Александр Шмидт

Вкус времени

Стихи

Род. в 1949 г. в селе Новопокровка Семипалатинской области.
Окончил Казахский государственный университет. В 1989 г. Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького.
Член Союза писателей СССР с 1984 года.
С 2001 года живет в Германии, с 2005 в Берлине.
Печатался в журналах «Простор», «Юность», «Крещатик» и др.
Автор книг стихов, в т. ч.: «Земная ось», «Родство», «Преломление света», «Зерна дней», «Здесь и там».
Стихи включены в «Антологию русского верлибра», в издания: «Русская поэзия ХХ века», «Освобожденный Улисс»,
«И реквиема медь…» и т.д.
Переводил стихи Готфрида Бенна, Эриха Фрида, Ральфа Грюнебергера, Темирхана Медетбекова.

Какой, какое, какая

Смотри
День какой солнечный
Облако какое сдобное
Листва какая свежая

Смотри
Хлеб какой золотистый
Молоко какое вкусное
Роза какая красная

Смотри
Мир какой старый
Дитя какое розовощекое
Жизнь какая краткая

А тебе остается
Восхищаться не переставая
Какой
Какое
Какая

Инопланетяне

Внешне
Они такие как мы
Люди как люди

Ни яйцевидных огромных голов
Ни чернотой залитых глаз
На все лицо

Пара рук
Пара ног
Сколько пальцев на руках –
Пять

Мы даже не вздрогнули
Когда они появились
На телеэкране

Сообщение об оккупации
Было без нарушений грамматики

Только некоторые слова
Они выговаривали
С едва уловимым нечеловеческим акцентом

Таможенный досмотр

На границе
Этого и того света
Вероятно тоже существует таможня
Ты проходишь ворота
Что-то звенит
И ангелы
Невидимыми лучами
Обшаривают тебя
Чтобы ты
Не пронес
Свои
Самые дорогие воспоминания

Вкус времени

В лесу
Наткнулся на муравейник
Жизнь спустя
Вспомнил детское лакомство
Опустил в муравейник
Веточку
Вкус времени –
Вкус печали

* * *

И снилось мне: на острие луча
Я устремлен в космические дали;
Галактик бешено вращаются спирали,
И зевы звёзд безмолвием кричат.

Туманности, их ветхие одежды,
Пронзая, оставляет мой полёт,
И гонит взгляд кромешная безбрежность,
Да мысль потерянно твердит: «Вперёд!»

Вдруг странная тоска – болезненная нить
Рванула сердце: помнишь дом свой отчий?
И я очнулся бесконечной ночью,
Причину слёз не в силах объяснить.

Зона досяганья

Услышал слабое теньканье
Машинально полез в карман за мобильником –
Молчит

Поднял голову –
Пичуга какая-то

Я еще
В зоне
Ее досяганья

* * *
В грудь мою ударит тупо
Жесткий красный лист,
Каркнет ворон в черный рупор –
Он теперь солист.

Бабочек кардиограммы
Ветер потушил,
Доставай вторые рамы:
Хватит, потужил.

Пластилиновой колбаской
Щели накорми –
Нашего тепла запасы
Все-таки скромны.

Меж оконниц вложишь ваты,
Вот и все дела…
На зиму, глядишь, и хватит
Бедного тепла.

Над трубой дымок завьется,
В гости позовет.
– Жив курилка, – усмехнется
Житель дальних звезд.

Возвращение

Очнувшись,
Видит:
В комнату проник
Дымящийся луч света.
Утро.
За окнами хохочут горлинки,
Танцует молоток,
И плахи, ахнув,
Срываются на землю где-то.
И детский голосок зовёт с испугом:
– Мама, мама,-
Чтоб тотчас успокоиться, услышав:
-Ну, что тебе?
-Иди ко мне, я здесь.
Со стоном отрываясь от подушки,
Спускает ноги на пол,
Чтобы
Следы вчерашнего найти –
Два тапка стоптанных,
Потом беззубый гребень…
Расчесывает волосы
И жидкую косицу заплетает.
И постепенно привыкает жить.

* * *
Речка моего детства,
Помню тебя.
Помню запах твой,
Вкус,
Гусиную кожицу счастья.
Где ты?
Никогда я тебя не найду.
Никогда я в тебя не войду.
Русло высохло.
Галечник.
Прав Гераклит.

Спящая

Ты спишь, а лицо твое зыблется, словно
В оконную щель проникает волна
Прицельного света, прощального солнца
И ты беспощадно ей освещена.

Ты также меняешь мгновенные маски
Того, кто стоит над твоею душой,
Не властная даже над слабой гримаской
И вся отдана светотени чужой.

* * *
У-у как я буду по тебе тосковать,
Твой звериный запах из снов доставать,
Как безумный слепой ощупывать его ноздрями,
Материться, молиться тебе – обожаемой дряни.

Проклинаю тенета твоих подмышек,
Желч грудей, лона нежную рану,
Но скажи, кто еще мне такое надышит,
Что душа отзовется мелодией странной.

Наши дети

Мы говорим им:
Жизнь так коротка
Не успеешь сделать и малой толики
Время летит -говорим-
Надо учиться
Надо на ноги становиться
Хватит витать в облаках
надо думать о том и о сем
не заметите как
мы говорим
повторяем
канючим
в нашем голосе – отчаянье
в наших глазах – мольба
наши жесты – сама безысходность
они смотрят на нас снисходительно
высокомерные
как боги

Чужая речь

Сначала ты её мучаешь и калечишь,
Пытаясь преодолеть собственную немоту,
Потом привыкаешь к чужой речи,
Словно к протезу в осиротевшем рту.

Плюс минус человек

Ты уловлен холодным зрачком камеры слежения
На тебя завели биометрический паспорт
Отпечатки твоих пальцев
Рисунок радужки твоих глаз
Хранит электронная бестия

Ты расчислен до последнего гена
Окончательно оцифрован
Плюс минус человек

* * *
Тебе нет до меня дела.
Тебе нет до меня тела.
Ничего тебе до меня нет.
Хрустнула пальцами
И выключила белый свет.

Осень Язона

Осенний мой кругозор-
Чистое поле.
Где, не встречая препятствий,
Мой взор
Равнодушно очертит круг –
Горизонт.
Под вечер возьму я зонт –
Складчатокожий,
Перепончатокрылый.
Словно летучая мышь,
И пойду унылый
Мерить асфальтовую тишь.
Стану про себя повторять:
Язон, Язон…
Ах да, это тот,
Кто за золотым руном
Отправился-
Аргонавт –
Захотел стать царем,
А стал стариком.
А голый сквер заскрипит кораблем.
Вернее остовом корабля.
И вспыхнет на миг золотым руном
Листвою
Засыпанная
Остывающая
Земля.

Масса зла

Я чувствовал –
В душе моей росла
Неумолимо
Масса зла.
Подобная уродливому зобу
День ото дня
меня душила злоба.
Совсем забыл я,
что такое жалость,
она куда-то спряталась и сжалась.
Я был готов в любой момент взорваться,
Не знаю,
Как сумел я удержаться.
Наверное
Добра очнулся атом,
И не сработал спящий детонатор.
А может быть,
Злу не хватило зла,
И день еще
Планета
Прожила.

* * *
Не бедрами красуйся – бельмами,
Красавица моя, степная!
Идем гуськом в края метельные
И я слепой и ты – слепая.

Не от любви, в ней ни бельмеса
Ни я, ни ты не понимаем,
А только так, потешить беса
Или какого там мамая…

Чтоб он, побагровев фекально,
Нас оглядев весьма критично,
Рыгнул, что слепота похвальна
И это так патриотично.

Случайная песня живая

Какой-то безумный скворец,
Природы отринув законы,
Зиме объявляет конец
Журчащею песней знакомой

Опомнись, очнись, диссидент,
Не к месту все эти синкопы,
А то этот эксперимент
Заметит суровый синоптик.

Осадкам прикажет идти,
А ртутному столбику падать.
Чтоб выжить охрипнешь и ты,
Как птица, что падка на падаль.

Забудешь о том, кто ты есть,
Свой станешь в вертящейся своре,
А то, что ты нес миру весть,-
Покажется пошлою хворью.

Так пусть торжествует зима,
Всё, всё под себя подминая,
Чтоб нас не сводила с ума
Случайная песня живая.

О поэтических школах

В наши времена нового средневековья поэзию или живой интерес к ней можно сохранить в неких подобиях монастырей или орденов – поэтических школах. Где, так или иначе, культивируется Слово, где ему поклоняются, где оно вынесено за «скудные пределы естества».

С необходимости круга единомышленников, доброжелательных и не очень читателей, поощрительного внимания, взаимного восхищения и начинаются школы.

В каком-то смысле условия и обстоятельства у всех примерно одинаковы, независимо от того, где ты живешь – в России или за границей, сегодня и всегда поэт – изгой, а поэзия, хоть и «высокая», но болезнь. А больной – вроде прокаженного в этом глянцево-гламурном мире. Поэт в обиходе воспринимается в лучшем случае сочинителем песенных текстов. Вот если ты Резник – то да, а если Рыжий и не клоун, то…Поэтому живи в лепрозории. Там, по крайней мере, ты среди своих. Но когда ты поднимешься на некоторую ступень и поймешь, что в школе стало тесно, душно, одиноко – «живи один». Так исчезают школы.

Когда-то давно Владимир Соколов написал: «нет школ никаких, только совесть да кем-то завещанный дар». Так-то оно так, но во многих стихах Соколова невозможно не расслышать интонацию Пастернака.

Я читал, не помню чьи рассуждения о «ферганской школе», что топография, раскаленный ландшафт, южный мир, плюс ориентация на средиземноморскую и герметическую западную поэзию, минуя русскую литературу (тогда почему бы не миновать и русский язык?) и сформировали поэтику этой школы. Что верлибр единственно возможная форма, которая позволяет фиксировать некие транссостояния. Возможно это и так.
Но с другой , почти датской стороны, там, где царствуют геометрия и порядок , где регулярная силлаботоника пространства вопиет о соответствующей форме, вы не отыщете и днем с огнем её. Или может быть в Германии верлибр некая форма протеста против порядка, а в России регулярный стих возможность борьбы с тютчевским родимым хаосом. Я думаю, все это в большей или меньшей степени натяжки, лукавство.

Есть ли в моих стихах привязки к географии? Да случаются.

Когда я думаю о месте, куда я угодил, вспоминаю пастернаковское: « не тот этот город и полночь не та», но может быть именно здесь я пойму смысл сказочного пожелания: «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».
Хотя, скорее всего я пойму то, что понял Кавафис:

И т.д.