Юлия Немировская

Стихотворения

Об авторе: Поэт, прозаик, литературовед. Окончила филологический факультет МГУ (1984), там же защитила кандидатскую диссертацию (1990). С 1991 года живет в США; преподает в Орегонском университете. В 1980-е гг. входила в группу поэтов «новой волны», была участницей московского семинара К. Ковальджи и членом клуба «Поэзия». Стихи, проза, статьи и книги публиковались в «Литературной газете», в журналах «Юность», «Знамя», «Русская речь», «Окно», «Воздух», в издательстве McGraw-Hill и др., переводились на французский и английский языки. Первая книга стихов, «Моя книжечка», вышла в 1998 г. «Вторая книжечка», включившая в себя стихотворения последних лет, вышла в издательстве «Водолей» в 2014 г.

Святое время

Дождь отверзает уста
Ноты читает с листа
Страницы переворачиваю
День укорачиваю
Дождь время и небо время
Со всеми
Переглядывается но лица
Не запомнить
Так же гранат кольца
На руке блеснет и не видишь снова
И нет другого

Дни
Мне сродни
Каждый день как святой
Стоит в рамке своей золотой
Помолись обо мне,
Филицита, Арсений,
Кто глухой, кто звенит,
Кто один, кто со всеми.
Братцы-святцы.

Йосемите

Разве мне, истончаясь,
Эти строки писать?
Разве мне поручали
Берега и леса?
Были знаки от духов?
Или клич мертвецов?
Облака, как разруха,
Окружили лицо.
Я на самой вершине,
И меня, слабый крик,
Небесам подложили
Под шершавый язык.

Погром в Белой Церкви

В погребе с младенцем бабушкой
Тетя Рая, в огромном,
И хозяин осторожно ей:
Тихо, тихо сиди!
Вы ж поишьте трохи борщику
Коли ище удома…
Чи вам сала… так неможно його!
Ну хлибця тоди.

Я в тоннель на небо вылезу:
Белым-белая хата,
И стоят там, машут крыльями
Те чужие хохлы,
Те чужие да премилостивые.
Я теперь виновата
Где для них мне изобильные
Поставить столы?

Байрон и Пушкин

Черный бронзовый Байрон стоит на реке
И молчит на английском своем языке:
Радость, радость от пуль умереть на песке!
Черный бронзовый Пушкин стоит на реке
И молчит он по-русски, подавшись вперед,
Что на белом снегу он от пули умрет,
Радость, радость она его сердцу несет.
И молчат они оба, и этот, и тот,
Чтобы тайну не выдать загробных высот.

Я богомаз

Освяти, Господь, всего меня-человека.
Вот лицо Твое, я его подглядел у грека,
Вот и паллий, какой носил византийский цезарь,
Тот, что прежнего цезаря в сакриуме зарезал.

Я писал, томясь по Тебе, Твои руки-лилии,
Чтобы жены много веков на них слезы лили.
Мне за то прости блуд рук и уст непотребство,
Или в шар скатай, чтобы снова слепить из теста

Океан

Бывают стихи
В кричащих лесах и глухих.
Глух запутанный сон, глух гнев,
Что не вышел вовне.
Глух песок, самшит
И река, что так мельтешит.
Но кричит солнце и щит
Океана под ним:
Ты силен, горяч, ты любим,
И ты равен им!
Шипят камни и облака.
Сунь руку Господь –
Обожжется рука.

Эшер

Стая маленьких ящериц
Превращается в птиц;
Птицы – в сумрак, дымящийся
Миллиардами лиц.
Все кипит, перемешано,
Праздник метаморфоз.
Мне б хоть ящеркой Эшера,
Но туда, где есть воз-
дух.

Стул

Больно спине,
Когда человек,
Чья радость – это еда,
Садится плотно,
Вольготно –
Навсегда
Мне вес отдает, а сам
От телес избавлен,
Летит себе в небеса.

Я им раздавлен.

В потолке открылся сезам,
Беседа стремится за
Границу мира идей.
Цари они, боги:
Зачем же им ноги
Внизу, в темноте?
Ведь лица людей —
Небесные клапаны.

А он внезапно
Оглянувшись, тайком
Лицо утирает платком.

Как тучность тяжка
Как жизнь проскака,
Как ноет нога,
Как скрипит и
Навсегда к сиденью прибита.

Букет

Нет, не выброшу ради того тюльпана:
Свеж и белеет атласный локон –
Воротник голландского капитана
На темной куртке. Задник без окон.
Лепесток руки, вполоборота
голова,
Рот сжат, в нем мерцает вишня…

…Нет, пусть выбросит: только не я, а кто-то –
Как обо мне еще скажет Всевышний.

Царь

вот комод; верхний ящик застрял навеки
и открытка с прошлого дня рожденья
перед тем, как кинуть в моря и реки
всем как царь раздать
по прикосновенью

Лампа

Грех: подмигиванья, ужимки,
Святость: нимб на столе.
Смерть: повисла пружинка
В мутном стекле.