Виктор Петров

Верша спасительный полёт

Об авторе: Лауреат Всероссийской литературной премии имени М. А. Шолохова и премии журнала «Юность», обладатель европейской медали Франца Кафки дипломант международной премии «Писатель ХХI века» Автор стихотворных книг «Аркан», «Лезвие», «Reserve of Level», «Дотла», «Грань», «Болевой порог» «Ротонда» и других. Издатель, главный редактор литературно-художественного журнала «Дон». Член Союза писателей России.
Живёт в Ростове-на-Дону.

Тайнопись

Чёрт завалится в чертополох,
Верстовая огорошит весть:
Между строк записываю вздох –
Сможешь ты ли тайнопись прочесть?

Родина моя бредёт в бреду
И бредёт по свету босиком.
Хочет ветер отвести беду,
Катит листьев залежалый ком.

Листья палые – из книг листы.
Книги чёрные, их чёрт писал,
Чтобы сгинули и я, и ты
За рекою Дон, рекою Сал.

Эй, нечистый, запалю костёр,
И метнутся дали до небес!
Тотчас выйдет – глаз да слух остёр,
Выйдет из чертополоха бес.

Ну-ка, чёрт, иди сюда ко мне,
Морок, серный дух, заморский сон.
Ты казачьих зря пугал коней –
Слышишь, гул идёт со всех сторон?

Гложет перемен переполох,
И меняет Родина печать:
Между строк записываю вздох –
Ты одна сумеешь прочитать.

Воркута

………………..Валерии Салтановой

Зря ль окликнул тебя, Воркута –
Воркованье твоё у плеча…
Так бы век, а не ночь коротать,
Да почти догорела свеча.
Ненасытные губы твои
И задушат и душу сожгут:
Скажешь: «Вены свои отвори»!
Отворю, но вернее бы жгут
Из верёвки вкруг шеи – и вниз!..
Это, чтобы любовь доказать.
А могу и шагнуть на карниз,
И схватиться за лунную стать…
Но усмешка твоя промелькнёт,
Обрывая галимую нить,
Только горлинка, сбитая влёт,
Воркованье желает продлить.
И на лагерь плевать, на тюрьму –
Поцелуем её прикормлю:
Разве скажет она хоть кому,
Сколь дотоле терпел и терплю
Воркутинскую снежную блажь,
Залихватские скаты дорог…
Пуля-дура, теперь не промажь!
Гильза стукнется пусть о сапог.

Карниз

Цепляется ветер за мокрый карниз,
И стылые пальцы скользят по железу.
Да это не я ли карабкаюсь, лезу?
А мог бы летать: стоит броситься вниз –
Туда, где пугают ночные прогалы
И дерзкий шиповник взошёл на крови,
И мучает город пропажа любви…
Меж тем простодушные рыжие галлы
Живут-поживают бездумно в Европе,
Не зная того, что за мокрый карниз
Цепляется ветер в дождливом потопе
И тем исцеляет неслыханный криз.

Должно быть, сегодня… Да вот же, сейчас!
Конечно, сейчас протянула мне руки –
Желал бы, да вот не постигнуть науки:
Мол, жизнь продолжаться не может без нас;
Любовной науки, похожей на сонник,
Где всем и всему объяснение есть
И где толкований причудливых весть
Страшней, безысходней болезни кессонной…
Любовь увлекает ко дну, а обратно
Уже не всплывёшь – путь в один лишь конец.
И что напоследок?.. Осталось не врать нам
Да слушаться парного стука сердец.

Скользят и срываются пальцы дождя –
Карниз, как железная клавиатура,
Усталый троллейбус рогатиной тура
Царапает падшую высь, уходя
Незнамо куда – лишь искрятся разряды,
Двоится по следу гремучий поток…
Мы рядом с тобою, а город жесток,
И горько, что рядом, но этому рады.
Озоном твоим надышаться и мне бы;
Пока же – сумбурного счастья игра
Про то, как расстаться настала пора…
А мыслю: «Отнять ли такую у неба?»

* * *
Ни крика, ни плача, ни стона, ни звука,
А их продолжение – тишь, немота.
И даже не воет соседская сука,
Чьих малых детей побросали с моста.

Змеится текучее пламя позёмки,
И сбитая птица летит в буерак.
Душа пропадает, не выдержав ломки:
Я думал – сиянье, а это был мрак.

Хлобыстну последний стакан без остатка
За то, чтобы не окочурился свет!
Длиннее раздумья кирпичная кладка –
Запретная зона: кого только нет…

Я тоже там был, хотя всё-таки не был.
Я знаю такое, что лучше не знать.
И хляби разверзлись, и падало небо,
И время приспело, мой друг, умирать.

Куда ни посмотришь, глаза б не глядели,
Слезится до рези фонарь на ветру.
Дойду к неуступчивой той цитадели
И там на сей раз, может быть, не совру.

А что остаётся, когда не осталось
Уже ничего, что хотел и просил…
Откуда теперь на груди моей впалость,
Где билось и выбилось сердце из сил?

* * *
Забудь меня, как страшный сон,
Забудь, любимая, забудь!..
Идут враги со всех сторон,
И АКМ упёрся в грудь.

Забудь – тогда не стать вдовой,
Моя негласная жена:
Клянусь повинной головой
Такая ты, как есть, одна!

Забудь – не станешь горевать,
Не оросишь от маяты
Слезами узкую кровать,
Когда узнаешь правду ты…

Но пробиваться не впервой,
Поэтому и в этот раз
Останусь гвардии живой,
Стальных не опуская глаз.

Вернусь, и бросишься ко мне,
Объятием забинтовав:
Горел, да не сгорел в огне
И выжил, смертью смерть поправ!

Неправота вперёд звала
На самый край, потом – за край;
Неправота во имя зла
Велела: «Ты не умирай!..»

Неправота – неправый суд:
Убить, кто более неправ,
И пасть под реактивный гуд,
И стать травою среди трав.

Неправота – громить врагов,
И, презирая темноту,
Отбить у волжских берегов
Мамаевскую высоту.

Плато

Жаждой мучилась ты, становясь на колени,
Припадала ко мне обездоленным ртом.
И ночник трепыхался, и дивные тени
Поселялись в жилище холодном, пустом.

Я любил, как умел, одинокую душу,
А жалел, как уже не жалеет никто,
И поклялся тогда – клятвы сей не нарушу! –
Оберечь, достигая с тобою плато.

Нам объятье дарило небесные выси,
Мы в объятье срывались и в пропасть на дно:
Потому друг от друга настолько зависим –
Даже если и врозь, мы с тобой заодно.

Мы достигли, мы вышли на ровное место:
Мы и ровня с тобой, мы с тобой и родня,
Осеняемся ветром ли, знаменьем крестным,
И дорога ведёт до последнего дня.

Только что же мы заново – к небу и в бездну,
Иль другого не знаем и знать не хотим?
Что потом ни случись, никогда не отверзну
То взыскание ртом пересохшим твоим.

Так чего разрыдалась, моя золотая?
Поцелуями слёзы твои соберу.
И мелькают стрижи, под окно залетая,
И в тебе распустился цветок поутру.

Ты спросонья становишься вновь на колени,
Жизнь жалея свою, что никто не вернёт…
И по комнате мечутся дивные тени,
И ложится на сердце невидимый гнёт.

Мне понять бы тебя, да понять я не в силах
Эти губы твои и безумную жажду твою.
Задымятся морозы на звёздах остылых,
Но тебе в свой черёд не себя ли до капли пролью.

Бабочка сердца

Витала бабочка над нами,
А мы с тобою – взор во взор,
Но твоего глазного дна мне
Достать нельзя наперекор

Сиреням вкруг – до помраченья,
До отторжения любви…
Объята страхом – страх леченья.
Зовёшь меня… Всегда зови!

Томимся в клинике с тобою,
И рву мольбой на части грудь:
«Господь, спаси от боли болью,
Храни её – меня забудь!»

И вслед тебе по коридору
Другая бабочка мелькнёт –
Сама невидимая взору,
Верша спасительный полёт.

Она проследует в палату,
Куда заказаны пути.
Лети к рассвету, не к закату,
Лети же, бабочка, лети!

И скорой помощи сирены
Кричат взахлёб и без конца,
Но под наркозом пусть сирени
Коснутся милого лица;

Тебя спасут и мановенье
Прозрачных двуединых крыл,
И бликов по челу скольженье,
Как будто близкий близко был…

Когда же выйдешь – никакая,
То бабочка прервёт витьё
И сядет, крыл не размыкая.
Не сердце это ли моё?

Пятигоры

Кареглазое иго, небесная воля –
Я тебя полюбил, как не любят уже,
Но терзает всё чаще обман алкоголя,
Отразив полнолунную блажь на ноже.

Слышишь, милая?.. Счастье моё и злосчастье!
Нас разводит разлад: это зря – погоди!
Сердце бьётся, желая к тебе достучаться,
А своё зажимаешь напрасно в груди.

Я живу на разрыв – разорвётся аорта,
По-другому любить не могу, не хочу…
И твоя немота – дней безумных когорта –
В плен меня забирает, сдаёт палачу.

У того палача мониторная плаха –
Мне по воле твоей не сносить головы:
И щебечет мой твиттер, ненужная птаха,
И виденьем скользишь возле кромки Невы…

А не то обоймут севера пеленою,
И морозит звериная зависть подруг,
Потому что всегда ты была неземною,
Разрывая постылый, заезженный круг.

Ты ко мне добиралась, уже никакая,
Так измучили белая мгла, неуют,
Но, устами твоими глагол изрекая,
Пели ангелы… Слышу – поныне поют!

Так зачем от себя уходить в Пятигоры
И невнятицей длить непонятный затвор?
Посмотри, как возносятся звёздные хоры,
Да слетают потом с неуступчивых гор.

Я тебя не молю, кареглазое иго,
Пожалеть и ответить на сбивчивый стук,
Ведь уже и про нас миру явлена Книга,
И молчаньем туманится близкий Машук.

* * *
Ищет волк себе подругу
И находит навсегда…
Красные флажки по кругу –
Заполярные года.
Вырвется ли на свободу
Одиночество твоё,
Если мерзлоте в угоду
Отпевает вороньё?
Целится картечью горе,
Ходят ветра желваки,
И смыкаются на горле
Волкодавские клыки.
Только твой спаситель серый
Вольный ведает предел:
Служит правдой, служит верой,
Оттого и поседел.
Серебристая окраска,
Злая масть, полярный свет…
Мой загривок волчья ласка
Холодит – и жарче нет.

Шотландская скала

Дошёл до крайности, где край
Острее лезвия теперь…
Давай на жизнь свою сыграй –
Любовь синоним ли потерь?

Подняться надобно с колен
И выйти к высоте орла:
Стоять мне сутки на скале –
Пытай, шотландская скала!

Обычай северный таков,
Когда жену берёшь себе,
Иди на край – и будь готов
Слепой довериться судьбе.

Звучит волынка ветра здесь,
И шторм злорадствует внизу,
Но, точно лук, натянут весь,
Я должен выдержать грозу.

Тебя люблю и не люблю,
А как ещё хотела ты,
Когда погибель кораблю
Сулит исчадье темноты?

Спаду с морёного лица,
И выест соль разрезы глаз,
И грань венчального кольца
Сверкнёт звездой хотя бы раз.

Увижу знак, постигну знак
И не забуду о своём:
Пускай объял кромешный мрак –
Один стою, стоим вдвоём.

* * *
Он схлестнулся крест-накрест с тобою
И земные отринул пути.
И, распятые общей судьбою,
Разве можете с неба сойти?
Было то, что ещё не бывало,
А что было – рассыпалось в прах…
Ты руками его обвивала
И в подлунном и в прочих мирах.
Откликалась на редкое имя,
Постигала размолвок туман;
Неземная улыбка таима –
Холодит и волнует обман.
Он живёт у слепого экрана,
Затянул виртуальный портал.
Вместо сердца – открытая рана:
Сам бы рану не забинтовал…
Ты придёшь, ты омоешь слезами –
Тайно вылечишь рану его;
И с высот золотое сказанье
Явят звёзды, не зная того,
Что отчаялся сумрак осенний
И качается лодка вдали,
И дремотные запахи сена
Долетают с далёкой Земли.