Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 3(11)-2016

Петра Калугина

Невидимому другу

Об авторе: Родилась в Норильске, по образованию филолог. Живет в Москве. Автор поэтических сборников «Твой город» (2004), «Круги на полях» (2012), «Изобретение радуги» (2016) и ряда литературных публикаций: в журналах «Нева», «Новая Юность», «Октябрь», «Русский переплёт», «Подлинник» и др.

* * *
по осени-реке
сплавляюсь на байдарке
от пышных пламеней
до скудных икебан.
мелькают мимо дни,
иные – как подарки,
и сразу за спиной
впадают в океан.

впадают в водопад,
в белесую пучину,
и длятся навсегда
сквозь радужную взвесь.
люби меня, люби,
как женщину – мужчина.

ведь это мы и есть.
ведь это мы и есть.


Вишневое

А село зовется – Вишневóе.
Вишня тут с кулак, ломает ветки.
В ближнем продуктовом, через поле,
Булки есть и мятные конфетки,

Чипсы и корейская морковка…
Время тут, как водится, застыло.
Дунет ветер – унесет обновку,
Подтолкнув по-школьному в затылок:

Мол, в свою тетрадь! не отвлекайся!
Не лети вперед велосипеда!
Памяти вьюнковые девайсы
Прорастают из любого лета

В это. Обживают внутривенно,
Скручиваясь в клейкие спирали.
Будь же навсегда благословенно
Всё, что мы с тобой не выбирали;

Что однажды выбрали не глядя,
Словно бы детьми играли в жмурки,
Там, где ветерок ласкает пряди
Оскоря* в тенистом переулке.

* Оскорь, осокорь – чёрный тополь, вид ракитника.

Измерение Ч

человек человеку – юг,
север, восток и запад,
в бездну открытый люк,
меди окислый запах

с внутренней стороны
бёдер и с внешней – рая.
криком отделены,
криком же выбираем

жить. прорезаем в свет
мутные щелки зрения.
невесомости больше нет,
только лишь от-земления

краткие: вот берут
на руки, вот качают.
как-нибудь назовут.
будут не спать ночами.

вот понесли кормить,
мыть, пеленать… как странно:
человек человеку – нить
в узком ушкé пространства.

голода льнущий рот,
кожа на тёплой коже…
человек человеку выложен на живот
и ползет по нему, как может.

Про чай

заплесневелая заварка
седеет в чайнике. ноябрь.
и жизнь идет себе насмарку
по телевизору – моя.

легкодоступна и реальна,
да всё никак не протяну
к ней руку: чисто визуально
ее ласкаю, как луну.

переключаю, выключаю,
включаю снова, так и быть.
и даже не с кем выпить чаю,
и чайник незачем помыть.

Заполярное время

Магнитной стружкой снег летит на тьму.
Мой город бит любовью – белой оспой,
И больше не тождественен тому,
Где я жила-была на Комсомольской.

Ходила в школу, зá уши держа
Ушанку и ничком ложась на ветер;
Где рыскал бич в компании бомжа
И с ними – самый страшный – кто-то третий,

Вне зрения уловленный едва,
Крадущийся вдоль граней и излучин;
Где я впервые трогала слова –
Мой оберег, мозоль от авторучки.

Перебегала незнакомый двор.
Вставала, скрипнув крышкой, из-за парты.
Где солнце, выплывая из-за гор,
Мимозой пахло на Восьмое марта.

Где полудетский спрятанный дневник
Хранит мой почерк – никому на память…
Есть только ты, мой выросший двойник,
Да беглый шелест клавиш под руками,

Похожий на роенье костерка,
На треск пластинки, на сюжет романа.
И зябнут пальцы, и саднит слегка
Бесследная утрата талисмана.

Олени

Девочка на подоконнике гладит свои колени,
Словно они безрогие маленькие олени.
Там, за окном, – полярная,
Черная, как повидло,
Белая-непроглядная
Зга, но ее не видно.

Мама ушла за Сонечкой, папа в командировке,
А на оленьих мордочках есть и глаза, и бровки.
Грустно всегда быть маленьким,
Слушать, как вьюга воет…
Крепче прижаться лбами, не
Паниковать: нас трое.

Нам ведь совсем не страшно же,
Правда же, Левый с Правым?..
Шелест в замочной скважине.
С грохотом на пол: м а м а !!!

Идеалы

Помнишь, мама, как ты рисовала
Идеальные женские лица,
Как лежало на белой странице –
И дышало – лицо идеала.

У меня были волосы. Косы.
Как я хмурилась, как наблюдала!
Идеальная линия носа…
Идеальная форма овала…

Лебединые контуры шеи…
Симметричные ниточки-брови
Над глазами. Твои Галатеи
Улыбались мне с той же любовью

Что и ты… А потом я давала
Имена им красивые: Белла,
Виолетта, Регина и Стелла.
И звала их: Мои Идеалы.

Невидимому другу

Здравствуй, мой милый друг.
Мой ненаглядный друг.
Я веду для тебя фейсбук,
Не покладая рук.

Я иду с ним, куда – не будь
У меня его, шла одна бы.
Он мой ласковый нежный путь,
Вставший на задние лапы.

Анимэ, рисованная душа,
персонаж из мультика Миядзаки.
Он ведет меня за руку – и шуршат,
вслед за нами смыкаясь, маки.

* * *
В тишине твои обои
так напоминают сад.
Сад притягивает взгляд,
не дает душе покоя.

В том саду туман высок,
так высок – не видно ног,
и растет на голой клумбе
фиолетовый цветок.

Он растет себе, не вянет,
неказист и одинок,
и зовет протяжно няню
чей-то детский голосок.

Тише, тише, Бог с тобою!
Бог бывает очень строг…

Помаши Ему рукою.
Подари Ему цветок.

* * *
То ли времени пружинка,
То ли вечности тоска,
Бьется жилка – старожилка
Поседевшего виска.

Рубишь ритм рукою – словно
Талисманом сделав жест.
За тобою слово в слово
Я спешу из этих мест

Умыкнуть себя – в тугую
Эвридиковую навь.
Ты люби, люби другую,
Но натянутой оставь

Эту ниточку меж нами,
Эту шелковую грусть.
Через жизнь твоими снами
Я пройду. Не оглянусь.

Кюрасао

человек високосного года,
неразменный герой новостей,
я стою у стеклянного входа,
у вращающихся лопастей.

мне сюда не войти и не выйти:
слишком быстро лопочет вода –
верлибрист перепутанных нитей,
конькобежец толчёного льда.

извините, простите, позвольте –
примерзаю к звенящей земле.
леденею тристаном в изольде,
в ясноглазом ее хрустале.

словно синий ликер кюрасао
или капля сапфира на свет…
напиши мне о самом, о самом
и на счастье повесь в интернет.

* * *
красиво удлинённые закатом,
ложатся на дорогу наши тени,
подростками, которыми когда-то…
а впрочем, никогда на самом деле.

а впрочем, вот же – инопланетяне!
и взгляд скользит, умея любоваться
рассеянно, беседе не вредя, не
мешая безмятежно предаваться

меланхоли́и (в сдвиге ударенья,
сдается мне, и кроется весь фокус).
так времени безвидное горенье
колеблет и расслаивает воздух.

и сумерки топлёные, как сливки,
вот-вот дождутся нужного наклона.
но мы от них укроемся на снимке –
две тени в хрупкой памяти айфона.