Николай Рачков

У русского предела

У меня в руках небольшая книга стихов «Свет вечерний» поэта Анатолия Аврутина из Минска. Давно слежу за творчеством этого одного из наиболее одарённых на так называемом постсоветском пространстве современных поэтов. Помню, когда впервые прочитал его стихотворение «Грушевка», меня охватило невольное волнение – так по-новому, так безыскусно и точно о послевоенной женской судьбе ещё мало кто написал. У грубой дощатой колонки «стирали на Грушевке бабы, подолы чуток подоткнув», они «смывали с одёжки войну», стирали «обноски ребячьи да мелкое что-то своё». Вот она картина послевоенного разбитого войной города, вот они – наши сильные, работящие, бедные бабёнки, оставшиеся без мужей, молодые солдатки-вдовы, которые «дружно глазами тоскуя, глядели сквозь влажную даль на ту, что рубаху мужскую в тугую крутила спираль». И вся картина. Но сколько жизненного пространства в этих коротких строчках, сколько болевой судьбы целого поколения! Такое мог увидеть незашоренными глазами только тот, кто стоял рядом, кто всё это пережил, перечувствовал, перестрадал любящим сердцем – только настоящий поэт.
Поразило меня и другое его стихотворение – «В тридцать лет». Приведу его целиком.

Как предельно точно, лаконично уместились в эти две строфы и счастье человеческое, и жизненная безысходность, когда любовь уже на грани, когда только совесть напоминает о чём-то более высоком, когда не спится потому, что душа страдает от рухнувшей близости двоих, страдает потому, что это её «мальчик плачет…»
Настоящие стихи невозможно пересказать своими словами, потому что есть в них некая тайна, о которой и сам-то поэт еле догадывается, ибо сам бьётся над мыслью: «тьма ли родится из света, свет ли родится из тьмы».
Да, только истинный поэт может увидеть в вечернем небе мерцающий «звёздный пруд, как золото на черни». Этот тихий свет вечерний напоминает ему, как «мало было звёзд и много терний» в жизни, которая тоже склонилась к вечеру. И когда «в хрустальном пёрышке кончилось слово», поэт понимает, что ничего нет ближе родной «покосившейся крыши», выше которой «лишь звёздная нить… Звёздная нить. И нельзя уже выше». Разумеется, слово не кончилось и не кончится, но бывает такое состояние души, когда тебе кажется, что всё, всё ушло, умчалось, улетучилось, что ничего больше не напишешь лучше того, что уже написал. Но это опять лишь повод для написания блестящего стихотворения. «Уже понимаю, что годы виною тому, что душа будто стала иною».
Да ведь иначе-то и не бывает!
Поэт Анатолий Аврутин, воспитанный с детства на русской классической литературе, с болью воспринимает то роковое размежевание, которое ныне обрекает ещё недавно единый народ снова на мучительный и необъяснимый поиск себя в этой пылающей враждой цивилизации. Больше всего он боится услышать, что не Ярославна и не Пересвет откликаются ему из глубины веков.

Поэт знает, о чём пишет. И знает, чего боится. Да как же иначе, если душа его объемлет тот мир, который не любить невозможно, в котором он растворялся в детстве, погружался в небесные бездны вдохновенного пушкинского стиха. Русского стиха!

Да, в Лицей, в Лицей, где дух великой Державы маячит, где дружба, честь, любовь, где все мы один многонациональный народ, где гордость за своё Отечество. Поэт зорко всматривается в окружающее и пока не видит выхода из того тупика, в котором заплуталась настоящая действительность. Чувство бесприютства – вот что приобрели мы за годы распада.

И читая Аврутина, живущего в Белоруссии, я, живущий в России, понимаю его боль, ибо сам страдаю от того, что произошло и происходит. Распад страны повлёк за собой распад души. А это пострашнее. На кого
надеяться?

Увы, но приходится согласиться с этой горькой истиной. Потому что вот так же «стоишь средь пустынного поля и гадаешь – а где же страна?» Вот она, непреходящая боль, когда в своей Отчизне «болезненно любя, быть нелюбимым» – это ли не то, к чему мы пришли, от чего можно прийти в отчаянье, когда одно только и остаётся:

Грозное, пророческое предупреждение.
Но поэт не был бы поэтом, если бы сам не был частицей этого народа, который в истории вроде бы уже и погибал не раз, но потом вновь воскресал из пепла, как птица Феникс, воскресал в ещё более великой славе, могуществе и красоте. И не случайно появляются у него строки о роженице, крик которой пронзает осеннюю стынь и небесный простор, в котором «ослушники тайно прощают Иуду, послушники внемлют, что скажет Иов». Вперекор всему рождается новое дитя, рождается в муках, а значит нарождается новая жизнь.

Как ясно и вместе с тем многозначительно сказано. Поэт всё равно верит, что этот простор не умолкнет, потому что это не просто простор, это цивилизация духа. Анатолий Аврутин не только глубокий лирик, его лирика полна философского осмысления действительности этого мира, всей жизни, которую он переплавил страдающим, любящим сердцем в стихи. «Всю жизнь выходит на Отчизну оконце узкое моё»,– это не только метафора, это правда, с которой поэт не расстаётся. И пусть «в ночной тиши Иуда целует Родину в уста», пусть, а вот он-то её не предаст, потому что святое не продаётся.

Вот где и строка, и судьба, и спасенье поэта. Родина – это не только малый уголок, где ты родился, где ты живёшь, Родина – это всё то великое, духовное, святое, что вошло в кровь с детства вместе с русским словом, это история, это народ одной судьбы, одной муки, одной радости.
Я мало сказал о проникновенной лирике Аврутина, о его умении изобразить в нескольких словах, строчках целую эпоху отшумевшей, но такой родной, незабываемой жизни. Вот как он изображает переулок, где стоял родительский дом, где «о своём глаголет мостовая на древнебулыжном языке», вот место, где «сушилась папина рубаха и моя пелёночная бязь». Удивительно это: «на древнебулыжном языке». Где вы ещё встречали такое яркое определение? А как он трепетно пишет о матери! Всего-то три строфы, но в них сказано самое главное. В детстве: «Быстро завтракать, Толик,– слышал я по утрам». Когда вырос, когда «сам себе фон-барон», непременное материнское беспокойство: «Что ты завтракал, Толик? – вопрошал телефон». И наконец:

И ничего не надо объяснять. В этом стихотворении ни одного слова о любви к матери, но всё стихотворение и есть любовь.
И вот, на мой взгляд, ещё одно из лучших стихотворений поэта «Завершив конечный путь земной», одно из самых проникновенных, самых задушевных, в котором он представляет, как «растворившись в мирозданье», встретится вновь с любимой, у которой

Только там, по другую сторону дыханья, только там он осознает, прав был или не прав в своих поступках и словах, только там, наверное, многое поймёт в этой жизни, где «всю земную благодать Дьяволу отдали на закланье…»

Жажда жизни и любви переполняет сердце поэта, несмотря на все потери и невзгоды.
Аврутина можно цитировать и цитировать, в его стихах нет пустословия, нет ничего лишнего, он как истинный мастер умеет отгранить, отшлифовать каждую строчку, каждое слово у него на своём месте, оно звучит, оно цветёт, оно даёт возможность увидеть и почувствовать гораздо больше, чем сказано. Вообще, поэт часто не договаривает, он оставляет домысливать и дочувствовать нам самим. Это особый дар, это тайна таланта, которая не каждому даётся.

Вы чувствуете, как это близко к Тютчеву, к Юрию Кузнецову, и всё-таки это Аврутин, который так же, как они, пытается нам доказать:

Но не потому ли Бог и посылает нам в душе столько терзаний, что мы – «бездна и земля». Вдумаемся в это. Мы просто не можем быть другими, потому что такими созданы. Каждое стихотворение Аврутина пронизывает нерв времени, ощущение себя сегодня и вчера, здесь и во всём. Такая поэзия обогащает душу читателя, настраивает его на более глубокую сопричастность к миру, к жизни. Его стихи доверительны и исповедальны.
Читайте поэта Анатолия Аврутина.