Валерий Гребнев

Катулловы полиоркетики

Об авторе: Род. в 1965 г. в Ярославле, где прошли детские и школьные годы. Окончил физфак МГУ. Работает в Москве. Первый сборник лирики был составлен преимущественно из стихотворе-
ний студенческой поры. Затем последовал перерыв в творчестве, после чего муза вернулась, и в скором времени в издательстве «Водолей» вышел второй сборник.
Это вторая публикацйия в журнале «Плавучий мост»

От автора:
Предлагаемая ниже подборка занята поисками вечных истоков наших страстей и помыслов. Кажется, Катулл, первый был взыскан поприщем, где либо Афродита в пределе играющих чар преображает диаду противоположностей в лице бога войны, либо, наоборот, Арес в приближении к сокровенной сущности монады находит наитием ненависти себя связанным со своим врагом узами богини любви, но, пораженный этим, поэт отказался понимать происходящее, ибо лишь ветхая мудрость жертвоприношения ворожит над сердцами борющихся и любящих, освобождающих и пленяющих друг друга, ведущих в вожделенных цепях дорогами судьбы друг друга и восхищающих друг друга непримиримой осадой в нечаянное урочище coincidentia oppositorum ради богоуподобления наперекор закону противоречия и в меру вещего ведения космических ритмов обнаружить под cползающим линовищем одной державной силы иную, неодолимую, в любви опознать ненависть, в чертах Ареса прозреть черты Афродиты и т.д.

Волной любви гонимы волки
по следу трепетной косули,
отбрасывая кривотолки
о весе призрака в посуле,
и проблесками своенравий
пресуществляется природа
и уповает в новой славе
на дёготь мысли слаще мёда,
и реет стаи вихорь пряный
свиваниями велегласий
от чаемой на вые раны
о сорванном клыками мясе,
и крови, льющейся ручьями,
вино пьянит отравой лести
ревнующих в миру о храме
над жертвенником лютой чести,
и внидут в розовых дурманах
до прекращения агоний
сонм избранных и толпы званых
под сень священных церемоний,
а после пира в дебрях ночи
коснеющие дрёмой ноги
сном смежаемые очи
блаженно покидают боги…

«Руинам… быть!» – воскликнула душа
и грудой розовато-белой
метнула мраморное тело
и взмыла, ёжась и спеша;
оно ж, коробясь и томясь,
в костре былых потреб пылая,
не ведало, подруга злая
почто не внидет теплить связь,
и изредка, тяжеле гирь,
едва приподнимая веки,
следило с завистью калеки
восхищения глубь, даль, ширь
и мнило дюжинный свой скарб
священным лакомством для жизни,
хотя кем был бы по отчизне
скучавший в небесах? Икар б.

Ксенофонт Афинский. Кунакса

Вития, в мирном пьющий застолии,
пьет, как юнец, мешая вино с водой,
а нам пристало возлиянья,
не разбавляя, творить Арею.
И каждый, шлем свой пышным убрав венком,
воспев пеан, сомкнув копьеносный строй,
приносит жертвы богу брани,
то закалая, то закалаем.
Сладка война для знающих толк в войне!
Не тщетно честолюбие ратников
Десятой музы, музы брани
гимну внимало над полем битвы.
Сладка война для знающих вкус войны.
Блажен, кто, внемля флейт исступлению,
воздвиг жестокий пляс, чреватый
неукрощаемой гекатомбой.
Стократ блаженней, кто посвящение
снискал от Бога в высшее таинство
насытить сердце жертвы счастьем
от сладострастия мечной рубки.
И мертвый щедро, и, не скупясь, живой,
от альфы до омеги в Ареевом
сегодня варваров наставим
мы богословии совершенства.

Покуда, став, не перешёл ты
притины и привады меры,
а мира цвет, лукаво-серый,
не превратился в тускло-жёлтый,
о, качествуй в священной раме
себе довлеющих подобий
неутолимей и упрямей
взыскующей единства дроби,
роскошествуй в утробе сути
и чар над бездной думы сгорби
развеять сумерки и скорби
над помаванием распутий,
но помни счастия нелепей
и вероятия бескрайней
возможность на последней скрепе
избыточествовать о тайне!

Врачествуя, ах, не вотще,
я прихожу к душе болезной
тропой скитаний безвозмездной
в лиловом лунных льнов плаще
и застаю ее над бездной,
протягиваю руку ей
снять плена и истомы путы
вести сквозь облак ночи лютый
в неутоленно милых дней
и нежной памяти уюты,
протягиваю руку ей
и немо воздвигаю знаки
заштопать, рея, раны драки
да навыками златошвей
затянется, как на собаке,
протягиваю руку ей,
но шествует угрюмо мимо
в благоуханном вихре дыма
понурых крыл оплечь белей
видениями серафима,
и я готов на прежний путь
подошвы утвердить во прахе,
а сердце грёз на скользкой плахе,
уже почти взломавших грудь,
но… задремавших змием в пахе…

Гнуснейшее из Божиих созданий
мне повстречалось на мосту горбатом…
Не избежать нечаянных свиданий
на жертвенник любви несущим дани
и странствующим в мире супостатам!
Кем брошено неистовое семя
вражды, не знающей начала и предела,
в изблеванное вечностью во время,
распявшее души крыло и бремя
и облаченное в доспехи тело?
О, богоочарованно пусть эти
священные качели лютой мести
и реющие в них слепые дети
порвут опутавшие землю сети
любви, исчадия змеиной лести!..
Да, совершенные в частях и в целом,
на буйных травах заливного луга
наперекор мечу, копью и стрелам
венчаем брань лобзанием несмелым
и разойдемся, умертвив друг друга!

Ксенофонт Афинский. Трапезунт

Ты танцевала на пиру,
ликуя и рыча, пиррихий…
Завороженный, поутру
пришел я к твоему костру
взглянуть на милую сестру
и сон ее священно-тихий…
И что же? Тусклый пламень губ
пророчит мне во тьме двояко
радеть, покуда я не труп,
моим соотчичам и дракой
за око око, зуб за зуб,
и словом редким пользы всякой,
не ожидая мзды… Бог скуп
и потчует иных инако,
но мнилось, твой бровей уступ,
скрыв детский взор, надменно груб,
скрыв нежный разум, рабски туп,
скрыв резвый норов, прям, однако
ноздрям крылатым гневно люб
дым рдяных жертв… Клянусь собакой!

Священный выступает кот
из плоско-серых пятен утра
и взорами из перламутра
воображение влечёт.
Я чую веяние дрём
от камышей и пашен Нила,
и взгляды бога-крокодила
меня включают в окоём.
Жрецы угодливо за труд
связать мне не считают ноги,
хотя на кровь из раны боги
уже откликнулись, бредут
и лезут вдруг наперебой,
и рвут уже с костями мясо,
а самый прыткий черновласой,
зажмурясь, хрустнул головой.

Твоя суетливость от недосыпа…
Вернейшая из примет…
Над нами раскинулась старая липа,
древо бесед.
И причина промахов в недосыпе,
и нет в них твоей вины…
На-ка вот, лучше, выпей,
как будто и нет войны,
и благоволением солнца
пикник наш не обойден,
и пируют два многоженца
в кругу своих жен.
Но утром начнется битва…
Ты хочешь молитву читать?
Не надо… Наша молитва
рубить и пронзать.
Я тоже всажу трехгранный
в тело теплое штык
и взор отведу туманный…
Я не привык.
А может, будет в охотку
купать супостата в крови…
Но завтра… Сегодня пьем водку
и говорим о любви.
В детстве мы любим арбузы
и лепить куличи из песка.
С упреком во взгляде музы
смотрят издалека.
Учитель наш толстопузый
вгоняет нас в пот потом.
С нежной улыбкой музы
стоят за окном.
Потом семейные узы
закабаляют нас.
Потупившись, скромные музы
ждут свой час.
И вот мы с тобой на воле…
Не видишь ли где тех муз?
Не скупись, отрезай поболе
копченого мяса кус.
Да, музы исчезли, как этот
в горле хлеба кусок…
Это ведь верный метод,
живую бабу под бок.
Да, девок продажных кодла
ждет тебя… А ты пей,
ибо неподлинное подло,
и гони их взашей!
Запомни из этой ночи
лишь над сердцем твоим
звезды путеводной очи
сквозь дум благовонный дым…
Да… Все поражения от недосыпа…
Спи, солдат, спи!
Не стесняйся храпа и хрипа,
храпи и хрипи!
Наверное, я не замечу
завтра смерти твоей,
погруженный по уши в сечу…
А ты моей!
Прекрасных нам сновидений
в гостеприимном стогу…
Музы, вне всяких сомнений,
помогут скрыться врагу…
Их девять… Нет, кажется, десять…
Должны ж они чем-то помочь!
Не все же им куролесить
в такую ночь!

Как отрешусь от воинственных воплей валькирий, если
шепотом призрачных губ эльфы тревожат меня?

Я в чине смертного служил
в Твоей, Господь, подлунной рати.
Тщету моих подлунных сил
питало солнце благодати.
А плоти и поднесь пуды
по поприщам снуют искуса…
О, только не ослабь узды
над сердцем подлеца и труса!..

Продумывание дотла
и до серебряной золы
дарует белые крыла
над облаками сизой мглы,
и благовонный вихрь огня
на небо золотую нить
сучит, сверкая и дразня,
истоки бездн осеменить,
вместить, застигнуть и постичь
алтарь дарующей войны
за дымом жертвенных добыч
под лживым сполохом луны
и осознать себя навек
горящим в пасти смертных уз
да солнце, сев за створки век,
вдруг гарью осолит мой вкус…

По окончании войны
мы будем жить с тобою в мире,
бездомны и опьянены
напитком в солнечном потире,
безгневны и просвещены
очарованиями шире
и выше горней глубины
в горящем звездами эфире!
Мы будем дружно налегке
навстречу радужным просторам
в простом ромашковом венке
с неисчерпаемым задором
плыть вниз по жизненной реке
и на берег сходить лишь взором…