Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 1(5)-2015

Константин Латыфич

Из поэмы «Гора»

Об авторе: Родился 15 августа 1966 года. Автор книг в стихах «Человек в интерьере» («Русский Гулливер», Москва, 2007), «Равноденствиер» («Русский Гулливер», Москва, 2012). Стихи публиковались в литературных журналах «Гвидеон» (Москва), «Performance» (Самара), «Графит» (Тольятти). Завершил работу над эпосом «Письмена Междуречья».
Живет в Москве и в Самаре.

Глава 1

Смерть – это гора

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– не бойся её. Возле чёрного Килиманджаро
знай: на вершине его снега с ночи и до утра
не сметаются ветром. И спастись от удара
молний можно лишь там, где лезвие топора
не остро. Там замерзает боль, и душа – опара.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– не обходи её стороной. Прими её как она
есть – с высотой, перед которой твоя кора
сдирается, чтоб с трепетом ты: «не стена»,
– произнёс, а «трамплин». И глухая нора
в той горе – туннель. Земля там не холодна.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– смотри на неё в упор. И ожидай, как дара
взрыва в зрачках, чтобы темнеющая дыра
смела, как золу в ладонь, – облаков отары.
И тогда пчела в цветке, писк летнего комара
с тобой, где на гиперборейском вопит гагара.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– сравни себя с ней, и сразу поймёшь, что ты
больше ёё, как больше любой звезды – жара
от неё, как шире центра – окружность, листы
дольше точки во фразе, и глубже чем номера
числа, яснее звука – слова, что без него чисты.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– взойди на неё, и радость головокружения
от добытой свободы, мысль о которой – стара
там – постигни, как фигурист от скольжения
в аксель тройной, вдохнув, и сказав: «пора!»
Так чемпионом стань, не ведающим поражения.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– пойми какая она внутри. И силу трения
слюды о слюду одновременно, как позавчера
и послезавтра, ощути. Их и равняй терпению
скелета, мышц своих и току крови, что вечера
с полднем скрепляют, спасая тебя от тления.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– услышь то, что над ней. Негромкий шёпот
тех, кто тебе дорог, зовущих туда, где веера
солнц станут телом твоим, и заглушают топот
циклопов там, где ножами срезается кожура
яблок, и без птиц транслируют птичий клёкот.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобой стоит гора,
– взгляни на неё сверху. Склоны её пологи.
И по обоим способен воскликнуть: «Ра!»
– каждый, но под пейзаж подбирает слоги,
и жив этой попыткой, как точкою жив Сёра,
и сокрушаем своим признаньем: «мы не боги».

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора
– полюби её также, как и линию очертания
взлетающей белой цапли, отключённого бра,
что освещало мать, которая на прощание
показывала на тебя, и всполох того костра,
что в полночном заплыве уточнял расстояния.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и пред тобою стоит гора, –
благодари её, как прочную кровлю дома.
Она от усталости защитит и каленье пера,
которое тонкую нить проведёт к плероме
от живота, – ускорит, палисадники у двора
и Альдебаран связав. И в этом узле знакома.

Смерть – это гора.
Если ты в пути, и перед тобою стоит гора,
– прости её за других. Напомни их имена
всей её полости, и на ладони каждого бугра
очертания сохрани, как сугробами семена,
– словом для объятий скорых. Там от ведра
и воды шум – глушит шум полей, где война.
.
Смерть – это гора.
Если ты в пути, и пред тобою стоит гора
– запомни её, чтобы знать смысл движения
на каждую из них. Свои жилы все от бедра
до кистей надрывай, карабкаясь, и жжение
в груди, принимай как свойство того ядра,
что в горе, которая не меняет расположения.

7.12.2013.

Глава 2

Сын, слушай внимательно и смотри

– Сын, слушай внимательно и смотри:
Рядом с тобою – я, и вместе со мною аквамарин
Океана и брызги его с плеч твоих смывает ожоги
от Солнца. И боль проходит, когда в белой пироге*
– в синем твоем сне – топоров маори из­за их спин
не видно. И не страшат слоны и чёрные носороги.

– Мама, но я вижу гору, и она высока. Как её обойти?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
Ты состоишь из воды, вода – прозрачна, и потому
прозрачен и ты для себя, и для Творящего эту воду.
И всё в этой воде: и эта гора, и тот на горе, кто ходу
набирает вверх, и спешащий вниз, ибо легче его уму
туда просчитать маршруты, и сетовать на непогоду.

– Мама, но я вижу гору, и она высока. Как её обойти?

– Сын, слушай внимательно, и смотри:
Нет ни «вчера», ни «завтра», а есть лишь твоя мысль о них
желанием рожденная – не быть, но обе копии сделать точно
тех, о ком ты считаешь, что это ты: в глине завязший прочно
подросток в бахилах на новостройке и старец в очках, что тих
в плетёном кресле с книгой о всадниках четырёх – бессрочных.

– Мама, но я вижу гору, и она высока. Как её обойти?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
Ты есть везде, где есть из клеёнки скатерть, и где грани стакана
в латунном подстаканнике, с крейсером, от чая индийского горячи,
где футбол комментирует Озеров, и по шоссе к остановке «Ключи»
грибники не спеша идут; где жизнь длинней, чем материк Гондвана,
и старше его; где в саду варят варенье, вёдра с ним ставя на кирпичи.

– Мама, но я вижу гору, и она высока. Как её обойти?

Сын, слушай внимательно, и смотри:
– Ты всегда там, где помнили о тебе – во дворе, где не стоптан снег,
и где валенки им набиты до щиколоток, и где шайба летит в колено,
и потому не влетает в ворота; над хоккеистами в куртках кантилена
метели сшивает: проулки, где в шубах и шапках цигейковых на ночлег
разбредаются, и проспекты, где на бейсболки тёплые глядит Селена.

– Мама, но я вижу гору, и она страшна. Куда от неё уйти?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
В тебе только то, что ты хочешь, и что себе просишь – то сыр
в мышеловке желаний, которые кости твои, точно лава в жерлах
вулканов – жгут до самого горла, из которого звуки в свёрлах –
– словах вонзаются снова в тебя: «Ешь и пляши, собирай на пир
предчувствия сытости, ускоряй и множь их до каленья в нервах»

– Мама, но я вижу гору, и она страшна. Куда от неё уйти?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
Ты – это способность стать тем, для кого гора, и под горой огонь
не меч, что отсекает твою вину, и не плаха, где только болью тело
кончается, но компас, чья чуткая стрелка ведёт туда, где облетела
с тебя усталость, и чей пик – в пустоте живой: там намертво конь
белый встаёт, как у цезуры слог, и там возможно пение а капелла.

– Мама, но я вижу гору, и она страшна. Куда от неё уйти?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
Ты всегда в Том, кто имя твоё произнёс, и мне, лежащей в белой,
белой комнате, его передал не слышно. Как в холодной ночи овёс
оно растёт в тебе, и разбивая в пыль, словно булыжники камнетёс,
слова не твои, расширяет лёгкие, как ветер – парус над каравеллой.
И тогда от шага – глубока борозда в судьбе, даже если судьба – утёс.

– Мама, но я вижу гору, и она страшна. Куда от неё уйти?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
И Тот, в ком ты – отпускает тебя, чтобы кончики пальцев шип
кактуса ведали; чтоб знал: не только светят – испепелят стожары.
Пахтай молоко козы, в муку разотри зерно, строй для овец кошары.
И как свой – разбитый до крови нос, чувствуй каждый чужой ушиб.
И ногами босыми вращая гончарный круг, поворачивай круг сансары.

– Мама, я вижу гору, и она во мне. Как мне быть?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
Ты всегда с Тем, в ком ты, и потому не спеши просить. И тогда дыхание
твоё равно шуршанию гальки на берегу залива Пицундского, эвкалиптам
чьи листья-клинки и тугие стволы – без коры. Развернутым манускриптом
– ясным для муравья – они вернут тебе речь, от тли её спасая и высыхания
до букв, чтоб правил ртом своим, мускулом лицевым, как фараон Египтом.

– Мама, я вижу гору, и она во мне. Как мне быть?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
И Тот, в ком ты, вместе с тобой всегда. И потому клавиши на фортепьяно
к пальцам стремятся, как вода в эпитему, чтоб у них задержаться, и в такт
росту листа, вызванной нотой – в гамму упасть, чтобы по эллипсу на тракт
свой заходила комета, хвостом оставляя след над яслями, и дым от кальяна **
Котопакси ложился на мох – занавесом, когда кончится драмы последний акт.

– Мама, я вижу гору, и она во мне. Как мне быть?

– Сын, слушай внимательно и смотри:
Ты на горе, в темноте, но, если ты веришь мне, то сам разглядеть дорогу
сможешь, сквозь летящий пепел – на землю, где скорпионы загибают в рог
хвосты, глядя, и на вихрь зелёный саранчи, что щадит не сметенные в стог
травы, и на чёрные пол-Солнца над головой – не кричи, и не бей тревогу.
Кто послал тебя на гору для горы, тот и примет тебя обратно на свой порог.

– Мама, я вижу гору и она для меня. Мне на неё идти.

19 февраля 2014

* По одной из новозеландских легенд приближающаяся белая пирога является предвестником беды.
** Джотто, в одной из своих фресок, изобразил комету Галлея,
увиденную им в 1301 году, как Вифлеемскую звезду над яслями
.

Глава 7

Шаг у подножья горы

Шаг у подножья горы,
и новая послана весть
вверх, и края не остры
там, где ответ ему есть:
земной не бойся коры,
когда в груди топоры!

И если способен ты: «да»
сразу воскликнуть на то,
– здесь все твои города,
которые не знает никто!
Их дна глазного слюда
явит, как ступишь сюда.

Отблеск башен витых
крепит разбитую кость.
Светит, и в тучах литых
кисть сбирается в горсть.
На площадях ли пустых
или на склонах крутых.

Шаг у подножия горы
равен к вершине пути,
если слепой мошкары
рою ты скажешь: лети
жалить меня до дыры
чтоб шли в реке осетры.

Чтобы копытами конь
в поле не выбил траву.
Чтоб в керосинке огонь
в кровь и плоть – наяву
буквы плавил в ладонь,
чьи линии ты – не тронь!

И когда хрустнет печать,
рог вострубит костяной –
чтоб невозможно разъять
с чистой водой ледяной
было слова. Да не взять
пламени – альфу и ять!

Шаг у подножья горы,
и позвоночник в дугу.
Но посреди этой игры
бросишь: дальше могу
жить – до новой поры,
как рыба – дольше икры.

После паденья ход лет
и часов – снегом на рот,
ему прикрытый в ответ,
падает из сотен реторт,
чтобы в саду бересклет
рос, как небесный скелет.

После падения, – в хруст
веток голос твой, к нулю
звук их. И, словно из уст,
слышится возглас: люблю
в шелесте, и бьёт мангуст
змею, где воздух не пуст.

Шаг у подножья горы,
всегда длиннее версты.
Сильнее у чёрной норы,
помня о шаге том, – ты
станешь, за нею – шары
звёзд, чей свет без жары.

И так обретаешь черты
живые, и жесты просты,
зная – последней черты
нет, где на пике чисты
облака, под ними гурты
овец, море, лодки, порты.

Когда в груди топоры,
земной не бойся коры.
Сверху ответ тебе есть
– там, где края не остры.
И новая послана весть:
Шаг у подножья горы.

30 января 2015.