Ефим Гаммер

И вечный спор победы с пораженьем

Стихи

Об авторе: Род. 16 апреля 1945 г. в Оренбурге (Россия), жил в Риге, закончил русское отделение журналистики Латвийского госуниверситета, автор 15 книг, лауреат ряда международных премий  по литературе, журналистике и изобразительному искусству, обладатель Гран-при и 13 медалей международных выставок в США, Франции, Австралии.
Среди литературных премий – Бунинская, серебряная медаль, Москва, 2008, «Добрая лира», Санкт-Петербург, 2007, «Золотое перо Руси», золотой знак, Москва, 2005 и золотая медаль на постаменте с надписью «Лучшему автору», 2010, «Петербург. Возрождение мечты, 2003». В 2012 году стал лауреатом (малая золотая медаль) 3-го Международного конкурса имени Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков и дипломантом 4-го международного конкурса имени Алексея Толстого.
Его роман о подростках «Приемные дети войны» был также отмечен Фондом «Русский мир».
Живет в Иерусалиме. Работает на радио «Голос Израиля». Шеф-редактор и ведущий авторского радиожурнала «Вечерний калейдоскоп», член израильских и международных союзов писателей, журналистов художников, входит в редколлегии журналов «Литературный Иерусалим», «Литературный Иерусалим улыбается» (Израиль) и «Приокские зори» (Россия). Печатается в журналах России, США, Израиля, Германии, Франции, Латвии, Дании, Финляндии, Украины, Молдовы и других стран, переводится на иностранные языки.
В 1998 году Ефим Гаммер, бывший победитель первенств Латвии. Прибалтики, Израиля по боксу, вернулся на ринг после 18-летнего перерыва и по сей день является чемпионом Иерусалима.

Рисковые затеи

1
Неземное счастье таится в медвежьем углу.
Набреду, если ноги потемкам привычны.
Там где кедры стояли, сегодня золу
разметает по небу вольница птичья.
Перекресток сомнений. Отдышка. Дурман.
Занавешены мысли туманом иллюзий.
То ли сгинул в просторах души хулиган,
то ли стал неуклюж и грузен.
Подвернул из заблудшей тоски «Кадиллак».
– Подвезти? Трешка к Черту, червонец к Богу.
Но в таежном углу «Кадиллак» – это так:
бесполезная вещь для берлоги.
С неба птицы смотались. Перед дождем
оседает зола прямиком мне на плечи.
Быть грозе? Подождем. Подождем.
Время взад и вперед. И навстречу.

2
Из неразумья набегают годы,
воруют чувства, похваляют разум.
И под прикрытьем карнавальных масок
балуют кистенем свободы.
Довольный вечер в зеркальце глядится.
морщинки щиплет, стягивает кожу,
а в зазеркалье маслит хромом рожи,
чтоб, гримируя, превратить их в лица.
Какие физии! Какое столкновенье
надежд и помыслов с реальностью увечной.
Хотелось бы сказать: «Остановись, мгновенье!»
Но сказано уже и, видимо, навечно.

2
Люди усердно казались живыми.
Шли по базару, стонали и выли,
пили «Столичную», «Херес» и «Старку»,
бились в ознобе, подобном рожденью,
злобно топтались над собственной тенью,
видя подобье в ней вражьего танка.

Люди стремились подняться над миром.
Жили работой, упрятанной в тире,
мясистых телят в зоопарке растили,
буйненьких жен сдавали в солдаты,
в прорубь сигали на поиски клада,
картошку варили в расплавленном мыле.

Люди нахраписто въелись в науку.
Выпекли в домне хлеба краюху,
формулу жизни сыскали в реторте,
вывели новый вид попугая:
волчий загривок, силища бугая
и благосклонные мысли на морде.

Люди бесстрашно стремились к свободе.
Песни слагали по бардовской моде,
мазали дегтем плакатные рожи,
шли на рентген, чтоб костлявые снимки
затем превращать в ходовые пластинки,
лишь бы на Запад быть чем-то похожи.

Люди в грядущее пялились зорко.
Видели пряник, а рядом конторку,
в ней за столом стервеца-попугая:
волчий загривок, мысли на морде.
Пишет чего-то. Когтями. А когти
в кровь человечью макает.

Люди усердно казались живыми.
Как на подписку, очередь вили:
все к попугаю, без вызова-спроса,
и по дороге тюкались носом,
чтоб малокровием не осрамиться.
Все на продажу. А кровь не водица –
самые лучшие в мире чернила!

И вечный спор победы с пораженьем

1
Смиренье, взрыв души,
разорванность пространства.
И снова миражи,
и снова постоянство.
Уверенность слепца
в боксерском озаренье.
Не воду пить с лица,
когда влечет боренье.
А если – сквозь инстинкт?
А если – не с размаху?
Творит победный миг
себя из гущи страха.
А если? Вздрогнул гонг.
И ринг, как жизни книга.
Уклон! Удар! Ты смог
встать на вершине мига.
Казалось бы, весна,
прожекторное солнца.
Такая новизна,
что смерть и впрямь уймется.
Но первый раунд скор.
Межвременье в смятенье.
И снова вечный спор
победы с пораженьем.

2
Струнное крошево мыслей,
сонные ритмы желаний.
Некогда бойкие измы
прелью торгуют в тумане.
Низко приспущено небо,
тучи на тротуаре.
Ходишь наощупь, и слепо
тычешься харей о харю.

3
Измышлены пути,
издерганные «сутью».
Изломаны орудья,
изгойство позади.
И вспененный Бейрут
«Калашниками» кроет,
и кедры сыплют хвою
навстречу, там и тут.
Впервые жизнь дана,
как мужество, как сила.
Но почему – не мило?
Но почему – вина?

4
Танковый, под калибровку пушек, век.
Одичалых волкодавов стая.
Рефери за рингом – Жизнь, Судьба, Косая.
А на ринге благодетель – Брейк.
Рыцари рядятся в умиранье.
витязи бегут от битв в полон.
А на площадях, под колокольный звон,
травится толпой венец созданья.

5
Победа? Пораженье? Квиты.
Не выискать лазейки в мир иной,
где никогда не встретишься с войной,
где никогда не быть убитым.