Борис Скуратов

Стихотворения

Род. в 1955 г. в г. Алма-Ата. В 1973 г. поступил в МГУ на филологический факультет, романо­германское отделение, специальность «англ. и нем. языки и литература», который окончил в 1978 г. Перевел около 70 книг, преимущественно по философии, литературоведению и социологии. В 2012 г. занял 2-е место в шорт-листе французской литературной премии за перевод книги Декарта «Человек».
Женат. Имеет дочь Серафиму, 13 лет.

* * *
Гальванизация метафор,
Как глиняная Зенд-Авеста,
Что открывалась по этапам
От наслоений палимпсеста.

И текст еще не дешифрован,
И смысл его не обнаружен,
И перед каменным покровом
Твой ум пока обезоружен.

И, как на глиняной табличке,
В неуловимом постоянстве
Ютятся мысли и привычки
В метафорическом пространстве,

Что сокращается и гаснет,
И, может быть, совсем исчезнет,
И с каждым годом все напрасней
Будить его и бесполезней…

Мацуо Басё

Зеленый мох после дождя,
Безбрежной сакуры прохлада,
И – голубой туман пройдя –
Услышать дальний звон цикады.

И – прежде Будды – всплеск воды,
И ни души кругом, ни звука,
Когда Полярной нет звезды,
Есть озаренье у бамбука.

Сосну рисует мне сосна,
Как совершенство, бесполезна,
Расколешь дерево – луна,
Как щепка, уплывает в бездну.

В разбитой вазе лепестки
Той хризантемы безымянной,
Я отказался от тоски,
Как бодхисаттва – от нирваны.

На жаждой выжженных полях
Я как банановое древо,
Кукушка запоет в горах
Тропинок Севера напевы,

И свяжет в тоненькую нить
Незримые цветы и глыбы.
По глади озера мне плыть
И грезить, как резвятся рыбы…

Суздальский сонет. Николаю Клюеву

Как жертва безбородого царя,
К Лопухиной приславшего шпионов,
Душа моя со стен монастыря
Зегзицею взовьется, струны тронув,

Когда прожгло крыло нетопыря
Печаль божниц и взвизги граммофонов,
Летейский летописец в лагеря
Взял огнь Антонов и обол Харонов

Изгнанник Дант по звездному Гулагу
Шел в серный дождь, о новой жизни зная,
Безумная вещала им Камена:

«В кругу врагов с ресниц сотрите влагу…
Падет Звезда-Полынь в начале мая,
Оскоминою станет Ойкумена!»

* * *
Время устало от бега,
Чуть не сойдя на нет,
Отяжелевшим веком
Тихо объемлет свет,

Где фарисейские внуки
Держат ключи от палат,
И умывает руки
Тысячный Понтий Пилат.

Люди измучили время,
Будто Христа – враги,
Пусть же оно подремлет,
Чтоб на свои круги,

К детству вернуться, сбросив
Этот тяжелый сон.
Так возвращается взрослый
В город, где был рожден.

Без названия

Как тяжелы от слез твои ресницы,
И шелест их – как шум деревьев в чаще,
Когда их омывает дождь журчащий,
И в небесах прорезаны зарницы,

Как письмена карающей десницы,
И меч блестит, на волоске висящий,
И жизнь была совсем ненастоящей,
И больше ничего уж не приснится.

О как горька гортань твоя от крика,
Что разрывает сомкнутые губы,
И образ – ярче солнечного блика –

Давно уж сокрывают дыма клубы,
Но тайный смысл загадочного лика
Откроют только ангельские трубы…

Рильке в Москве

Он помнил Третий Рим, забыв о старом,
Суровый город гения Солари,
Где ангелы ему ниспосылали
Всю благодать небесного нектара.

Как вечное рождение Венеры,
Одетая в монашеские ризы,
Россия проступала сквозь карнизы,
Не преступая эфемерной меры.

Еще не сбросив пены Боттичелли,
Как будто палец уколола чем-то,
И в деревянном сне Куаттроченто
Поля и купола оцепенели.

И, снегом, как забвением, хранимый
Он видел, как Фаворский свет струится,
И мужиков заснеженные лица
Просторны, как тосканские равнины.

В предчувствии прихода Леонардо,
Не зная Рафаэлевой мадонны,
Они вот-вот вернутся на иконы,
И дерево росой будить не надо.

И часто, предан памятью неверной,
Он к юности перстами прикасался,
И проливал бальзам Предренессанса
На раны незажившие модерна.

* * *
Только вера берет барьеры,
Только вера спасает от
Затяжной и страшной карьеры,
Что давно стоит у ворот.

После суток столичной сутолоки
Все погибнет на поруганьи,
Словно снег, в повседневной судороге,
Погибающий под ногами.

Но вода побежит неистово
Смоет муть почерневших слов:
Появление новой истины
Потрясает пространство врасплох.

И тогда – потрясенью покорен –
Не скажу я и пары фраз,
Ведь когда летишь с колоколен,
То земля – словно в первый раз.

Мне дома ложатся на веки,
Мне бы только не опоздать –
Я боюсь потерять навеки
Сокровенную благодать.

Отплытие на остров Патмос

Ах, маленький мой Федр, мы уплываем
На Патмос, где пророки в мураве.
Страшнее черных недр был овеваем
Ветхозаветным ветром в голове

Наш парусник, спускавшийся по Бельту,
Пока дигамма улетала в Дельту.
И город Гераклита в лоне вод
На волнах алфавита уплывет.

Куда бежать – нет места во вселенной,
И Атлантида падает на дно,
Метафорой, спустившейся Селеной
Нам бодрствовать и грезить суждено.

Пусть плавники у них растут на коже,
Мне друг Платон, но Флегетон дороже!

Древнеегипетское заклинание

Я тот, кто растет под травой,
Я прячусь в оливковом древе,
И в барке земли – рулевой
Пошлет мне покой в ее чреве,

Папирус в горах не растет,
Ко мне он взывает из чресел,
Хрустальный мой столп из пустот,
Сияет, как молния, весел.

Земля четырех этих стел
Из красных волос горизонта
Сожжет меня тысячью стрел
Колонн неподвижного фронта.

Познанье пилонов – в руке
Исиды, мне годы остригли,
Спустился сосуд вдалеке,
И вечности члены достигли.

Как в Дельте пасущийся бык,
Войду я в льняные одежды,
В ответ на последний мой крик,
Несите ножи и надежды.

Пески отдаю я пескам,
Дворцу – деревянное масло,
Чтоб к солнечным взвиться тискам,
Чтоб пища для вечера гасла…

Древневавилонское

Все, что дано человеку – в буре песчаной тает,
Слабым, как лев в ловушке, создан был человек,
Ибо судьба людская – злее, чем соль морская,
Ибо печаль людская – глубже подземных рек

Звери и птицы знают – сколько им жить на свете,
Боги и змеи бессмертны – сбрасывают тела;
Ты ж насыщай желудок и попадайся в сети,
Праздник справляй ежедневно, чтобы сгореть дотла.

Если потоп настанет – пусть будет чист твой волос,
Если никто не встанет – ночью рыдай и пляши,
Спящий ловец онагров твой не услышит голос,
Черных пантер гонитель, камень твоей души…

Печень твоя просветлеет – радуй скорей подругу,
Лодке твоей не выплыть – лодка на дне морском,
Если дитя смеется – дай ему твою руку,
Если приходит плакальщик – плачь об уделе людском

Чжуан-цзы

Он музыку забыл и ритуалы,
Прошел круговорот добра и зла,
И ночь неразличимого начала
Потоком ци через него текла.

Постиг он, сколь безжизненно рожденье,
И в смерти не усматривал конца,
И цепь великого оцепененья,
Как плющ, вилась вокруг его лица.

Презрев свою земную оболочку,
Три дня вплывал он в солнечный восход,
А прошлое и будущее – в точку
Слились в нем, как давно созревший плод.

Он видел – все кругом рождалось, крепло,
И жизнь кого-то трогала до слез,
Как кучка развеваемого пепла,
Что вечно движется через хаос.

Сад расходящихся тропок

Мы встретимся с вами в саду расходящихся тропок,
В саду криптомерий, таинственных, как манускрипт,
Что первопечатной печалью столетий сокрыты,
Где желтые фениксы подле фарфоровых сопок.

Ведь я в лабиринтах уж что-нибудь да понимаю,
Недаром я правнук того каллиграфа Цюй-Пэна,
Что долго бродил по развилкам… Могущество бренно –
И я, по примеру его, только персть обнимаю.

В том месте живу я, где времени путь параллелен,
Хотя это трудно, и может, трудней, чем верблюду,
Пролезть сквозь ушко – иль узреть предстоящего Будду,
Хоть всюду лишь ладан кумирен его и молелен.

Здесь иглы деревьев щетинятся перед порогом
Страны, где не жизнь и не смерть, а мгновенная вспышка,
И вновь восьмигранник ветвящийся… Где передышка?
Предать все огню раз на дню и бродить по дорогам…

И сразу пройдя по одной, по другой и по третьей,
Вцепиться зубами в зеленую звезд бесконечность,
И видеть то вечную жалость, то жалкую вечность,
Домой возвратиться, себя не узнать на портрете…

И в прах превратиться, и стать материалом раскопок,
Над рыночной площадью облачко – все, что нам надо.
Развеется утром… Ни дома, ни дыма, ни сада.
Мы встретимся с вами в саду расходящихся тропок.

* * *
Душа отлетала – и, словно прибой,
В зеленых очах ее шум голубой.
Как ласточку в небе, попробуй, пойми,
И мыслью о хлебе ее накорми.
Но нет – не поймаешь ее, не поймешь,
И в ней ощущаешь древесную дрожь,
И видишь – в расселинах черных ствола,
Как будто трава, застревают слова.
И вот уже стынет последняя мысль,
Она скоро сгинет – и с дерева ввысь,
Она покидает небесную клеть,
И долго ей пламенем синим гореть.
Как птица, о стекла стучится рассвет,
Но сердце умолкло, ее уже нет.

Письма Плиния Младшего

Светило солнце с четырех сторон,
И на столе лежали три улитки,
И в двух бассейнах раскалялись плитки,
И волны разбивались о балкон.

И жизнь брела, как стадо кабанов,
Что на досуге нюхают левкои,
И брезжили этрусские покои
Полузабытым запахом стихов.

Водопровод, как Форум, громыхал,
И термы строились в зеленом море…
Но почему-то вдруг: Memento mori,
Все исчезает, друг мой Марциал.

Преграды нет – все ил речной несет,
И казначейство старого Сатурна,
Где адвокаты ходят на котурнах,
Ничто от запустенья не спасет.

Но горе, как Египет, далеко,
И пусть рабы играют на кифаре,
И хорошо – овечьей вслед отаре –
Здоровый воздух пить и молоко.

Благоволит Божественный Троян,
А по лесам гуляют христиане,
И на доносы обращать вниманье
Мешает кашель – маленький изъян

Желание быть древним греком

Шире круг тематик,
Всем вам мой приветик,
Я и математик,
И перипатетик.

Стану я Софоклом
И Алкивиадом,
И по битым стеклам
Хлыну водопадом

Буду лопать камни
Вместе с Демосфеном,
Одолеть бы льва мне
Вместе с Тартареном,

Буду плыть в фалерне
С мстительным Терситом,
Буду пить в таверне
Я с Гермафродитом,

Стану ошибаться,
Словно Секст Эмпирик,
Мне за это братцы
Сложат панегирик.