Сергей Соловьев
* * *
Взгляни в лицо цветка:
благословенье и проклятье –
в одном. Как смертная тоска
и счастье. Не рифмуй,
и так всё связано смирительной рубахой
родства, как белый свет нательный
во тьме и звездный кляп во рту.
Зачем ты, камень, мать моя, лежишь в песке,
во мне, а небу глаз не проморгать от птиц.
Рифмуй – «отец», но про себя. Слезится даль
так старчески и близоруко. А близь – как дай
вам бог сойти с ума. Никто не изгнан. Но и рай
не создан. Сосны? Да, пусть будут, и закат
меж ними. И ангелы, как кошки на пожаре,
в нем носятся. И в соснах, и в тебе. На этом
тут всё и держится, на этих нана каторжанах
света – в пыльце, в цепях и песнях, без лица,
взгляни…
Сергей Соловьев – поэт, один из ярких представителей метареализма. Автор 15 книг прозы, поэзии и эссеистики, среди которых: «Пир», «Книга», «Дитя», «Аморт», «Крымский диван», «Индийская защита», «В стороне», «Адамов мост» и др. Лауреат премии Ивана Бунина и премии «Планета поэта», финалист премии Андрея Белого и студенческого Букера. Член русского Пен-центра.
Родился в Киеве в 1959, окончил филологический факультет Черновицкого университета, работал художником реставратором монументальной живописи в церквях и монастырях Украины. В середине восьмидесятых создал в Киеве авангардный театр «Нольдистанция», в девяностые – периодическое литературно-художественное изделие «Ковчег». К 2000-у году – архитектурный проект метаигрового города-лабиринта (Германия). В середине 2000-х – автор проекта и руководитель клуба свободной мысли «Речевые ландшафты» и гл. редактор альманаха современной литературы «Фигуры речи» (Москва). Живет в Германии.
Вселенные Соловьева компактны, границы их не открыты. Это поэт уникальных состояний с гениальным внутренним прочтением. Его палитра похожа на континентальные пятна глобуса. Он капитан неизведанных интроспекций, составитель каталогов метафизических новшеств. Так первооткрыватель преследует горизонт.
Открытие за открытием, ослепительная новизна и совершенно сумасшедшая свобода в словоупотреблении. Текст переливается цветом, как мокрая смальта, попавшая в цветовой луч. Это и есть «поэтика рая» как я её обозначал. Напряжение этого письма – между превращением и преображением.
У сфинкса этой поэзии торс быка, лик женщины, кошачьи лапы и крылья цыганского ангела. Стоит он на перепутье между Индией, Крымом, Европой и Россией, спиной к рациональному миру, лицом к внесловесному истоку.
Текст Соловьева: Сон и Эрос, братья смерти. Метаморфозы Овидия в Крыму. Высокая, очень высокая точка обзора, разница уровней между горами и морем. Внутреннее кино, как «Книги Просперо» Гринуэя и «Лабиринт Фавна» Гильермо дель Торо. Женщины-птицы, мужчины-насекомые, жизнь насекомых. Текст разрушается и созидается на глазах читателя. Этому потоку речи следует отдаться, вынырнуть придется через много километров, уже при впадении в море.
Это нужно читать, закрыв глаза, с расстояния, вжатого в ноль. В современной литературе такой взгляд – не в себя, а в глубь другого – настолько редок, что воспринимается как откровение.
То, что делает Соловьев – ни на кого и ни на что не похоже, и никуда не втискивается, ни в ожидания, ни в представления. Потому и обречено в литературной текучке на отталкивание. Это письмо держится не уловками, придуманными поколениями романистов, а на чуде слова и чувстве счастья. Я пил эти тексты драгоценными глотками. И стихи, и проза совершенно гениальны.