Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 4(8)-2015

Владимир Штокман

Золотые острова
Стихи

Об авторе: Владимир Штокман (Vladimir Stockman), поэт, переводчик, родился в 1960 г. в Ростове-на-Дону. Учился в Ростовском государственном университете. Живёт в Кракове (Польша). Автор переводов на русский язык книг по истории искусства, стихотворений классиков польской поэзии и современных польских поэтов. Стихи и переводы публиковались в антологиях, альманахах и журналах в России и за рубежом – на польском, английском, македонском и китайском языках. Автор сборника стихов «Верхнее море» (Краков, 2007) и книги переводов стихов Евгения Чигрина на польский язык «Poganiacz» (Быдгощ, 2015). Участник многих литературных фестивалей, в частности: Дни современной русской литературы и драматургии в Вене (Австрия), Стружские вечера поэзии (Македония), Варшавская осень поэзии (Польша), Волошинский сентябрь (Коктебель). Финалист конкурса на лучший перевод на русский язык стихов и прозы Чеслава Милоша (2011). Член Международной федерации русских писателей и Южнорусского союза писателей.

Европа минус

На скамеечке в парке сидят старики,
Пахнет свежим арбузом от близкой реки,
Сонный август плывет над планетой.

Перепахано небо следами турбин,
И спокойствием веет из этих глубин,
И в сентябрь «катится лето».

Ароматных кaфеек цветные ряды,
Из песочниц сверкают искринки слюды
Отраженным солнечным светом.

Чем живешь ты, Европа, непуганый край?
Не наскучил тебе этот радостный рай,
Это вечное dolce niente?

Ну какие морлоки в подземных цехах
Отковали тебя здесь на совесть и страх,
Разукрасив рекламой фасады?

В этих домиках с виду живется легко,
Croissant на столе, на плите молоко,
Да прохлада зеленого сада.

Магазины витринами дразнят гостей,
В них товары размеров любых и мастей,
Налетай, если пóлны карманы.

Говорливого рынка прилавки пестры,
Все здесь есть, от колбас до «заморской икры»,
Ананасы, грейпфруты, бананы…

Всё здесь есть, только нет здесь, пожалуй, меня,
Я, ей-богу, не смог бы прожить здесь и дня
Среди этой щебечущей речи.

Но я здесь и живу, ни на что не смотря…
Скоро птицы опять полетят за моря.
«Только разве от этого легче»?

* * *
Не называй вещей по именам,
Их имена – всего лишь упаковки,
Значенья их дано ль постигнуть нам
Перебирая буковки-подковки?

Предметов клички мы хотим понять,
И угадать стараемся причину,
Ту, по которой рифмами звенят,
Шеренги слов, расставленных по чину,

По естеству, закованному в стих,
Где для предметов места нет по сути,
И где имёна истинные их
Ждут, словно дух, томящийся в сосуде,

Когда устав от беспредела тем,
Бренчащих словно цепь в дыре колодца,
Порой о вещь споткнешься в темноте
И правильное слово отзовется.

Познань

Поздняя осень, Познань,
Дождик метет по крышам.
Я как объект не опознан,
И как субъект не услышан.

Что-то пел под гитару,
Читал какие-то вирши
И вспоминал о старом,
Время остановивши.

Мелькали лица и даты
Сметая начисто рифмы…
Я приезжал когда-то
В этот город старинный.

Город насквозь европейский,
Весь в чешуе черепичной,
Хочешь пой, хочешь пей с ним,
Город – ключик скрипичный.

Вспомнил о давнем спектакле,
Сцена, внутренний дворик,
Потом ночевали в замке –
Призраки в коридорах.

Все же помню не очень –
Двадцать лет ведь не шутка…
Словно выпрыгнул ночью
В прошлое с парашютом.

Словно иду на ощупь,
Медленно вспоминая:
Это вокзал, это площадь,
Ну а это – пивная.

Вот и пора обратно –
Здесь я опять проездом,
Еду в уютное «завтра»
Поездом – головорезом.

Я не такой наивный,
Чтобы поверить в чудо,
Но в городе этом старинном
Я еще буду.

Коктебель

Евгению Чигрину

Как тебе Коктебель? Карадага горбатого профиль,
Горизонт изумрудного моря, баклан над волной,
В голубых небесах облаков белоснежные строфы
И пронзающий душу сентябрьский полуденный зной.

Как тебе этот сон в тесном номере с видом на полночь?
За окном тонкой нитью дрожит несмолкающий джаз,
И подушка словами пропитана, словно горячечным потом,
И струятся сумбурные сны сквозь хрусталики глаз.

Как тебе эта жизнь, где полвека – не срок, без амнистий,
Где стихи вперемешку с потерями, смех пополам со слезой?
Пей же, пей эту ртуть, этот терпкий коктейль серебристый,
Впереди – только небо да долгий, как жизнь, горизонт.

Баллада о художнике

Памяти Адама Сталоны-Добжанского

Витражи – миражи неземных берегов,
Снимки ангелов, дагеротипы богов.
Непроста витражиста работа.
Чтобы вспыхнула красками стекол слюда
Сколько нужно смирения, сколько труда,
Сколько нужно прозрений и пота…

Мастер в храме стоит на высоких лесах,
Он фрагмент за фрагментом картину писал
Из стекла и свинцовых пластинок,
Подбирая оттенки, сверяя цвета,
Красотой заполняя пустые места.
Только он недоволен картиной.

Говорит он священнику: – Падре, смотри,
Как одежды у ангела в свете зари
Полыхают небесным пурпуром.
Но два стеклышка все же темнее других,
Заменить обязательно должен я их,
А иначе – это халтура.

Настоятель наморщил в сомнении лоб:
– Мастер, время работы уже истекло,
И витраж твой великолепен.
Он настолько хорош, что оттенки стекла
Не имеют значения для большинства,
И дефект здесь внизу незаметен.

И ответил художник: – Ну что ж, здесь внизу
Похвалу и хулу я любую снесу,
Мастерству своему цену зная.
Да вот ангелы, там, в поднебесных мирах,
С осуждением будут смотреть на витраж,
Недоделки мои замечая.

Скажут: «Этот художник, лодырь и плут,
Он ведь знал, что цвета его стеклышек лгут,
Но ошибку свою не исправил».
И священник смиренно потупил глаза,
И тихонько ушел ничего не сказав,
Мудреца с витражами оставив.

* * *
Все, что видел и все, что запомнил – это только вершина горы,
Остальное таится безмолвным грузом скрытым от глаз до поры.
Но однажды в слова и картины обратится таинственный скарб,
И нахлынет холодной лавиной неземной ослепительный дар.
Никакие словесные звуки объяснить не сумеют тебе,
За какие такие заслуги это все опустилось с небес…

Городок над спокойной рекою, южной ночи сиреневый свет,
Ты плывешь в безмятежном покое и тебе еще так мало лет…
Но предчувствием детское сердце переполнится вдруг иногда,
Понимаешь, что некуда деться, и уже просочилась вода
Родником упоительной влаги, что когда-нибудь небо прорвет,
И проступят слова на бумаге, и таинственный смысл прорастет.

* * *
Меняю дискурс и «базар фильтрую»,
Все реже щебечу на птичьей мове,
Все чаще с бесконечностью флиртую
На невербальной цифровой основе.

Куда ведут туннели световодов?
О чем молчат столбы релейных башен?
Хоть мир в грядущем грязнет год за годом,
Я в нем до неприличия вчерашен.

На языке простом и человечьем
Пишу стихи – сонеты и эклоги,
И с вечностью общаюсь каждый вечер
При помощи высоких технологий.

* * *

Мысль изреченная есть ложь.
Федор Тютчев

Невысказанных слов угрюмая толпа
У ног моих – едва встаю с постели,
Молчат и смотрят, будто бы хотели
Сказать, но лишь глядят из-подо лба.

Я жизнь свою поставил на попа,
Заколотил все дверцы потайные,
За мглою скрылись берега иные,
И заросла незримая тропа.

А эти всё приходят и молчат,
Словно топор висит в моем жилище,
И в пепел превращается вода.

Словно явился выводок волчат
И требует своей кровавой пищи.
А я клянусь, что больше никогда…

«Поэтам и прочим»

А осень косит дождиком траву
Уже пожухлую, еще с налетом лета,
Натягивает ветром тетиву
Огромного – в полнеба – арбалета,

С ветвей срывает листьев урожай,
И скармливая дворницким кострам их,
Вонзает в землю лезвие ножа
Заиндевелых заморозков ранних.

Сквозь толщу гипсолитовых ночей
Вдруг понимаешь: ты уже ничей,
Твой круг очерчен циркулем небесным.

И этот горизонт печально пуст,
Но ты твердишь привычно: «Ну и пусть…
Коварен бог, тягаться не тебе с ним…»

Золотые острова

Нагрянет дождь и все пойдет насмарку,
Размокнет почва, облетит листва,
А ты, хлебая крепкую заварку,
Бормочешь никчемушные слова.

Ну осень, ну пора… Чего еще там?
Очарование? Рванина серых туч!
Разочарует каждого в два счета
Ноябрьской грязи стынущий сургуч.

Потом покроет землю «синий иней»,
Потом падет на землю белый снег,
И поплывешь сквозь зиму, как на льдине
По океану – снежный человек.

А материк весны – за горизонтом,
А огонек внутри горит едва.
Но видишь, вдалеке маячат – вон там –
Надежды золотые острова.