Валерий Гребнев

Стихотворения

Родился в 1965 г. в Ярославле, где прошли детские и школьные годы. Окончил физфак МГУ. Работает в Москве,.
Первый сборник лирики был составлен преимущественно из стихотворений студенческой поры. Затем последовал перерыв в творчестве, после чего муза вернулась, и в скором времени в издательстве «Водолей» вышел второй сборник.

«Входя в древний храм, мы дышим в нем сегодняшним воздухом. Так и в Ваших стихах – воздух сегодняшнего дня, что особенно ценно и чем они отличаются от подражаний, стремящихся как раз химическими средствами синтезировать атмосферу моделируемой эпохи…»

Ограда Т.

Посвящение

Славословить воплощенье
подлинного совершенства
в час, когда гнетет сомненье
достижимости блаженства,
ибо призраком блаженства
грезит вечное сомненье,
у преддверий совершенства
ожидая воплощенье,
не напрасно! Воплощенье
избегает совершенства,
разбудив в зерне сомненье
прозябанием блаженства,
чтоб молитвами блаженства
оскудело и сомненье
видеть сердца совершенства
чающими воплощенье…

1.
На роскоши почием мы,
бесчинствуем, грустим, гадаем,
не обинуясь, небо чаем
и мним, у бездн застыв над краем,
обетованным долу раем
под песен поединки маем,
под соловьиный хор взаймы
иль зыбко к мраморным устам
прильнем священных изваяний
в преддвериях даров и даней
и ощутим тепло их дланей
в клубящемся златом тумане
у сердца сквозь парчовых тканей,
росой наволглых по утрам,
иль под раскаты пенных волн
мир вздохов и забав покинув,
для дольних подвигов остынув,
с отчаянием арлекинов
и верой в небо паладинов,
сквозь дрожь толпы простолюдинов
взмываем на конях на челн
и бороздим бурунный круг
не Божьих царства с гробом ради,
но смертоносных игр в ограде
ристать без мысли о награде
слезы в крылато-беглом взгляде
о сердца призрачном разладе
Прекрасной Дамы долу вдруг…

2.
Влечениями естества
постичь святую ревность божью
душой к пустому телу дрожью
прикован наспех и едва
и, мыкая по бездорожью
смиренномудрия права,
скоблю о скользкие слова
меч правды, жирно ржавый ложью,,
а смерд, обстав со всех сторон,
глумлением в тупом осклабе
коснеет в вязком туке дён,
но сердцем, падшим в сумрак рабий,
моею мнится прахом он,
вздымаемым стопой в ухабе…

3.
Вкушающему слоя соль
да будет чародейно сладок
сонм целомудренных дотоль
и явленных нам на оградах
свойств, поразивших наугад
дев, простираемых на ложе,
дымящиеся тленом дрожи,
хотя, зверья потомок, кто же
почиет, не снимая лат?
Но баснословия юдоль
уже грозит тому, кто падок
смесить разымчивую боль
и горечи хмельной осадок,
увы, чреватый невпопад
скукоживаниями кожи
и, право, ни на что негожий,
но после этих пиршеств кто же
почиет, не снимая лат?
И тихая потратит моль
покров веселых солнцу радуг,
окутавший, вращаясь, вдоль
благоуханных в шелест складок
и черплющий ночь о закат,
непрекословием пригожий
и обнимающий ад божий
священной наготы… И кто же
почил в раю, не сбросив лат?
Поэтому, прошу, позволь
погрязнув в негах и отрадах,
отречься вожделенных воль
с тщетой их лакомых загадок!
Я проще и скромнее рад,
хотя, быть может, и дороже,
сон, на златую явь похожий,
продлив, века одно и то же
не видеть, не снимая лат.
Но лун и солнц огнь, пряча в смоль,
из тучных горних черных грядок,
наружу выгоняя, холь,
лелей и пестуй без оглядок!
Каков он, плод, иль плоть, наград,
сулимых щедрых от подножий,
когда лишь воровские рожи
снуют окрест… А сторож кто же?
Тот, кто почил, не снявши лат.
И, вечный пленник бездорожий,
дарами истины богат,
как жертва, агницы моложе,
как жрец, увенчан и распят,
язвим наитиями, кто же
почиет, не снимая лат?

4.
Луна, светлейшая светилен,
по сумеркам опочивален
твой луч безмолвием обилен
и окрылением печален!
Раскаяниями случайна
и чаяниями палима,
ты грезишь истово и тайно
наитиями нелюдима,
но, обаянием влекома
сквозь золотых созвездий сети,
за омутами окоёма
вдруг вспыхнешь радугой соцветий
и стелешь трепетные тени
клубиться, пеленать и нежить
черемухи в душистой пене
чар неулыбчивую нежить…

5.
Трепещущие понапрасну
чтут Януса двуличной сущность,
но, загнаны привычкой правды
на жертвенник тьмы, сиречь солнца,
тропою света, сиречь сердца,
сквозь жажды и алчбы ограды
взыскуют врат, а не ограды,
воздвигнутой непонапрасну
для пламени в устоях сердца,
пирующих, ликуя, сущность
неистовой, но истой, правды,
единой от единства солнца,
но луч луны, невесты солнца,
ломает горние ограды,
крушит плоды веселой правды
и в прах ввергает понапрасну,
зане тоски двужалой сущность
в одно сплавляет муки сердца,
и, мнится, будь излуки сердца
хоть чуть подобны лире солнца,
они вплели б единосущность
в благоуханные ограды
дымящих ран непонапрасну
и рай вкушали б сущей правды,
веками б им довлело правды
питать живое счастье сердца
прообразом, непонапрасну
восхищенным в обитель солнца
за вещую тщету ограды
в даруемую блага сущность,
поправшую двойную сущность
играющей со смертью правды
сквозь низкой кладбища ограды
мячом багрянородным сердца,
мечом разящим в полночь солнца,
любовью неба понапрасну.
Но тленной жизни сущность сердца
радеет солью правды солнца
из­за ограды понапрасну.

6.
Взыскуемая небом чести,
питаемая хлебом мести,
пылает дольняя душа
узреть восторг зари лиловый
и сбросить ржавые оковы
под вольным кровом шалаша,
но нежно движимые луны,
и солнца призрак, вечно юный,
оградами послушных стрел
ее на поприще дороги
гнетомой грёзой о пороге,
безмолвием дыша, воспел,
хотя сменявший грош на мясо,
а мясо песнью сладкогласой
заев, запьет его вином,
чтоб до рассвета, сыт трикраты
и сном пророческим поятый,
дух прозревал за окоём
и, пользуя свои потребы,
отламывал от ночи хлебы
созвездий, горших лютой тьмы,
но истовой волшбой чреватых
над лат одеждами крылатых
дать смерти век иль два взаймы…

7.
Мытарствами обременен,
долгами жаден и ужален,
вкушая жизни пышный сон
среди ночных плотских развалин,
почто я, утлый, не причален
досель чувствилищем отрав
к посмертных поприщу забав,
но, ужасом опочивален
вдруг воскрешен, захохотав?
Исчадиями грешных лон
опутан, вытоптан, завален,
каких, смиренно окрылен,
я не искал в душе проталин,
ан, очарован и опален,
слыл пеплом, к сонму жертв пристав
от жажд и алчб осанн и слав,
но, чревобесием окалин
вдруг воскрешен, захохотав?
И призрачен итог времён,
хотя, обычаем засален,
увы, навеки испокон
всезнанием исповедален
я, щедр и скуп, рад и печален,
в роскошных хлябях росных трав
честь сладострастью жён воздав
и став внезапно им зеркален,
вдруг воскрешен, захохотав?
Но кто, святой тщетой гадален
нечаянно изваян вон,
был, опрометчиво лукав,
благоуханно изначален,
плод влаг, беспамятств и пелен,
вдруг воскрешен, захохотав?

8.
Излуками, ветвясь, ствола
змеилась ты в лучах луны,
взыскуя блага в лихве зла
от добродетелей жены,
но собственные навык, долг
и прихоть сеять ночь в огонь,
увы, свой разбазарив толк,
искали реять посолонь
во сретение млечных пряж,
навстречу покаянных звезд,
и возвести из кож шалаш
для душ, распятых вперехлест,
покуда подлинный восторг
не зажурчал, не запылал
и истовое не исторг,
в честь неподобия начал!…

9.
Ты грезилась моей мечтой
в восторженной вечерней мгле
под поволокой звёзд златой
опальной жрицей на метле
над сердца пропастью пустой
волшбы на реющем крыле
восхищенной всей красотой
ночных проказ навеселе
над окаянной маетой
воспоминания о зле
под тяжкой ангела пятой
в души дымящейся золе,
где чудотворный голос твой
святыням непреложным в дар
очаровательно живой
пленительнее лунных чар
на облаке над головой
возводит из нетленных кар
приверженностью роковой
храм неисповедимых чар
под мировых метелей вой
в испепеляющий пожар
по заколдованной кривой
на жертвенник шаг, благ и яр…