XXV

Письмо

«Слуги нищих Христовых, стражи
Странноприимницы Иерусалимской,
рыцари Справедливости, рыцари
Чести и Преданности, рыцари
Милости Господней, рыцари
Милости Магистрата, рыцари
Милосердия и Послушания, рыцари
Чести и Праведности
свидетельствуют перед Богом о том,
что за веру Христианскую стоят они твердо».
Сие, дорогая кузина, нараспев мы твердили
в Валетте, в развалинах
прежней твердыни, куда отпускали
нас на прогулки. Вам ли забыть,
как держались мы за руки крепко
и друг дружке глядели в глаза,
забираясь на стену, откуда видны были гавань,
залитая утренним солнцем и мачты
судов иноземных? Тогда и зарекся
я совершить путешествие морем.
Новые земли открыть и познать
«все на свете»… Но вы признавались,
что в то же мгновенье
вам виделся я в кавалерской одежде
черной, которую носят
с белым крестом на левом предплечье.

XXVI

Лишь о секретах мальтийца. И – только…
Госпитальеры на Авентине. В Римской дыре вид Св. Петра
закрыл испытующий взгляд. По сю
сторону врат глаза измеряют дорогу…
Держит меч неумело. Забрало поднять не решается,
латы пращуров меряя, пришлый мальтиец
Антониус Бозио. Первопроходец затерянных
лестниц и луминариев. Книги
ведут в темноту. С каждым шагом все ниже
в поздний Рим. В мир прощенных…
… D.M. (дорог манам)… Дух ли древних речений
на усыпальницах новых? Вот здесь перебиты.
Резчик сам спохватился, понял, что ставит
языческий знак, следуя навыку прежнему. Здесь
вместо Diis Manibus – Bonae memoriae *,
но оставлены: dies Lunae, dies Martis,
dies Mercuri, dies Iovis, dies Veneris
и… dies Solis… В мире.
Не говорил ли еще Сенека о мире вечном, где души
живут после смерти?.. PAX AETERNA *. И да пребудет с тобой
мир… Живи вечно… Спи
в мире… Господа нашего †, в вечном доме его твои кости…
Ладно жила Фруктуоса. Голубь без желчи… Душа
сладкая. Так живи меж святыми. Упокоение в Боге.
Фруктуосус, душа твоя с праведными. Да увидишь сияние
рая… Не будет Венеры душа омраченной. В месте сияния
света… Вечный свет тебе, Тимофей… Моли за родных. Моли за нас.
Тот, кто из братьев прочтет… Проси же за нас днесь! Светлейший,
никто не бессмертен. Ирина, живи! Иларий, живи со своими…
Покойся спокойно.
… надежда…
Здесь покоится в мире Лавренция. О прохожий,
не проклинай меня, ведь оставаясь во тьме, не могу я ответить…
Елена, света лишенная. Видишь, девушка Смирна под камнем
неровным. Мартий в этой гробнице лежит. В прохлаждении,
в мире, освобожденный от уз. Временный дан тебе мир.
Отбыл… Родители здесь уложили сына Меркурия, жившего
5 лет и 8 месяцев. Отдан будущей жизни. Domini Nostri *.
От принятия жил 57 дней, скончался в белых одеждах,
кои сложил на гробнице в первые восемь дней после Пасхи.
Макрина, она ж – Иовина. Ребенок Феникс покоится здесь. Покоится
в мире верующая Емильяна. Ингенуя, верующая во Христа.
Neofitus… Fidelis *. Разные склепы.
Подле мучеников. Dominаe * Филицитате, супруге возлюбленной и
умершей… Моли за нас… Моли за единственное дитя, что тобою оставлено…
Алексей и Евгения соорудили при жизни гробницу себе
с позволения священников Евтихия и Архелауса. Здесь упокойся,
Тихон, и наслаждайся отныне
в светилах небесных…
Против желания…
Фосфор отец. Против желания…
Но из любви милосердной.
Чистейшей, вернейшей, невиннейшей, наиславнейшей…
Целиус муж, Цецилии Апполинарии своей жене доброй памяти,
с которой он жил 10 лет.
В мире… Жил в Боге. Возлюбленным,
похвалы и почтенья достойным.
Заступником, по достоинству чтимым. Так ли напишут
Цицерон или Плиний? Нет… Но напишут: «Tullius Tironi salutem…» или
«C. Plinius Tacito suo salutem…» *.
В смутное время изящество и простоту
сменят риторство и пустозвонство…
Время придет, когда надписям памятным
места не хватит. На наших могилах останутся
только слова. Pax tecum …* Рано забвенный.

__________________

XXVII

И кто б это был?.. Для чего – сны,
и как объяснить простым языком,
что тебя уже нет? Но там,
где ты мыслил – еще существуешь…
Колотится сердце твое. Сердце
из ветра, воды и земли. И встречаешь
царей-исполинов, богов и людей.
Ловишь обломки судов, те руины,
по бескрайнему небу плывущие. Небу
другому, собранному для тебя
из последнего, чем дорожил…
И глаза не болят, когда смотришь,
как жертвенных поят животных,
готовясь к празднеству мирному. Павшие
привстают, помогая друг другу. Женщины машут
платками тяжелыми (память не скажет).
Но ты утопаешь в забытом. На миг,
навсегда? Выбор не за тобой! Невидимки-цари
золоченые цепи куют. Укрепляют
на своем корабле надломившийся якорь.
Слишком тихо взмывает их флот
сквозь подсвеченный путь. Исчезает в тоннелях…
Рвутся тени деревьев, домов, водоемов следы.
Будто мир им не нужен. Попробуй
его отпустить ненадолго…
Ты здесь –
не один.

XXVIII

Призвать к порядку этих книгочеев!
Придумали ж такое:
якобы дочку Цицерона землекопы
нашли на Аппиевой дороге,
в одной из гробниц,
всю в драгоценных камушках… Вот было зрелище!
Она – как будто умерла вчера. Подняли веки ей,
а там глаза в глазницах; ртом пощелкали.
Красавица! Так чтобы вы подумали:
все растащили камушки, конечно, землекопы…
Попозже люд попер глазеть на чудо. Двадцать тысяч
там насчитал зевак Помпоний Лет.
Шла без конца толпа бездельников
вдоль ограждения Цецилия Метелла.
И у матроны нашей сильно натоптали…
Не помню, чтоб так праздновали! Повод-то
пустячный. Но в конечном счете
власти выставили стражу. И горожане
разошлись, исколотив привратников…
А землекопы улизнули с золотишком
и побрякушками, что сберегла им мумия.

XXIX

Контрапункт

……….СТРОФА I
Г о в о р я т  н е  н у ж д а л и с ь
в  н о т а х  о н и  И  п е л и  п о  п а м я т и
П е с н и  и х  г о в о р я т
н е  н у ж д а ю т с я  б о л ь ш е  в  с л о в а х
……….СТРОФА II
Прелюда…*
Зловещий шум толпы… Приблизит к смерти
восьмых бегущих ритурнель. Звук бичевания.
До паузы крик ярости… и гомон…
Фуга. Из бездны бед воззвах к Тебе…
Уход в могилу. В противосложении
рос баритон сквозь шелест языков
(в кантате 56-й). Шаги Христа,
несущего крест (Швейцер пишет
о вздохах человека, что силком
притащен…). Плач окрест разнесся…
……….АНТИСТРОФА II
Господь
на суд идет..! и ныне – злое время.
Ах, Господи, сколь многие печали здесь!
Но не имеют – ах! – страданья вечные
границ. Не зарастает рваный след…
Но горе тем, кто разорит гробницу.
Ни погребения, ни воскрешения,
ни почестей земных и горних им.
Лишь – рок Иуды. Шлём проклятие
на тех, кто сдвинет кости! В левой тлел
руке распущенный лоскут пергамента…
……….ЭПОД
Агафия услышана… Прощай, возлюбленный…
Вот подбородок сколот, часть носа,
кисти рук отбиты. На голове,
где темени средина – дыра зияет,
налитая свинцом. (На голове раскрашенной
роскошный был шелом.) Нелепая
улыбка с хитрецой… Ее видали
на лике Аполлона мы Тенейского…
Был Аполлон то или бог Гермес
с неровным торсом?.. Кипарисы, пальмы,
Эрот среди ягнят и пирамида роз.
Фавн пляшущий. Орфей с разбитой лирой…
……….АНТИСТРОФА I
Д а л е е  р е з ч и к  н а н е с
н а д п и с ь  н а  к о л о к о л  х р а м о в ы й
Б у д т о  з а с т ы л и  п е в ц о в
в  з в о н е  е г о  г о л о с а

_____________________

XXX

Остановил нас побирушка у моста С.-Анджело.
Показал на восемнадцать повешенных,
среди которых и врач был
госпиталя Сан Джованни in Laterano…
Несчастный, что нам путь загородил,
в прошлом служил привратником
в городских гостиницах
и говорить умел складно.
Рассказывал, речью играючи:
«Врач-то, лавку обчистив, раскаялся.
На исповеди слезы лил.
А прелат на него глядел чересчур понимающе.
О деталях допытывался, глазками буравил,
молитвы бормотал…
Тогда и сговорились.
Один – все на исповеди вызнает:
место, где тайник у горожанина,
когда жалование или ссуду получит,
долг затребует или кубышку откупорит…
И поинтересуется – невзначай
перед благословением,
потихонечку через щелочку,
нет-нет да полюбопытствует:
не болит ли чего, не беспокоит ли…
И отправит прямиком
его к подельнику.
Тот – как придут, так запишет адрес,
а поутру ограбит… иных убьет, других же покалечит.
Не приведи Господь!
А теперь висит он
на мосту С.-Анджело…»

XXXI

Eroica

Куколка разбита – выпорхнула бабочка…
Дабы навсегда утвердить свободу и братство.
Бессмертное дело
свершится во имя всеобщего блага…
Волей Того, от Кого все исходит. Взбешенный Бетховен.
А ведь как жертву венчал… Но живет император
всюду… Non communicarano *. «Попочка, в клетку!»
Жертва? Лишь прах у воды,
в селении праведных…
М е д в е д ь  р а з о р в а л  м о ю г р у д ь  и  с о ж р а л  м о е  с е р д ц е…
Комета – к погибели (луч на востоке). Во всеоружии голова…
Не погаснет свет Марса…
Золотая бабочка властью болеет.
С цветка на цветок: опыляет нарциссы.
Путь их к свободе в любом отраженье,
дрожащем на тихой воде. В центре – лицо,
наделенное признаком первенства. В центре,
своей же рукой коронованный, цезарь.
Цезарь безжалостный и венценосный.
В незавоеванных землях идущий по следу
вражьих повозок… Он что – собака,
чтобы на улицах быть поносимым?
Что ж он – младенец, чтобы в утробе
быть непослушливым? Кем он себя возомнил?
Не рукою ли с молотом? Не ударом ли грома
средь ясных небес? Кораблем,
затонувшим в нездешних морях? Пусть раскроет
свой замысел перед сенатом, народом, богами
язычников, Богом христиан, магометан и евреев.
Пусть ясность внесет и выполнит долг…
Ночь ответит. Терпи, гражданин,
скоро станешь и ты владыкой бесстрашных. Удача
врата распахнет постучавшему. Вытянут жребий!
Павшие выйдут встречать.
Государь…

__________________

XXXII

…от природы у него были совсем неплохие данные.
Саллюстий, «О заговоре Катилины»

Урок деспотам… пример нациям… угроза для изменников,
проба на вшивость… Когда закончилось съестное,
грабили бакалейные лавки. Агенты-провокаторы выкрикивали:
«Да здравствует Людовик XVII!», а народ продолжал, невзирая…
Никаких роялистских волнений… Голова убедительна.
Шквал в газетах. Ложь и притворство! Проявим спокойствие и величие…
Провинции с нами. Крестьяне Бретани стали кричать:
«Да здравствует король!» только затем, что король
обещал им вернуть их священников… Где же – герой?
За ним свет вечерний! Слепой ясновидец.
Не интриган… – Если я не с отечеством,
будьте вы Брутами!.. В сопровождении бога победы;
в жерле вулкана. Позвольте же мне, как солдату,
назвать имена… – Вне закона! – вопила толпа. В дни Террора,
схожий крик убивал: за ним следовал треск гильотины.
– Взбесившийся сброд. Вне закона. Время рубить… Рубикон!
И лучше скомандовал: «Ну-ка к … матери их!» Ночь темна.
В ней одной всё Правительство. Все и – она. Революция ночи…
Волчонка поила волчица, покуда не начал он грызть… Что имели в виду,
говоря: «ось истории»? Яд в вине Александра? На ком видна кровь?
А свидетели… В банях? Уговорили его с рабами
встретиться у Сениевых бань – передать склянку с зельем.
И – попрятались. А потом неожиданно выскочили горе-свидетели
не ко времени, когда со склянкой вошел. Опрометью
или как раз-таки вовремя, когда стиснул склянку? Развязка для мима…
Если бы стал утверждать, что их планы разрушены мной,
приписал бы себе слишком много. Попросту был бы смешон.
Забирайте с собою, квириты, ваших жен и детей. Празднуйте
предстоящие беды…
… никакого внешнего знака,
никакой награды,
никаких монументов.
Но прошу об одном:
памяти о сегодняшнем дне…

XXXIII

Перед миром есть и будет – молитва…
Хлеба и зрелищ, – сказал Проповедующий, – хлеба и зрелищ, –
panem et circenses! *
Ибо не хлебом единым живо
племя плебеев,
но и пищею глаз.
Зрящий да не растеряет зрения:
главное – смена картин, декораций и планов.
То, что в центре – всегда лишь приманка
для хищного ока. Центр
расползается первым. Непостижимы
тайны Глобуса нашего глазо-
подобного. В центре ядро, обрамленное твердью,
вокруг – атмосфера. Слепорожденный,
слыша слова, не разумеет их смысл.
Речь немыслима без пейзажей:
видим мы Бога снаружи. Внутри – только тьму…
По красным рекам течет хлеб, и
мельница-сердце властью нас наделяет над миром
потемок, в просветах черпая формы предметов…
Мы – феномен или фон чего-то иного?
Так, может, и есть мы –
это иное?..
Хлеба и зрелищ, – сказал Проповедующий, – хлеба и зрелищ…
Да будет молитва…
«Дай на сей день нам зрелищ кровавых…
Чтоб – плотоядцы и кровопийцы
Христа – мы пресытились жертвой!»
Пусть тогда трупы запляшут;
трубы завоют: зрелищ! Звери еще
нас научат ходить в темноте,
им не надо картинами
потчевать речь:
замычат, зашипят, заревут, залают о Боге, в Боге, для Бога…
Но испугаемся;
в этот Рай
мы посмотрим упрямо – насквозь.
………………………………………………….
Выпив до дна душу Орфееву, звери,
о тверди и воздухе злато-прозрачном,
из недр Заката белую нефть извлекая,
нощно и денно – поют звери Орфею.

__________________

XXXIV

Грек

Пальцы души разбрелись, о Орфей-Себастьян!
По арфе твоей (вскользь) промчались персты. Пробужден
я… В глазах ни слезинки… Чёрт, – к д е л у!
…и через глашатаев возвестить:
Совет и народ венчают венком золотым…
Постановление выбить на плите из белого мрамора
(за счет казначейства). Без конфискаций и договоров,
став по примеру предков ревнителем доблести, Агафокл
(бывший преторианец), судя по имени – грек,
императорский ратник – evocatus Augusti *
командированный в город, – истинный муж
местному люду советовал и говорил надлежащеe.
И народ по докладу синедров * постановил
вышеуказанное… Надписал, возвестил…
Херсонес… Тиритака… Киммерик… * По арфе лупить
нынче – больно… Отбит низ плиты
и бюст шелушит Хронос, тартаров крон *.
– По-ть сюды театрального факельщика Агафокла!
Как посмел, пес паршивый, не прикрытый порез осветить
на челе ты главы облысевшей?
Распростерся – введенный. Ударился об пол. Промолвил:
– Не в тот ли момент, господин, вы всплакнули нежданно,
когда, проползая во прахе в ручьях гладиаторской крови
к вашим спотам, – факел воздел я? В сей миг потрясенья…
– Знать, мой Агафокл, все глядели тогда на слезу, не на рану!
Вот же грамота! Вот – держи… И дарю
мощных десять триер *. Сто отважных стрелков посылаю.
Триста лучших возьми мореходов. Тебе и потомкам
гарантирую освобожденье от пошлин. Как наш гражданин,
плыви и торгуй. В добрый час!..
Прибыл в Ольвию * римлянин – грек Агафокл
в благолепное время… И парус плескался
в волнах…

__________________

XXXV

Всякий раз, когда боги взлетали к смерти,
на горбатой скале появлялась надпись.
Гласила:
«Мы создали из людей шакалов…
В облике белых буйволов
прорыли длинные коридоры.
Под видом невольников возвели сумрачные жилища.
Голосами царей изрекли жестокие приговоры.
Мечтами жрецов сотворили героические легенды.
Обезьян напоили нектаром (сомы),
принесенным с края вселенной…
И теперь пришел час проститься!
Выходите на улицы своих городов.
Тащите немощных на носилках,
приносите детей, завернутых в одеяла…
Пригоняйте скот, привозите хлеб.
Откапывайте клады, складывайте
чистые одежды.
Все это понадобится нам в походе.
И не вернемся уже за вами! Племя на жизнь
обреченных…»
Явились к скале величайшие поэты,
понимавшие язык божественный…
И каждую фразу того послания,
словно холодный песок речной,
через сита сердец просеяли.
И забрали себе слова золотые
в награду за труд непосильный…
И составили первую книгу возмездий.
И, пробудившись, деды наши – титаны
судом мертвых судили
по ней…

XXXVI

Но высок Олимп…
Что под ним? Горы? Ущелья? Реки? Пустыни?
О том не знают ноги Атланта – бегут…
Куда? По путям? Без путей?..
«Где твое счастье, Атлант?
Горе, горе, тебе, Гора-человек! Будут ноги в плечах увязать…
Тяжко небо… Разве есть кто мощнее тебя?
Встань, Атлант! Путь расчищен… И ты – воротись».
Тут забил мальчик-бог, искуситель, в ладоши…
Бог сей – день-ночь, зима-лето, война-мир, сытость-глад…
Вековечье: ребенок ребячливый, в нарды (?) играющий; ребенка царствие…
Имя – другое;
и не на две ль трети бог?
Сирены, опальные музы титановы, пели иначе.
Иначе пели и геспериды – дочери ночи.
Кто же он? От кого? Новый бог?.. Он-то – сам от себя, как и ты…
Человек, на плечо водружающий небо.
Смертный, держащий небо с богами.
Неприкованный – с небом…
Золотые яблоки для Геракла нес змей-исполин,
напоенные мертвой водой из ключа преисподней…
Лань прихлебнула воды с кровью, плывя
к охотнику, скрывшемуся на одном берегу
(словно был иной берег!). Гераклом подстреленная…
Пускал познающий стрелу к ускользающей цели.
Лучник (завидевший цель) доверял ее – ветру…
– Атлант, Атлант, пусть о н держит небо – не ты…
Изнывали туманы в котлище…
Океан возмутив, переправил Геракла к пределам атлантовым
в чаше-челне золотом, взятом у солнца, мальчик-бог, искуситель…
Все ж не вечное небо титан охранял…
Не небо зеркальное, что небеса обрамляет.
Заледеневшее над головою небо раскинул
и возмечтал он грохнуть им обземь!
«Выше брось – выше! Поиграем в небо и землю!
Легче пера голубки взлечу над тобою. Небодержатель!
И не сдуешь меня, не стряхнешь, ибо заняты руки твои
пустотой, неисхоженный дряхлый валун – мишень
для Кронидовых молний».
Смеялся и хлопал в ладоши мальчик-бог, искуситель.
Но лишь крепче впивалось разбитое небо в ладони
Атланта.