* * *

Фиолетовый цвет Феодосии – сумерки… Свет
Симпатичной кофейни вблизи айвазовского моря.
Бесноватые чайки кричат с передышками бред,
Белопенные волны подобны осколкам фарфора.
В Киммерии нетрудной так правильно пить не спеша
Эти красные вина за жёлто-блакитные гривны,
По глотку поднимайся по строфам поэтов, душа,
Обретавшихся здесь, сочинивших нескучные гимны,

А вернее – упрятавших в слово живинку-тоску,
Обогретые камни да бьющие колером степи,
Чебуречную жизнь да цирюльника скрипку… Смогу
Что припомнить ещё? Ну какие искусные сцепы?
Этой улочкой брёл фантазёр и обманщиков брат,
Самый светлый алкаш, мореход сухопутных видений –
Молчаливый Гриневский в свой парусный солнечный ад:
Галерейная, 10, где только четыре ступени…

Этой улочкой шёл, видел эти густые кусты,
Фиолетовый цвет, может, самый спокойный на свете…
Наливайся, стакан, опрокинем за буквы-труды,
Нищету к нищете, понимающий музыку ветер,
И случайную жизнь, и считающий денежки порт,
За пустое кафе побелевшей акацией Каффы,
За сливовое море: медузы, актинии, йод
Да пиратские клады, где золото, жемчуг, аграфы!

Фотоснимок

…ну конечно, припомню: дыра, захолустье, отшиб,
Впрочем, море всё скрасит, всё станет на место при звуке
Недосоленных волн. Фотография – мыс Казантип
В обедневшем посёлке на юге.

Ну конечно, припомню: гостиница, наш недосып
(Казантип – казанок – в переводе с какого? – забылось).
Всё казалось любовью, читалось, равно манускрипт,
И глагольною рифмой светилось…

* * *
Никого вокруг – ни родных, ни ближних,
Лишь мерещится, почему-то, море,
Да светило фишкой засело в вышних,
Да волна с другой в непременном споре…
Никого кругом (в стопаре отрава),
Только вечер как темноты сподвижник
Накрывает жизнь: не в порядке штрафа? –
Говорил подобное чернокнижник
В кинофильме (кто киноленту помнит?),
Впрочем, там стоял за Творца охотник…
Никого кругом, только морок комнат,
Только призрак – где? – будто вражий сводник
Между миром тем и – на время – нашим:
Между нашим и темнокнижным слоем,
Вот нырнём туда и тогда попляшем
Смельчаком ли, трусом, любым героем…
Там своих с огнём… или там их больше?
Никого окрест – ни родных, ни близких,
Только звёздный свет да бухло, не горше
И не слаще, чем в «Золотых записках».
Никого вокруг… В каждой букве Яхве
Или аспид о четырёх решалках?
Сколько я стою на Кастальской вахте?
Разбери теперь – все стихи в помарках,
В перекличках с мойрой (приелась пряжей)
И, конечно, с девушкой, что Вермеер
Нам оставил (чтоб понимали…), даже
С Тем, который ветра ослабил веер,
С тем, который облачком над погостом –
Херувимом маленьким притаился
В тех краях, где хоспис за Чёрным мостом
С молчаливой теменью породнился.

* * *
Я давно на себя не похож, я давно на себя
Не похож, — говорю, слышу голос настырного ветра,
Что взъерошил листву и, в негромкие трубы трубя,
Притащил на хвосте, как ворона, холодное лето.
Я давно на себя, я давно на себя, я давно…
Вот заела пластинка!.. И полночь виниловым цветом
Обросла хорошо, вот такое случилось кино…
Я меняюсь, старею, я вижу: проснувшийся летом,

Постучался в окно мотылёк, в постороннюю жизнь…
Может – это посланье под лампой настольной сумею
Переделать в стихи? Может, ангел кому­-то «проснись» –
Говорит-говорит… И как будто бы ветер аллею,
Как младенца, качает, и бродят беспечные сны…
Беззаботное лето к светилу прижалось щекою,
От которого много в виниловой тьме белизны
И любые стихи обрастают Его тишиною…

Бухта

Бубен ветра в пределах бухты,
Сколько смотришь – везде песок,
Хоть пиши песочные буквы,
Всё Восток, да опять Восток.
Голос кайры – глухое чудо,
Солнце выпито, ровно ром,
Да пуста, как душа, посуда,
И молчишь таким дураком,
Что ещё бы глоток – и в море –
В запотевшее темнотой…
Не барахтаться бы в глаголе,
Не лепить мудака, зато –

Флибустьером за чёрной музой,
Рыбаком Галилеи за…
В оболочке таких иллюзий –
В неслучайные чудеса.
Там экзотика полным цветом:
Крабы в камешках… Сундуки…
(Это тянет пиратским бредом,
Это Флинт закоптил мозги.)
Там прибежище осьминога,
Здесь зверёк шевелит песок?
Это всё – прибабахи Бога,
Или – проще – Восток, Восток…

* * *
Снег заметает снег,
Можно писать про это,
Точно других утех
В наших пределах света

Не отыскать с огнём,
Даже Шерлоком Холмсом.
С Севером мы вдвоём,
Небо фабричным ворсом

Пялится на меня,
Медленного такого.
Полная чаша дня
Выпита, будто слово,

Выпита, словно ад
Да парадиз вприкуску,
Белой камене рад, –
Что там ещё в нагрузку?

Снег застилает снег,
Сколько легло в сугробы?!
Валится быстрый сверх,
Чтоб написалось, чтобы

Было о чём сказать,
Зарифмовать дурную
Замять… Прилечь в кровать
И понимать такую

Зиму, тупую мглу…
Много в башке маразма.
Точку поставишь – ru
Выскочит, как проказа.

Балаганное

…То ли бухта Трепанга, то ли
Мореход в химеричном сне –
Это снится густое море,
Острова в голубом окне,
Где казалось: кино продлится,
Отворит дурак шапито –
И потешная вспыхнет птица,
И поскачет конёк в пальто…
Это снится эксцентрик с айном,
Смешан бред с берегами, где
Любовался оттенком чайным,
Понимал в колдовской дуде,

Как свинья в апельсинах. Этим
Перепутаны карты все?
Вот и катится жизнь «с приветом»
На неправильном колесе.
Или правильном?.. Кто ответит? –
То ли ангел, смотрящий за…
То ли Зверь, что меня приметит,
В преисподнюю подвозя?..
Старый остров (большая рыба),
Никаким Ихтиандром не…
Остальное мура и липа
И т.д. и т.п. извне.

* * *

По Волошину: серая роза
Расцветает… Спускаюсь в метро,
Там дымится ничья папироса,
Грязновато и как-то мертво.
Впрочем, только минуту-другую,
Вот ворвалась орда китайчат,
Словно реку прорвало какую,
По-китайски китайцы шумят

Только два перегона к музею,
Называется «Оранжери».
…Выхожу, чтоб пройти сквозь аллею
Исторического Тюильри.
Расцветает, как серая роза…
Дождь стучится по крыше кафе.
На листву точно сыпнула оспа –
Это осень. Апаш подшофе

Улыбается Пьером Ришаром?
Бельмондо – из какого кино?
Это всё поразительно даром
(Будет вечер – шарахну перно).
Вижу встречу, влюблённых объятья.
Я в хорошем Париже, один…
Но – меня, словно старшие братья,
Скоро встретят Гоген и Сутин.

* * *
Засыпая, впадаешь в виденья… В таком DVD
Видишь старый маяк на Сивучьей скале, и за этим
Возникает какая-то музыка, плачет в груди…
В сновидении бухта Лососей. Кораблик заметен.
Плачет муза о тех, с кем гляделся в густые моря,
Задыхался зимой и в мохнатые кутался вещи.
Возникает и мрёт кавалерией красной заря…
Засыпая, впадаешь… и сон твой едва ли не вещий.
Просто деться куда? Если столько в глубинке прожил,
Химеричное свил… Продышал-промурыжил-проквакал,
Вот и лепятся сны, вовлекают в бамбуковый мир
Воробьиных сычей да подводных уродов и дракул.
Не Господень ли знак – острова, островки, маяки?
Может статься, и я – после смерти – смешаюсь с Охотским
Сатанеющим морем. Какие миры и круги
Заприметят меня – кашалотом, тюленем неброским?

Восточная Фландрия: Гент
Иероним Босх: Несение креста

В городе Генте, равно в киноленте, равно
……..В сильном кино, от иллюзий, конечно, не деться,
В мороке башен мне башню срывает кино
……..Местного плана, и хочется спрятаться в детство
То ли от силы, от бдения тутошних муз,
……..То ли от Босха – смятенного ангела Бога.
С мастером встреча – впритык – невещественный груз,
……..В городе Генте высокого-низкого много…
В городе Генте пергаментный ангел в окне,
……..Может быть, выше и, может быть, ангел небесный.
В старом музее Спаситель безропотен… Вне –
……..Рынок цветочный и день, очевидно, чудесный.
Всё очевидно! И Божьему сыну никто,
……..Кроме святой Вероники, конечно, не в помощь…
Ветер кусает моё рядовое пальто,
……..Смирных каналов проворный и грустный знакомыш.
Всё очевидно. И Божьему Сыну никто…
……..Иероним! – этот город из камешков счастья,
С коим сейчас ощущаю скорей не родство,
……..Но – наважденье, которому хочется сдаться.
Да облакам, что затронул Святой Николай*,
……..Я – побратим в архаическом месте Европы.
Слышу кругом на своём языке мастера
……..Всё говорят, чтобы ангелы слышали, чтобы…
Вдоль цеховых обиталищ плывёт катерок,
……..Обок спешит разноцветная барка к причалу,
Флюгер-дракон на готическом шпиле продрог,
……..В колере неба скрывает дозорную харю.
Всё откровенно и призрачно вкупе. Зане
……..Замок фламандских вельмож выпускает химеры,
Что собираются в братство вечернее… Мне
……..Видится: призрак сошёл с монастырской капеллы.
Всё очевидно! XV век на плече
……..Божьего Сына, кругом ощетинились монстры:
В старом музее видения в этом ключе,
……..Этим затёрты вчерашние мысли и контры,
Наскоро смыты… Как в люльке качается мгла
……..В тёртой Европе, в намоленном городе Генте.
…Квасят фламандцы не меньше, чем наши. Пора
……..Выпить и мне за каким-нибудь столиком в центре.

Западная Фландрия: Брюгге

I
Сколь непоняток в житухе-подлюге,
……….Лечится это диковинным Брюгге –
Городом, что и с февральским светилом
……….На договоре? Конвенции? С миром
Жизнь обретается, точно на юге,
……….В северной местности, в правильном духе,
В готике, что за бессмертьем поспела,
……….Сделаешь шаг и – в кармане химера…
Видишь квартал? – после Мемлинга Ханса
……….Даже не силился! Не изменялся!

II
Шпили, святилища, коих древнее
……….Сущий, что тут многократно сильнее.
Сколько распятий локальных, как будто
……….Здесь филиал Твой! И всё-таки трудно,
Чудаковато б жилось тут, «с приветом»
……….Людям, притёртым, пришпиленным к бедам,
Что шкандыбают с Россией в рассудке,
……….Греясь Европой не первые сутки.
Запанибрата со штучным светилом,
……….Выбранный город всё шепчется с миром.

III
Белфорд вовсю раззвонился не вчуже,
……….Хавай музыку, которая лучше
Этой строфы! Всё мощней амплитуда:
……….Колокола – бронзогубое чудо,
Все 47 переполнили время, –
……….Местный порядок, привычка и бремя,
Складной архаикой льётся Европа
……….С тем, чтобы слышалась музыка в оба…
Жизнь продолжается: цок-цок лошадка,
……….В логове гильдии скрылась мулатка.

IV
Быстро-небыстро, но – свиделись, Гвидо*,
……….В камень одетый вумнейший пиита,
Нам преглаголать бы, перешепнуться,
……….Вечность из рук подкормить – разминуться…
В знатном дворе патриарха Грутхусе
……….Стану я к ангелам ближе и к музе,
Видя, как облачко гладить стремится
……….Башенку, солнце ложится на лица.
В облако, так, безо всякой потуги,
……….Ангелы днём превращаются в Брюгге.

V
Средневековье и в жизни, и в слове
……….Было поддержано капелькой крови**,
Той, что привёз на храненье Эльзасский
……….Деррик (не верящий в скользкие сказки).
Пахнут таверны хлебами и сыром,
……….Всепроникающим пивом и киром
Сорокоградусным… Средневековье.
……….Запах каналов запутался в кофе
Города, что́ засадил в мои вены
……….Полную дозу мистической веры.

VI
Мне бы в аптеке – какого там века? –
……….Рая? Бессмертья? Пилюлей успеха?
Некой микстуры Господней, что Ханса
……….Вверх поднимала без всякого шпанса.
Господи! – что там? За створкой, за нефом,
……….Ультрамариновым видимым небом?
Что я Европе? Дружбан понарошку?
……….Не пронести бы Европу, как ложку,
Мимо едала… Запомнить бы Брюгге –
……….Праздником? Музыкой? В каменном духе,

VII
В броской старухе, смотрящей в каналы,
……….В тусклых каналах, глядящих в анналы,
В мельницах, точно сошедших с открыток…
……….Фландрия к вечеру – музыка сытых.
В Брюгге, как в брюхе у Господа Бога,
……….Лучше – за пазухой. (Скоро дорога).
Что я Европе? – прохожий мудила,
……….Коему вдосталь щедрот надарила,
Некий, что так насмотрелся на Ханса
……….В плане какого, Создатель, аванса?..

Варшава. Зелёные святки

Белов наливает, и Штокман советует, но –
Прихватит, что делать?.. Зелёные святки. Аптеки
В Варшаве закрыты. Бухалово разрешено.
И по Маршалко́вской хмельные идут человеки.
Давай под Шопена, которым кафе заросло,
Как стойкий костёл католическим людом сегодня.
Под пепельным небом, в котором полно НЛО,
Не выпить «Соплицы» – абсурд, ерундистика, збродня!

Кто высказал это? – Ружевич, Галчинский, Тувим? –
Константы писал про зелёное пиво со смаком…
Я тоже (при чём тут?), я тоже бывал молодым
И кинуть под жабры умел под краснеющим стягом.
И красный трамвай проплывает в ту сторону, где
На свет появился «трамвайная вишенка» Осип.
И пахнет аиром в костёльных пределах везде,
И тянется рифмочка, вовсе дурацкая: «просып».

И вправду всё праздник, и праздник, и праздник – и что? –
Никак не очнутся от праздника местные люди…
И видимый ангел, что свил на костёле гнездо
Живёт без просыпу и ведает больше о чуде,
Чем эти поэты, что выпили снова, зато
Им так хорошо в симпатичном кафе Фридерика
Читать и молчать под гудочки вечерних авто.
В молчанье таком, может статься, замыслится книга.