Евгения Баранова

Стихотворения

Об авторе: Поэт, прозаик, журналист. Родилась 26 марта 1987 года. Родной город – Ялта. Произведения публиковали «Юность», «Дальний Восток», «Кольцо А», «Ликбез», «Гостиная», «Новая реальность», «Дети Ра», «Зарубежные задворки», «Лиterraтура», «Журнал ПОэтов», «Южное сияние», «45-параллель» и других издания. Финалист «Илья-премия» (2006); призер премии «Серебряный стрелец» (2008); призер премии «Согласование времен» (2010); дипломант премии «Лужарская Долночь» (2013); лауреат конкурса «Пятая Стихия» имени Игоря Царева (2014); призер поэтической эстафеты «Вечерние Стихи» (2015); шорт-листер конкурсов «Эмигрантская лира-2013/2014», «Эмигрантская лира-2015/2016»; финалист премии «Поэт года» (2015). Автор двух книг. Член Союза писателей Москвы, Южнорусского союза писателей, Союза писателей XXI века. Проживает в Москве.

Свёкла

Зачем это время выбрало нас?
Зачем это время, а, впрочем, снег
ложится на бочку с рисунком «Квас»,
на плотных детишек, на двор, на век.

И темные тени разят плотвой,
и жители спят, притаив пятак,
и повар с резиновой головой
трет красную свёклу (свеклу, буряк).

Свекольная кровь протекает сквозь.
Так страшно дышать, тяжело уснуть.
Зачем это время, в ботинке гвоздь,
отсутствие света, любви, минут.

Где дом с колокольцем? альпийский луг?
молочные реки? кисельный мир?
И жители спят, притаив испуг,
в сиреневых складках своих квартир.

Ромашки

Во мне живут ромашки. Белый лист
прозрачен, как движенья стрекозы,
которую Набоков-гимназист
всё ловит крепдешиновым сачком.

Во мне живут ромашки. Их глаза
напоминают цветом мушмулу,
которую успеет облизать
дворняга-дождь шершавым языком.

Во мне живут ромашки (турмалин,
румыны, Ромул, Рим) и аромат
горячей горки собранной земли….
Неважно, что с собой не унесешь.

В моей душе так много (чур-чур-чуть),
почти что жарко, вроде бы простор
для каждого, кто хочет заглянуть.

Ходасевичу

Где я? где я? где я? где я?
Кто из этих – точно я?
Диктофон, афиша, плеер,
Мила, Машенька, Илья?

Где та девочка-лисичка
(не боли, болиголов),
что вскрывала жизнь отмычкой
свежевыструганных слов,

четко мерила и знала,
где вершок, а где аршин?
Почему-то стало малым
то, что виделось большим.

Затерялось в панораме,
скрылось Чеховым в саду.
Где же Женя, та, что к маме
шла с пятеркой по труду?

1913

Мне нравится глагол «выпрастывать».
Он жил во времени, когда
неделю шли из Химок в Астрахань
передовые поезда.

Скоромные сменялись постными.
Крестьяне выбирали квас.
– В Америке, ну право Господи,
не то что, батенька, у нас.

– Ты глянь, Егорий, там искусники…
– Сережка, к гильдии гони…
– А Маркс я говорю вам…
– Мусенька!
Как вы прелестны, мон ами!

– У Елисеева собрание…
– Париж несносен, entre nous.

И сумерки сгорали ранние,
почуяв, кажется, войну.

И, поддаваясь аллегориям,
грустил на столике Вольтер,
что все закончится историей
в четыре миллиона тел.

Старый поэт

А с жизнью что? Не вся ведь жизнь стихи.
Не всё ведь строчки, смазанные клеем.
Литературы жидкий парафин
не согревает (да и не согреет).

А с жизнью что?
Не в фокусе баллад,
как вспоминают родственники/дети?
Вон тот ушел, того уже едят,
вон тот пришел, а тот уже бессмертен.

Какая смена? Пионерский бред!
Шеренги слов, неологизмов насыпь.
Теперь не час, а сорок с лишком лет
у оловянного солдатика в запасе.

полынь

ничего и нет пойми
лишь болотные огни
примелькались дурачью
лишь дремотный кот-ворчун
укачал мою страну
спи малышка не ревну…
не ходи искать
видишь снятся образа
бирюза и стегозавр
разве плохо спать?
день пройдет и год пройдет
кто-то в горнице растет
повзрослеет и умрет
в скорлупе дверей
не ходи нельзя запрет
слушай сказку ешь омлет
засыпай скорей
все твои тревоги от
впрочем мало ли забот
князю по нутру
это все – полынь ума
это все – не кровь а хна
спи во сне моя страна
и играй в игру

Живаго

Я знаю о боли больше, чем собиралась.
И если считать светилом луну-усталость,
то я понимаю, что значит стоять у цели,
ее ненавидя, точнее, ее бесценя.

Я знаю, что люди, как правило, переменны,
что жизнь составляет лишний поток Вселенной.
Никто не спасется (…делам его коемуждо) –
и в этом побольше искренности, чем в дружбе.

За прошлую зиму я застудила что-то.
По нежным посевам замерзшая шла пехота.
Взлетали, сбивали, плакали и горели –
музей преполнялся эскизами Церетели.

И каждая вера, лишь перед тем как сгинуть,
об острые взгляды больно колола спину.
И в темном окошке дымно свеча горела.
Я знаю о боли, я ее не хотела.

тонкие материи

интересна не форма но мысль
watermelon арбуз ли кавун
с боем взяли снега перемышль
но надеюсь оставят москву

интересна не форма но стыд
птицеловом прикормленных слов
и горчит и горит и гранит
за собой оставляет любовь

анатомия тела овал
страусиные гонки зрачков
или рифма которой связал
все аксоны-дендриты в пучок

или гладкая шея коня
или терпкие осени дни
интересна не форма но я
не умею пока объяснить

первая мировая

чем дальше война тем меньше голодной совести
что остается в глотках твоих карманов?
чем дальше война тем меньше алеша машенька
гриша арсентий сонечка все здоровы
все улыбаются все не болеют взрослые
перебирают в глине кусочки черепа
красные маки перестают быть красными
мертвая шхуна возобновляет парусность

«Ольга Кирилловна,
я заменяю ротного…
– На перевязку…
– Нет, не болит, но чешется…
– Вы не могли бы?
– Впрочем, я сам. Не стоило…»

длинные тени сбрасывают кресты