Андрей Тавров

Иероним и лев

Северного полюса магнит
льву понюхать бабочку велит
изогнуться стать подковой
флаг в руке зажать целковый
что в ветре прыгает косой
как заяц с желтой полосой

Иероним как лев в бороде дремуч
сердца ищет часть где растаяли облака
а его уж и вовсе там нет – сам себе он и клюв и ключ
в золотую букву вмерз подковой из молока

лев сидит на задних лапах как колесо
флаг из когтей ушел на дальний балкон как лицо
над утренней площадью колышется и поет
а лев руки к груди прижал
……как к стакану и шепчет свое –

нас тут трое Боже я ты и снег
………..он жжет мне лапы и отсырел мой бок
в мою левую тела часть вошел человек
как в стену кирпич и я иначе я жить не мог

одной мы спутаны головой
в буквах гнидах и колтунах
куда он туда и я с ним живой
полушубок и полунаг

был я из кубиков а стал из далеких букв
шерсть моя вкось и ось моя рядом лежит
я далекого твоего языка приближенный звук
держу себя между рук и пламя в стекле дрожит

А иероним колюч и раним сам в себе утоп
выходит и входит в себя как звезды или луна
и идет по небу не зная троп
и обратно входит не зная сна

Господи говорит лев ничего мне не надо
чувствую небо в груди чувствую небо в груди

Надежда Кондакова

Последнее море

Ни слова о том, что будет потом,
ни слова об этом, мой друг, –
в последнем огне, в огне золотом
последнее море вокруг.

Мы завтра покинем сии берега –
о, дольше, огонь, погори,
о том, что ни друга вокруг, ни врага
ты нам говори, говори…

И слепо и глухо и просто немой –
ответчик и он же – истец.
Но завтра и мы соберемся домой,
отсрочь это завтра, Отец!

О, дай наглядеться, наплакаться, на-
смеяться в пейзаже грудном…
Есть сто пунктуаций во все времена,
а паузы нет ни в одном.

Но именно в паузах жизнь и горчит,
но именно в паузах встреч,
как море, последнее море, звучит
нечленораздельная речь.

06-03-15

Вячеслав Тюрин

* * *
Воскресая, как будто Феникс из пепла, речь
отверзает уста певцу, вызывая жажду.
Но вода, как и прежде, вот она. Пренебречь
этим фактом нельзя. Пью, потому что стражду.
Потому что пылают девственные леса;
на развалинах городов возникают – даже
и не знаю, как их назвать, не кривя лица.
Вещи гибнут на благотворительной распродаже.

Человечество расползается по земле,
словно щупальца мозга, думающего много.
О себе, разумеется. Мысль о добре и зле
осточертела. Существованье Бога
столь очевидно, что больше не заикнусь
в этом ключе. Молчанье почту за благо.
Воздух влажен, и донимает ночами гнус.
И лежит на столе бумага.

Вадим Месяц

Верлен

На водной глади воробьиных стай
сравнимой с неподвижностью асфальта
хоть закричи, хоть тяжкий камень брось
закат, что перелился через край
волною раскаленного базальта
у солнечных часов ломает ось

Обрушились картонные сады
но поднимались черные деревья
уныло дребезжащие листвой
и высыхали мокрые следы
от сладкой эфемерности дурея
и щелкая пыльцой пороховой

Меня загнала молодость в тупик
пока я шел по площади бескрайней
на ужин к пожилому палачу
и мы не знали кто из нас старик
ведомые взаимностью стараний
у изголовья погасить свечу

Сокровищ сколько в платяном шкафу
для каждой тени здесь пошито платье
и каждая насупилась и ждет
когда я как ребенок зареву
ища во тьме привычные объятья
и вслед за сентябрем уйду в полет

Я разлюблю кирпичные дома
хоругви белокаменной эпохи
готическую вычурность могил
и вместе с воробьями задарма
пойду клевать рассыпанные крохи
под животами у кобыл

В безвестном полдне спрятанный рассвет
качается под тяжестью заката
остановив сердца зверей и птиц
твоя судьба уже сошла на нет
но тянется к зениту как утрата
любимых лиц.

Олег Комков

Напутствие

О чём споёшь пред ликом той зари,
Когда, разлитый пустотою рани,
Холодный свет прильнёт к саднящей ране?
– О, песнь мою с собою забери!

О чём солжёшь пред ликом той души,
Которая, души в тебе не чая,
Совьёт мечту, печаль твою венчая?
– О, ложь мою отринуть не спеши!

О чём смолчишь пред ликом той земли,
Что чистую познала древле муку
И тайно холит каждую разлуку?
– О, лишь молчанью моему внемли!

Алексей Дьячков

Узловая

Слово Господи молвит по рации,
И послышится мне в тот же миг
Металлический гул, звуки станции,
Проводницы отчаянный крик.

И во тьме с нарастающим грохотом
Перед долгим затишьем пройдут
Все, что было мне близко и дорого, –
Дымный тамбур, купейный уют.

И окно с белой шторкой на тоненькой
Бечеве, и прервавший свой сон –
В ночь уткнувшийся мальчик, ладонями
Заслонивший от бликов лицо.

Странный мир, в темноте утопающий. –
Он увидит и степи, и гать,
И леса, и озера, и кладбища –
Все что можно во тьме угадать.

Приспособив к ночи свое зрение,
Он узнает родные места,
С неподвижным пейзажем с селением
Совпадая чертами лица.

Михаил Свищев

Муму

А мы за причалом минуем причал,
Гребки тяжелы и неловки,
Две жизни похожи, как два кирпича
На дне прохудившейся лодки.

Молчат в глубине голубые язи,
Танцуют пьянчужки на пляже,
Вода не вино – не развяжет язык,
Простого узла не развяжет.

Везде тишина – что погост, что вокзал,
Не знающий бабьего тела
Мужик мужикам ничего не сказал –
Мужик развернулся и сделал.

За чаем усядусь, белёсый, как мел,
Ладони положат на плечи
И спросят – от горя, поди, онемел?
А я чуть не вспомнил дар речи,

А вспомнил, как раньше, на голову глух,
невнятно, грешно и убого
одну лишь тебя звал по имени вслух,
тебя – и по всенощным Бога…

Немые коровы плетутся с лугов,
Щенок заливается куцый,
Два слога похожи, как пара кругов,
Что молча сейчас разойдутся.

Вадим Молодый

Анне Барковой

Боги жаждут… Будем терпеливо
ждать, пока насытятся они.
Трут намок. Раскрошено огниво.
Вязнут в плоти зубья шестерни.

Рвется пряжа. Атропос зевает.
Энио таращится в окно.
Над пустыней солнце замирает,
покрывает пыль веретено.

Трубный рев обрушивает стены
и плывет, угрюма и страшна,
раздвигая тушей клочья пены,
в низком небе мертвая луна.

Похоть душ взывает и взыскует,
похоть тел сиренами поет,
и Форкида смертная тоскует,
в безнадежный ринувшись полет.

В борозде, ползущей вслед за Кадмом, –
по иному нам не суждено, –
задыхаясь в мраке безотрадном,
прорастает мертвое зерно.

Боги жаждут… Так поднимем чаши
за судьбу, которая свела,
оболочки сброшенные наши –
в никуда бредущие тела…

Игорь Куницын

* * *
В горах незримых Дагестана
ты говоришь, что ловишь лис
и мне звонишь всё время пьяный,
мой друг единственный, Борис.

К тебе не скоро я приеду
нырять в неведомый Сулак.
Семь дней в неделю без обеда
пашу я, Боря, как ишак.

Ты говоришь завёл собаку,
купил двухсотый Мерседес.
А я, Борян, сегодня в драку
с тремя придурками полез.

Теперь в окошко на диване
гляжу, прищуря правый глаз.
Ты говоришь, что в Дагестане
живётся лучше, чем у нас.

И я тебе охотно верю,
хоть не встречались десять лет.
Ну что такое, Боря, время?
Ничто, бессмыслица и бред.

Михаил Дынкин

* * *
иногда ему снятся сплетённые змеями руки
из небесных посудин лучи голубые исходят
и сидят под лучами смешные двойные старухи
говорят, что сиамские, и разговор переводят…
всё зависит от ракурса, от освещения и от
цифрового редактора, если имеется оный
иногда он торопится сделать неправильный вывод
что проснулся, и тут же химеры и хамелеоны
укрепляют позиции: на запотевшей иконе
двухметровые слизни ведут богословские споры
посетитель садится, пускает квадратные корни
зарастают фиалками датчики и мониторы
продолжая фиксировать то, что становится явью –
угасание функций, стирание личности, быстрый
переход в положение лёжа
в раскисшую яму
над которой чернеют размытые контуры близких
всё висят, стекленея, прозрачные длинные струи
и кленовые листья меж ними проносятся в пляске
так на палубе верхней, оставив невольника в трюме
замирают матросы в глубоких зрачках океанских

Сергей Крюков

Мжуть

В полумраке полуночных красок,
Подавляя желанье уснуть,
Протекает меж явей и сказок
Немудрёная реченька Мжуть.

Словно прячась от глаза лихого,
Тянет речка извилистый путь
То по днищу оврага глухого,
То под камни ныряя, как ртуть.

Неприметней не сыщешь речушки,
Пронизавшей моё забытьё,
И Протва, словно мама-старушка,
Принимает в объятья её.

Сумрак тихо в окошко сочится,
Лаской стелется ночь по углам.
И поняв, отчего мне не спится,
Делит речка весь мир пополам.

Пробираясь промеж половинок,
Укрывает питомцев своих
Под зелёною кожей кувшинок
И под белыми чашками их.

По деревне, сползающей с кручи,
Петухи спозаранку вопят.
А в избушке, седой и дремучей,
Поутру половицы скрипят.

Провожаемый взрывами лая,
Рыболов, отрешась от забот,
Вдоль заборов косых замирая,
На свидание с речкой идёт.

А речушка сама непрестанно,
Как невеста, тиха и кротка,
Ждёт, прикрывшись фатою тумана,
Своего жениха – рыбака.

Видно, в том её доброе счастье,
Чтобы кто-­нибудь сквозь забытьё
Посидел с поплавочною снастью
Над приветливой гладью её.

Анна Глазова

* * *
водораздел это воля
предваряющая исток,
безводный виток
в земном движении,

и когда вода
в уже взрослой реке
улыбается водоворотами –

в ней немного ещё развернулась
воля к истоку