* * *
Дети к звездам летают,
Дети ходят по краю.
Дети всего не знают,
Дети детей рожают.

Взрослых никто не знает.
Где они обитают?
Там, где собаки лают,
Злую метель гоняют?

Там, где звезда качает
След от большой ракеты?
Но, если кто не знает,
То и в ракете дети…

Сицилия. 1964-й год. Этна и А. Ахматова

Декабрь. Зима началась незаметно,
Не меняя почти ничего, кроме ветра
И оттенка волны. От дыхания Этны
Запотел небосвод.
Кровь кипит в раскаленных недрах,
Превращая волну в километры
Пляжей, пристаней, парапетов
Непрестанно за годом год.
«Анна, мне бы твое сильное сердце.
Остров стал бы мне мал. До Рима
Дотянулась бы. Неизмерима
Была бы. Что мне вечная Таормина
Одна и та же…»
«Этна, ты не знаешь, наши сердца похожи.
Ты ворочаешь огненные камни, я, посмотри, тоже.
И пожар, что живет у тебя и у меня под кожей, –
Один и тот же…»
Декабрь. Говорили друг с другом два исполина.
Рыбаки готовили лодки, чинили сети.
Плыла зачарованно Таормина
В невозможном закатном свете.

Дом

Мой дом шумит как море, дикое и большое.
Есть в нем сундуки с сокровищами, рыбы с открытыми ртами.
Луна приподнимает полосу прибоя,
Под ней люди с песьими головами.
На берегу живут в незапертых никогда клетках
Невидимые заводные птицы.
По утрам они выклевывают глаза мертвым дельфинам,
поют только летом,
Вяжут мелодии на солнечных ослепительных спицах.
Мне незачем смотреть на часы, в доме постоянно полдень.
Всегда пора разжигать огонь и печь хлеб.
Так и шумит море,
Тысячу лет.

Ялта

Ветер ворвался в бухту.
Инжир, как плохая актриса,
Роняет плоды, даже те, что еще не созрели.
Мир разомкнут, не перепутан,
Краской такой написан,
Что и усилий смотреть нужно – еле­еле.

Взгляд ошарашенной белкой
С крыши на крышу скачет и тонет в море.
Пахнет кофе, детством, лепешками с сыром,
Копченой рыбой, совсем свежей побелкой.

Воздух прошит кипарисами,
Спорим,
Это запах неограниченной власти над миром?

Потому что здесь улицы шириной с распростертые объятия.
Девочки ходят в платьях,
А мальчики с блестящей кожей достают им красивые камешки
с морского дна.

Ноябрь

Воздух прозрачный, даже чуть­чуть горький,
Как остывший чай с вытоптанной лимонной долькой.
Сухая трава не кажется больше лишней,
Солнце словно повернулось к звездам лицом,
к нам – проржавевшим днищем.
Вдаль становится лучше видно, свет не играет на лицах с тенью,
Голым веткам только и остается, что служить опорой
Для кочующих птиц или пищей для рыжих оленей,
Или огнем для тех, кто покинул медленно остывающий город.

Мусор

Кануло солнце на пустыре за домом…
Там, где свалено вместе со всяким ломом,

Мусором и облетевшими листьями
Много чего… Из всего того сшить бы мне
Теплых длинных пальто к осени.
Но совсем устала и бросила –
Бросила гнить и пачкаться

Праздники, книги пачками,
Сети рыболовецкие,
Сны и игрушки детские.
Все, о чем вечерами долго спорили,
Личные и осажденные территории,
Веру в себя и немного в ближнего.

Чувство – когда, глядя на твой стриженый
Затылок, хотелось плакать.
И это была не осенняя слякоть.

Звездопад

Сегодня ночью неприкаянные звезды
Будут сыпаться из созвездия Стенного Квадранта.

На стене моей, как предупреждение, грозно
Мигает простая, людьми собранная гирлянда.
Ветер смешивает ночь и оттепель
В нечто, непроницаемое для взгляда.
Как тут узнать, кто для меня щедрой россыпью
Звезды крадет из далекого космического сада?

Лошадь и гиена
«Право на неприкосновенность жилища»

В одном чудесном городе,
Где много-много жителей,
Лошадка тонконогая
На улице Строителей
Жила в уютном домике
С крылечком и салфетками,
С цветком на подоконнике,
И несколькими детками.
Однажды утром пятничным,
Когда лошадка в туфельках,
Детей отправив с нянечкой,
Ушла сидеть на пуфиках
В кафе, случилось грустное.
Гиена, всем известная,
Как жадная и гнусная,
Пройдоха и нечестная,
Пробралась в домик чистенький,
Сломала стул и зеркало,
Цветам отгрызла листики.
Наелась, покумекала,
Решила: «Дом мне нравится,
А, значит, без стеснения,
Я, чудная красавица,
Здесь буду жить». Тем временем
Смеркалось. Лошадь белая,
Детей забрав из садика,
Вернулась. В ванной смелая
Гиена пьет из тазика.
Лошадка очень вежливо
Спросила, что за фортели.
Гиена пуще прежнего
Валяется от хохота.
Лошадка туфли скинула,
Затопала копытами,
Горшок разбила с примулой.
Суровая, сердитая
Сказала Лошадь:
«Слушайте, Гиена,
Мое жилище
Неприкосновенно».
Испуганно гиена
Просила лишь пощады,
Шипела и плевалась
От злости и досады.
С позором Лошадь прогнала Гиену вон,
Чтоб впредь не смела зариться на лошадиный дом.

Акварель

Я тебя карандашом и акварелью
Черной нарисую. Так охотник
Если птицу дикую застрелит, –
Ясный день немедленно намокнет.
Так и ты, разлита на бумаге,
Часть себя утратишь безвозвратно,
Но взамен такую легкость шага
Обретешь. И доживешь до марта.

Снег

1.
Таращится небо остолбенело,
Как будто в него забросили тело,
Оно на тысячи тысяч замерзших частиц
Разлетелось и спорит с отсутствием птиц…
Как будто всплакнуло большое-большое
Животное, будто во тьме, за луною,
Ему недостаточно звездного света.
Оно хочет играть с заведенной планетой.
Белизной отравив, вспенив сетчатку,
Без усилий нарушив закон перспективы,
Снег все множит без счета себя. Так опрятно
Стало в мире и невыносимо.

2.
Горизонтально падал снег.
В нем шел и сгинул человек.
Как рудокоп секущих жил,
Он до рассвета не дожил.

Снег эту ночь насквозь прошил,
Но где-то в центре моих жил,
Внутри меня жил человек.
Он, как и тот, пропал – и нет.

Светлячок

Не свети мне, не вейся вокруг.
Ты, звезда-насекомое, бойся
Моих неоперенных рук,
Неприкаянного их свойства.
Там, где ты, – там волнуется свет,
Обнажаются корни и травы
Поднимаются вверх. Бересклет
Загорается ярко-алым.
Оказавшись в плену в моих
Непрозрачных горстях, ты утратишь
Весь свой свет – без остатка излив,
Чтоб и мне – ненадолго – но стать им.

Ночь

Ночь… Все простить… Простые числа…
Все нараспашку. На соснах иглы.
И бабочка, война со смыслом,
металась, будто воздух стригла.
Она и я, мы с ней совпали.
Тревожный фокус
Одной спирали.
Совсем не значит, что мне по силам
Дознаться сути.
И ей едва ли
Доступна правда о главной цели.
Но этой ночью,
Когда все спали,
Когда июль так мягко стелет,
Мы друг для друга застывали
В смолистом мареве…