хрупкий чёрный ландыш?
Почему проходишь мимо
Моего мужского мира?
Как меня заворожило!
Мне опасен поединок,
Вот раскрутится пружина…
Ну и пусть.
Мне всё едино.
Ты рукой другого гладишь,
Чёрный ландыш,
Чёрный ландыш.
Бродит рядом ветер мая,
Всё на свете понимая.
Только наших отношений
Он понять никак не может.
Ветер, ветер светлошеий, –
Ландыш мне всего дороже.
…Почему со мной не ладишь,
Чёрный ландыш,
Чёрный ландыш?

Я ворвусь в твою память…

Я ворвусь в твою память,
ворвусь в твою память.
Я, шальной и незваный,
не мил и не люб,
Чтоб потом, как обычно,
в безвестности кануть
И с собой унести
горечь терпких губ.
А на синих и гибких
дурманящих травах
Я хочу распластаться,
по-детски уснуть.
И хочу я впитать
ласку зорь небывалых,
Глаз открытых твоих
родниковую суть.
И тогда мне земля
не покажется тесной.
Я тебе, ошалелый,
сейчас говорю:
Подари, подари
лебединую песню
Неуклюжему мне,
Журавлю…

Зимопись

Мимолётная летопись лета
Вновь природою завершена.
И открылась в прозрачность света
Ширина,
Глубина,
Вышина.
В яркой ярости света
…………..однажды
Обнажается свято душа.
И работы желанная жажда
Вновь до кончиков пальцев дошла.
Это значит – ещё уцелели
Чистота и любовь у меня.
Начинается, как исцеленье,
В мире зимопись – радость моя.
Лишь хорошее помнится в прошлом,
Ясность будущего видна.
И в груди после первой пороши
Незапятнанная белизна.
Я хочу, чтоб морозная свежесть
Наполняла мечты и дела,
Чтоб впустую не тратилась нежность,
Чтоб она неразменной была.
Чтоб коснуться души огрубелой
Руки мягкой метели могли.
Первоснега отрадою белой
Освящаются чувства мои.
…Вдохновенная зимопись всюду,
Отзывается сладко в груди.
Ощущение белого чуда,
Мимо сердца, прошу, не пройди.

Художник

Ты, нелюдим,
Забился в угол,
Во мрак простуженной двери.
Возьми, художник, чёрный уголь
И –
белый снег им сотвори!
Изобрази лицо мадонны,
Не знающее горьких слёз, –
И потеплеет в этом доме,
А душу – освежит мороз.
Пускай на свет слетятся мошки,
Но разве ты заметишь их?..
И вновь художник
…….полон мощи
И полон слабостей своих.

Деревенька моя

Деревня моя деревянная, дальняя,
Аленушкой ты заблудилась в лесу…
Твоей биографии скромные данные
В своей родословной по жизни несу.
И сельская ясность живет в моем облике.
Смотрю через даты, прикрывшись рукой, –
Ты в легком платочке июльского облака,
В веснушках черемух стоишь над рекой.
Такая негромкая ты и неброская…
Березовых веток зеленый венок.
Медвяная песня, мелодия росная,
И подорожник у кромки дорог.
Щедра ты застольем, грибами, пельменями.
Какие озера, покосы и льды!..
Да только к тебе добираться не менее,
Чем нынче лететь от Земли до Луны.
Родная моя деревенька-колхозница
Смущенной улыбкой меня обожгла,
К тебе мое сердце по-прежнему просится,
А я все не еду. – Ты знаешь, дела…
Мне к южному морю нисколько не хочется, –
Душой не кривлю я, о том говоря,
Тебя называю по имени-отчеству,
Святая, как хлеб, деревенька моя.

* * *
А дорога, как лента,
Обнимает поля.
Вот и выцвело лето,
Словно кофта твоя.
Над раздавшейся далью –
Желтеющий блеск.
Горький запах миндальный
Источает нам лес.
Солнце — тусклой медалью
На рубахе небес.
Растворяется время
В сухой синеве.
Вянут тени деревьев
На твоём рукаве.
И печаль увяданья
Настолько остра,
Словно я догораю
На углях костра
И дыминкой витаю,
Витаю… вита…

* * *
Ты войдёшь,
Как входя в сны — неслышно,
Только дверь порывисто вздохнёт,
Только зацветающая вишня
Розовыми крыльями взмахнёт.
Будет утро в заговоре с нами,
Будет мир весь с нами заодно;
Яблоня на цыпочки привстанет,
Белой тенью заслонив окно.
Весело галдящие над клубом,
Замолчат понятливо грачи.
Будут мёдом пахнущие губы
Чуточку полынкою горчить.
И от счастья растерявшись сами,
Мы притихнем, головы склоня.
Колдовскими карими глазами
Будешь вечно обжигать меня.
Ты войдёшь…
Не входишь ты… Не слышно
Отдалённой музыки шагов.
Никнет отцветающая вишня..
Потянуло холодом с лугов.

Вечерняя заря

Моя вечерняя заря…
Пред наступленьем вечной ночи,
Карминным пламенем горя,
Что мне, печальная, пророчишь?

Не то ль, о чём я знаю сам?
На зов заоблачного края
Душа стремится к небесам,
Земную скорбь в себя вбирая.

Тускнеют контуры полей,
Чтоб вскоре с сумерками слиться, –
Так тают в памяти моей
Слова, событья, встречи, лица.

Жалею: в том, что позади,
Мне ничего уж не поправить.
И оттого щемит в груди,
Кровоточит и плачет память.

Вся жизнь прошла в добре и зле,
Стремился к лучшему, и всё же
я был – и не был на земле,
В минувшем нечего итожить.

Не изменить, не зачеркнуть.
В душе смятение и смута.
Любовь мой озаряла путь,
Но сам я нёс ли свет кому-то?

Вместилось всё былое в день,
В один лишь день судьба вместилась.
И незаметно светотень
В густую сутемь превратилась.

Но даже если жил я зря,
И не по заповедям Бога, –
Моя вечерняя заря,
Не угасай ещё немного