Антон Нечаев

В середине тайги

Об авторе: Антон Николаевич Нечаев род. в 1970 г. Учился в Литературном институте им. М. Горького. Работал в Красноярском краеведческом музее, журнале «День и ночь». Стихи публиковались в журналах «Воздух», «Вестник Европы», «Дети Ра», «Зеркало», «Лиterraтура», «Топос», «Нева», «Стороны света» и др. Автор романа «Сибирский редактор». Живет в Красноярске.

* * *
Осень
очень
тяжело
пробирается к себе в логово.
Стило
сосны-писаря
оцарапало щеку
хозяйки.
Стайки
ворон
устроили небольшой содом
на подходах к ее участку,
и ветер на яхточках дней
рвет оснастку.

Вопросы

О многом мальчик деду говорил,
а бабушка в сторонке засыпала.
Вопрос к вопросу мальчик городил…
Угомонившись, начинал сначала.

«Она умрет, – мальчишка все твердил, –
и ты умрешь. Тогда на кой вы жили?
Кого-нибудь ты в жизни победил?
Тебя любили?»

Растерянно отмалчивался дед,
не понимая внуковых вопросов
(да и не слыша их): какой еще ответ,
когда снопы не убраны с покосов.

Вернется сын, махорки принесет,
и надо будет вычистить колодец,
и, может быть, старуха поднесет…
Заезжий горец

на Ленина палатку основал,
а дед там не был…
Мальчишка все болтал и нападал,
а бабушка, забывши про аврал,
глядела в небо.

Знакомая

Ангарской швейной фабрики
красивое пальто.
Порхают плечи-зяблики,
и ножки без понтов
бегут обыкновенные,
по площади летят,
и дремлют тени пленные,
и ангелы хотят.

Греза

Тебя нашел в столетии прошедшем.
Ты служишь проституткою в столице.
Ты – самая красивая из женщин,
но принц не снится.

Ты запросто отказываешь мужу
с утра, не объясняя – все понятно.
И чтение – одна из тех отдушин,
что врет приятно.

К тебе подходит призрак еле слышно,
но ты не замечаешь, вся в романе…
И молодость растерянная вышла…
И ты уже на грани… И за гранью.

Соседка

Иди домой, там твой опять нажрался.
Повздорил с кем-то из своих, подрался,
разбил окно, а ведь декабрь. Там дети.
А сам разлегся, сволочь, в туалете.
От шума не уснули до утра…
А ты-то, дорогая, где была?

Из зоны

Пришел из зоны брат,
и каждый в доме рад.

Отец от счастья плачет,
бутылку мать не прячет,

несут еду на стол –
из зоны брат пришел.

Офицеры

В пивбаре мужик
искал туалет,
упорно тыкался в стену,
выпивший, заполошный.
Конечно, он был смешон.
И я рассмеялся.

А потом подошли
пять его собутыльников,
и затеялось долгое,
неприятное разбирательство.

Офицеры вертели стволами,
кидали пачки банкнот
(какие они крутые),
но вскорости все уладилось.

– Мы стояли на защите Белого дома, –
после мира рассказывали они, –
но сильно не пострадали.
Только вот Саня, –
он указал на того дуралея, –
слегка контужен
и плохо в сумерках
ориентируется.

Настоящий

Напишу я еще одно
шутливое стихотворение.
Умное посмотрю кино,
вином напою растение…

И стану всамделишным,
настоящим, живым…
Парашютистом денежным,
аквалангистом злым.

И приземлится в середине тайги
документ с фотографией и пропиской;
и не будет руки
играть с моей одалиской.

Нет тем

У меня нет тем.
Лучше я бекон съем.
Лучше я сниму стресс
тем, что подожгу лес.

Листьев соберу стог
(столько не найдешь строк),
веток натащу воз
(столько не родишь слез);
и покой уйдет в дым;
я, как поводырь, с ним.

Глупые верлибры

Глупые верлибры,
блудные слова,
где хотят – присядут,
с кем хотят – поспорят…

Никакой отчетности,
и расстрелять не получится…

Перевозим покойника

1
Умер человек в парикмахерской.
Тромб или в этом роде.
Скорая ждет в очереди –
необходимо достричь.

2
Перевозим покойника.
Несем к самолету,
потом на машине
и еще служебный автобус.

Пассажиры нервничают на посадке
в любом виде транспорта.

На лыжах дождь

Лыжники по лужам
катятся вперед.
Мальчуган Онуфрий
лыжников ведет

Мальчуган серьезный,
староста звена…
У него от капель
морщится спина.

Выполнить заданье
нам велел физрук:
топчем возле зданья
школы свежий луг.

И зачем мы губим
травку – не понять,
и никто не скажет,
скоро ль лыжи снять…

Отпусти время

Отпусти от себя время.
Все равно контролировать бесполезно.
В кого попадает семя –
известно
(по паспорту), но боль в глазах,
и сколько за ней таится!

Биться
сердечная птица
продолжает впотьмах,
пах
вылизывает волчище;
времени не имеет
плоть –
время не побороть.

Беззащитные

Есть в слепых беззащитность:
невозможно локтем задеть;
он как будто в прозрачной колбе
заспиртованный экспонат.

Едет ли он в маршрутке,
топчется в магазине,
люди пихают его,
ругают: ты что, ослеп?

Другие ж наоборот
уступают дорогу
и готовы еще извиниться
за свое хорошее зрение.

Все очень просто:
первые смотрят обувь,
а вторые – лицо.

Новьё-старьё

Все вокруг – новьё,
только мир – старьё.
Новые машины –
прежние грузины.
Новые продукты,
привозные фрукты,
да весы все те же –
заходи пореже.
Новые журналы –
те же адмиралы,
новые солдаты –
прежние лопаты,
новая страна –
старая стена.

Яма

Яма
очередная.
Мандельштама
в ней нет.
Странно.
Что-то не так.
Ах, нет,
все в порядке:
есть Пастернак.

Я не могу

Я не могу больше заниматься любовью.
У моей жены красивые груди,
и фигура что надо,
но ее насилует государство:
она уходит с утра
и возвращается вечером,
и из всех отверстий ее
воняет государственной спермой.

Бить ее бесполезно:
вряд ли она понимает,
что, оформляя бумажки
о браке и о гражданстве,
о регистрации и прочем, прочем,
она разрушает нашу семью.

– Ты живешь как в тайге, –
она меня упрекает, –
но мы же – цивилизация,
и документы – это необходимо!
«Необходимо? – думаю я, –
Цивилизация?»
– Может, как-нибудь без нее?

Иноземцы

Иноземцы в прострации,
как в золе:
нет у нас регистрации
на земле.

Никуда не податься нам,
нам не жить.
Повезло же вам, гражданам –
не тужить.

Мы же что, к ископаемым,
в облака?
Топчем семенем Каина
вам бока?

Ни закуски, ни кладбища –
доли нет.
И дороженька та еще –
все в кювет.

Благословение

Ничего не видеть впереди –
это основное пожеланье.
Понимаешь? Ну, тогда иди!
Вот тебе возможные названья
остановок: вера, суета,
отчий дом, сомнение, работа…
Но и это станция не та…

Озираясь, смотришь на кого-то,
вспоминаешь, но не узнаешь…
Это ты в одном из воплощений
бесполезно сдерживаешь дрожь,
двигая Вселенную с коленей.