Владимир Алейников

* * *

Для смутного времени – темень и хмарь,
Да с Фороса – ветер безносый, –
Опять самозванство на троне, как встарь,
Держава – у края откоса.

Поистине ржавой спирали виток
Бесовские силы замкнули, –
Мне речь уберечь бы да воли глоток,
Чтоб выжить в развале и гуле.

У бреда лица и названия нет –
Глядит осьмиглавым драконом
Из мыслимых всех и немыслимых бед,
Как язвой, пугает законом.

Никто мне не вправе указывать путь –
Дыханью не хватит ли боли?
И слово найду я, чтоб выразить суть
Эпохи своей и юдоли.

Чумацкого Шляха сивашскую соль
Не сыплет судьба надо мною –
И с тем, что живу я, считаться изволь,
Пусть всех обхожу стороною.

У нас обойтись невозможно без бурь –
Ну, кто там? – данайцы, нубийцы? –
А горлица кличет сквозь южную хмурь:
– Убийцы! Убийцы! Убийцы!

Ну, где вы, свидетели прежних обид,
Скитальцы, дельцы, остроумцы? –
А горлица плачет – и эхо летит:
– Безумцы! Безумцы! Безумцы!

Полынь собирайте гурьбой на холмах,
Зажжённые свечи несите, –
А горлица стонет – и слышно впотьмах:
– Спасите! Спасите! Спасите!

19 – 20 августа 1991

Владимир Дмитриевич Алейников, русский поэт, прозаик, переводчик, художник, родился 28 января 1946 года в Перми. Вырос на Украине, в Кривом Роге. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Основатель и лидер легендарного литературного содружества СМОГ. С 1965 года стихи публиковались на Западе. При советской власти в отечестве не издавался. Более четверти века тексты его широко распространялись в самиздате. В восьмидесятых годах был известен как переводчик поэзии народов СССР. Публикации стихов и прозы на родине начались в период перестройки. Автор многих книг стихов и прозы – воспоминаний об ушедшей эпохе и своих современниках. Стихи переведены на различные языки. Лауреат премии Андрея Белого, Международной Отметины имени Давида Бурлюка, Бунинской премии, ряда журнальных премий. Член Союза писателей Москвы, Союза писателей 21 века и Высшего творческого совета этого Союза. Член ПЕН-клуба. Поэт года (2009). Человек года (2010). Живёт в Москве и Коктебеле.

Масштаб созданного Владимиром Алейниковым поражает. Год за годом, месяц за месяцем, день за днём, час за часом он создаёт единую гигантскую стихо-фреску. Её не окинуть вот так запросто одним взором. Необходима адекватная работа воспринимающего. То есть надо пройти вместе с поэтом час за часом, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Войти в этот поэтический тоннель, фосфоресцирующий изощрённой образностью, идти, иногда заслоняя глаза от слишком яркого света, лавируя в прихотливой ритмической структуре стиха. Стих по Алейникову предстает аналогом нерушимой гармонии. Он настолько основательно проработан, внутренне спаян, что, кажется, даже ударь по нему резвой критической дубиной, он даже не шелохнётся! Это органичный (= природный) сплав высокой поэтической традиции с вольными переливами казацкой степи (поясню, что имею в виду и саму степь как живое существо и летящего коня и всадника и посвист нагайки…). Здесь и малороссийские Думы, и гоголевские пересоздания казацких легенд, и поэзия Максимилиана Волошина, созданный им и вокруг него крымский текст. Но сплав отнюдь не означает обронзовевшей монолитности. Улавливаются живые ритмы, а они весьма изменчивы, и в стихах схвачены в своей изменчивой непосредственности. Итак, без боязни, но с внутренней собранностью, последуем по извивам стиха Владимира Алейникова по пути к вечно колеблющейся и колеблемой Гармонии.

…Поэзия Владимира Алейникова отмечена редчайшим – по нынешним представлениям – свойством. Я назвала бы его «метафизическим оптимизмом». Может быть, так действует киммерийский воздух на обугленный рассудок невольного маргинала и бродяги… Или аттическая трагедия чертит роковые знаки на московском асфальте… Или вырывается из-под земли – сверкающим на солнце фонтаном – горьковато-солёный минеральный источник… Бытие, насквозь проникнутое дионисийским терзанием и вакхическим восторгом, как живописное полотно, расправлено в гармонической строгости аполлоновой меры. Словно художник – по давней, несбыточной моей мечте – «каплей дрожит в каждой точке мире и держит все точки мира перед собой, как на ладони». Ведь по-другому невозможно

Это какой-то новый символизм. Выросший в опыте искривлявшегося, изолгавшегося, захлебнувшегося в собственной крови и мерзости, сладострастно фашиствовавшего двадцатого века. Чудом уцелевший в катастрофе, так этот опыт мог бы, наверное, трансцендировать ангел, который не судит, но любит; не карает, но прощает; не отчаивается, но смотрит за горизонт – в прошлое и в будущее, единые в переживаемом мгновении. Поэтому искусство Алейникова не может быть оценено в категориях современности – оно принципиально НЕ-современно, ибо собеседует с бессмертными тенями и ещё не родившимися потомками, нам же остаётся лишь смиренно прислушиваться к этой неспешной речи. К её розам и хризантемам, волнам и ливням, камням и пескам, эллиническим грёзам и звонкому всечеловеческому многоголосию…
Бродский – кухня, Алейников – Вселенная.