Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 4(8)-2015

Владимир Алейников

Плач по музыке
Стихи

Об авторе: Русский поэт, прозаик, переводчик, художник. Род. 28 января 1946 года в Перми. Вырос на Украине, в Кривом Роге. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Основатель и лидер легендарного литературного содружества СМОГ. С 1965 года стихи публиковались на Западе. При советской власти на родине не издавался. Более четверти века тексты его широко распространялись в самиздате. В восьмидесятых годах был известен как переводчик поэзии народов СССР. Автор многих книг стихов и прозы – воспоминаний об ушедшей эпохе и своих современниках. Стихи переведены на различные языки. Лауреат премии Андрея Белого, Международной Отметины имени Давида Бурлюка, Бунинской премии, ряда журнальных премий. Член ПЕН-клуба. Поэт года (2009).
Живёт в Москве и Коктебеле.

«Поэзия Владимира Алейникова – это замечательная традиционная русская поэзия. Важно правильно понимать традицию – основу настоящей новизны».

Эрнст Неизвестный

«Владимир Алейников – поэт милостью Божьей. Его стихи – это пламя слов. Мы можем отпрянуть от них, когда в их нутре сгущается жар неопровержимой истины. Можем погреться от их умиротворяющего, лучистого тепла. Можем обжечься их раскатистым, страстным огнём.
В стихах Алейникова создаётся своя, целостная и в то же время противоречивая реальность. Прикоснуться к ней – значит найти новый».

Алексей Парин

Чем слово древнее

Я розу ночную срывать не хочу –
Мне взор её сердце тревожит, –
Ей запах не к спеху и плач по плечу,
Хоть где-нибудь голову сложит.

Но я не припомню в шипах похвальбы –
Так было и будет, пожалуй, –
Нет в поздних цветах проявленья мольбы –
Есть привкус надежды немалой.

Приемлю я их не за то, что спасут, –
За то, что печали не множат, –
Когда-нибудь с ними меня понесут,
Пусть век был вполне и не прожит.

В объятья когда-нибудь их соберу,
В ковчег их возьму небывалый –
И сбудется это, как зов поутру,
Где отсвет колеблется алый.

Пусть в дрожи огни – я брожу меж огней
И знаю уже безвозвратней:
Чем слово древнее, тем песня сильней,
Тем звёзды её незакатней.

Одну её слушай – протяжнее нет –
Не прячь от неё откровенья,
Покуда влечёт нескончаемый свет
Из недр забытья – не забвенья.

1979

* * *
Стрижей не видать над рекой,
Озябшие листья летят, –
И тягостен в доме покой,
Где света зажечь не хотят.

Зачем же забрасывал сад
Надежды неистовый след,
Где имени доброму рад,
А милого облика нет?

Подобно рождению нот,
Оттуда, из царства теней,
Сюда, во смятенье широт,
Мы выйдем негаданно с ней.

И здесь, меж оград и щедрот,
В туманах и низких кострах,
Увидим, как тихо плывёт
Высокая лодка в цветах.

И тёплая вспыхнет свирель,
И флейта, как месяц, светла, –
И всё, чем мы жили досель,
Отхлынет навек от весла.

И словно во славу словам,
Сорвавшимся с губ, о любви,
Ещё на пути к островам
Желанными их назови.

1977

Плач по музыке

I
Вам, вспоминающим под зимнею звездой
Мой голос, крепнущий и в бедах, и в удачах –
Сей плач по музыке, – с ней дружен снег седой,
Но нет в нём времени для слёз её горячих,
Но нет в нём памяти о том, как голова
Кружится, – странствия порой предвосхищаю,
Когда тревожится о них созвездье Льва,
Крылами взмахивая, вьётся птичья стая –
И, укоряема и морем, и хребтом,
К воде сбегающим, как будущие люди,
Кричит, по-детски сетуя о том,
Что нет в ночи моления о чуде.

II
Зима привычнее, чем ивы на снегу –
На реках Вавилонских зазвенеть им,
Воскреснув арфами в пылающем мозгу,
Искомой вечностью, что в ссоре с Римом третьим,
Покуда музыка, пласты подняв земель
И совершая свой обряд старинный,
Уже затронет слуха колыбель,
Чтоб жизни не было в помине половинной,
Чтоб неповинная не маялась душа,
Любви наперсница, свидетельница муки, –
Баюкай, веруя, – и, горний суд верша,
Благослови стенающие звуки.

III
Будь осязаемо явление твоё
В огнях зажжённых, в окнах потаённых, –
Пусть века отразилось лезвиё
В глазах детей и в шёпоте влюблённых, –
Будь осеняема перстами Божества
В томленье странностей, где ждёт очарованье, –
Ты музыка – и, стало быть, жива,
Оправдывая сущность и названье, –
К тебе лишь слово тянется давно –
Давай с тобой взахлёб наговоримся, –
Нам встретиться с тобою суждено,
Нам ведомо, что мы не повторимся.

IV
Вот очертания напевов золотых
Какой-то звон вдали разбередили,
Чтоб сны, как бабочки, к огням слетались их
В алмазах горести и сгустках звёздной пыли,
Чтоб свечи оплывали в янтаре,
Хранители надежды и печали,
В жемчужном свете, в лунном серебре,
В наитии, измучившем вначале, –
Краса хрустальная, топаз и аметист,
Гранатовые зёрна ощущенья
И зелень замысла, где каждый возглас чист
В кристаллах воздуха и отзвуках прощенья.

V
Земля немилая чем дале, тем родней,
И небо ясное чем выше, тем дороже, –
Да будет мир желаньем долгих дней –
Твоё присутствие чем праведней, тем строже,
Сокровище, оставленное нам,
Завет неведомый, обет невыполнимый,
Довлеющим подобная волнам,
Ты, музыка, – приют неопалимый,
Ты, музыка, – пристанище моё,
И есть в тебе пространство без утайки,
Целебное дарящее питьё, –
И рвусь к тебе, к невидимой хозяйке.

VI
Фиалка флейты в дымке позовёт
И хрипота излечится гобоя, –
И заново задумается тот,
Кто смотрит, щурясь, в небо голубое, –
Как трудно мне с собой наедине! –
С тобою, музыка, вдвоём не унываем –
И, счастьем не насытившись вполне,
В иных пределах вместе побываем,
Другим неподражаемым мирам
Зрачки свои без устали даруем,
Как листья дарят осени ветрам,
Как губы тянут к женским поцелуям.

VII
Цветы растут – сиротствующий хор –
В крови гвоздик и лилиях дремоты
Лишь хризантем доверчивый укор
О будущем напомнит отчего-то, –
Забот смятенных мне ль не передать? –
Пускай ещё пичуги солнце славят! –
И, если доведётся отстрадать,
В ларце на тайном донце ключ оставят, –
Так лёгкие кружатся лепестки
Подобием весеннего клавира,
Что даже мановение руки
Почувствует родительница-лира.

VIII
По струнам ударяет царь Давид,
Восторженно пророчески вещая,
Звучит псалом, – и ангел говорит,
Участие блаженным обещая, –
Ещё минут не понят стройный ход,
А слава до того уже весома
В огне светил и токе древних вод,
Что ты её не мыслишь по-другому, –
И Книга открывается вдали –
В ней бытия оправдано горенье,
И розе Богоматери внемли –
Улыбке сотворенья и смиренья.


Ты, музыка, – стремление уйти
Туда, за близорукие границы, –
Покуда нам с тобою по пути,
Мытарства мы приемлем и зарницы, –
В который раз потерян талисман,
Надето обручальное колечко! –
Скрипичный нарастает океан,
Пред образами вспыхивает свечка, –
Не говори: разлука тяжела! –
Она беды намного тяжелее
Затем, что въявь единственной была, –
Ты дышишь всё-таки – вглядись ещё смелее!

Х
Вот, кажется, архангелы трубят, –
Настанет час – мы встанем и прозреем
Во мраке гроз, где столько лет подряд
Истерзанного тела не согреем, –
Душа-скиталица, как птица, высока –
Влекут её расправленные крылья
Туда, где плавно движется река,
К обители, что тоже стала былью, –
А сердце в трепете то к горлу подойдёт,
То в грусти мечется, ненастной и невольной,
Покуда выразит, пока переживёт
Сей плач по музыке – сей говор колокольный.

1980

* * *
Багровый, неистовый жар,
Прощальный костёр отрешенья
От зол небывалых, от чар,
Дарованных нам в утешенье,
Не круг, но расплавленный шар,
Безумное солнцестоянье,
Воскресший из пламени дар,
Не гаснущий свет расставанья.

Так что же мне делать, скажи,
С душою, с избытком горенья,
Покуда смутны рубежи,
И листья – во влажном струенье?
На память ли узел вяжи,
Сощурясь в отважном сиянье,
Бреди ль от межи до межи,
Но дальше – уже покаянье.

Так что же мне, брат, совершить
Во славу, скорей – во спасенье,
Эпох, где нельзя не грешить,
Где выжить – сплошное везенье,
Где дух не дано заглушить
Властям, чей удел – угасанье,
Где нечего прах ворошить,
Светил ощущая касанье?

1992

* * *
Тирсы Вакховых спутников помню и я,
Все в плюще и листве виноградной, –
Прозревал я их там, где встречались друзья
В толчее коктебельской отрадной.

Что житуха нескладная – ладно, потом,
На досуге авось разберёмся,
Вывих духа тугим перевяжем жгутом,
Помолчим или вдруг рассмеёмся.

Это позже – рассеемся по миру вдрызг,
Позабудем обиды и дружбы,
На солёном ветру, среди хлещущих брызг,
Отстоим свои долгие службы.

Это позже – то смерти пойдут косяком,
То увечья, а то и забвенье,
Это позже – эпоха сухим костяком
Потеснит и смутит вдохновенье.

А пока что – нам выпала радость одна,
Небывалое выдалось лето, –
Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна
Там, где песенка общая спета.

И не чуем, что рядом – печали гуртом,
И не видим, хоть, вроде, пытливы,
Как отчётливо всё, что случится потом,
Отражает зерцало залива.

1991

Полночь

Истосковавшись по зиме,
Мы забываем оглянуться
Туда, куда нам не вернуться,
Куда не выйти в полутьме.

Не заглянуть за локоток
Обеспокоенной метели, –
Мы сами этого хотели –
Глотать потери горький сок.

Неторопливей и черней
Приходит сумрак вечерами,
Как некий гость, к оконной раме –
А мир просторней и верней.

А мир осознанней стократ,
Непогрешимый и суровый,
Сгущает лезвия надбровий,
Неподражаемый собрат.

И снег, оттаивая вдоль,
Не устоит пред этим взглядом,
Зане смутился где-то рядом,
Свою запамятовав роль.

И что мне делать с этой мглой
Без домино и полумасок,
Где сыплют пригоршнями сказок
В котлы с расплавленной смолой?

1979


* * *

Где в хмельном отрешении пристальны
Дальнозоркие сны,
Что служить возвышению призваны
Близорукой весны,
В обнищанье дождя бесприютного,
В искушенье пустом
Обещаньями времени смутного,
В темноте за мостом,
В предвкушении мига заветного,
В коем – радость и весть,
И петушьего крика победного –
Только странность и есть.

С фистулою пичужьею, с присвистом,
С хрипотцой у иных,
С остроклювым взъерошенным диспутом
Из гнездовий сплошных,
С перекличкою чуткою, цепкою,
Где никто не молчит,
С круговою порукою крепкою,
Что растёт и звучит,
С отворённою кем-нибудь рамою,
С невозвратностью лет
Начинается главное самое –
Пробуждается свет.

Утешенья мне нынче дождаться бы
От кого-нибудь вдруг,
С кем-то сызнова мне повидаться бы,
Оглядеться вокруг,
Приподняться бы, что ли, да ринуться
В невозвратность и высь,
Встрепенуться и с места бы вскинуться
Сквозь авось да кабысь,
Настоять на своём, насобачиться
Обходиться без слёз,
Но душа моя что-то артачится –
Не к земле ль я прирос?

Поросло моё прошлое, братие,
Забытьём да быльём,
И на битву не выведу рати я
Со зверьём да жульём,
Но укроюсь и всё-таки выстою
В глухомани степной,
Словно предки с их верою чистою,
Вместе с речью родной,
Сберегу я родство своё кровное
С тем, что здесь и везде,
С правотою любви безусловною –
При свече и звезде.

1997

Элегия под знаком Водолея

Куда уходишь ты, созвездие моё?
Останься друзою заветных аметистов,
Чтоб века не терзало остриё
Их грозной цельности, – а свет и так неистов, –
Отяготившею горячую ладонь
Останься верностью, – кто с музами не дружен,
Тот не постиг скорбящий твой огонь –
Язык его лишь верящему нужен.

Кому же доведётся рассказать
И то, как горлица стенает, понимая,
Что узел памяти не в силах развязать,
И то, как смотрят, рук не разнимая,
В любви единственной, неведомо зачем
Нахлынувшей сквозь отсветы и звуки
И въяве осязаемой затем,
Чтоб осознать явленье новой муки?

Души не выпустишь синицей в небеса,
А сердце, словно яблоко, уронишь
На эти пажити, где ветер поднялся,
И землю милую ты сам губами тронешь, –
И там, где, замкнута закатною чертой,
Забрезжит странница-страница,
Возникнет мир, нежданно золотой,
И в нём-то святости познается граница.

Пусть поднимается и холода бокал,
Напитком полон Зодиака,
В горсти сознания, – не ты ль его искал?
Не ты ли веровал, однако,
Что, отделяемо, как лето, от людей,
Молве людской обязано значеньем,
Оно непрошено, – возьми его, владей, –
Да совладаешь ли хотя бы с ощущеньем!

Недаром в музыке вы, звёзды, мне близки –
Как не наслушаться и всласть не наглядеться! –
И расширяются хрустальные зрачки,
В тоске открытые, чтоб радостью согреться, –
Недаром ангелом, склонившимся ко мне,
Утешен я, чтоб жизнь сулила снова
Вся боль моя, возросшая вдвойне,
Но ставшая хранительницей Слова.

1980