Любовь Колесник

Стихотворения

Об авторе: Родилась в 1977 году в Москве. Печатается с 1991 г. Публиковалась в журналах «Русская Провинция», «Арион», «Волга», «Смена», «Север», «Наш Современник», «Сибирские огни», «Дон», «Дальний Восток», «День и ночь», «КВИР», «Дети Ра», альманахах «Тверь», «Пролог», газетах «Российский писатель», «МК». Член Союза писателей России, Союза журналистов России. Автор четырех книг, лауреат и дипломант нескольких литературных конкурсов и премий.

* * *
Лес остывает, словно дом чужой,
который брошен, как перед бомбежкой.
Туман висит промозглой паранджой,
древесный спил белеет костной крошкой,

нетленные тенёта паука
еще дрожат, на них застыли капли,
скрипит собой скелет березняка,
летит клочок кипрейной серой пакли,

в пронзительно высокой тишине,
трава с землей сроднилась и смирилась.
Прошу тебя, подумай обо мне,
пока я в этом всем не растворилась.

* * *
не рассказывай маме, что ты заблудился со мной
и блудил, и блуждал в темноте до последнего кадра
ограниченный пестрой картинкой, моей сединой
и простейшим сюжетом заштатного кинотеатра
не рассказывай маме, что ты на меня не смотрел
потому что она все равно никогда не поверит
потому что не верит никто в этой городыре
никому и ни в бога; мы в скверне… не надо, мы в сквере
в кинодомике утлом, затянуты в свет голубой
исходящий из нас, невнимательные к мелодраме
я на угол плеча твоего прикорну головой
ничего
ничего
ничего
не рассказывай маме

* * *

Бабушка ворчала: всё про любовь!
Про войну и Сталина напиши,
как в боях за родину лили кровь,
как сурепку ели и камыши,
как до бурой юшки из-под ногтей
разбирали церковь по кирпичам,
как рожали в поле своих детей.
и они не плакали по ночам.
Как сидел на лавке дедуля твой
и, отставив наискосок протез,
вспоминал налет, и моторный вой,
и глаза санитарки, и красный крест.
Напиши, как работали на износ,
как стояла беременной за станком,
тридцать восемь градусов был мороз.
Четверых родила я мирком-ладком,
а сынок-то помер; кричит свекровь,
по щекам его хлещет: дыши, дыши!
В общем ты пиши про свою любовь,
про войну и Сталина не пиши.

* * *
С утра в эфире марганец горчит,
исходит паром утлая теплушка.
Окоченев от холода, торчит
трава, как металлическая стружка.

С трубы кирпичной сплюнутый, с губы
дым улетает слиться с облаками.
Я собираю лом своей судьбы:
на месте сердца абразивный камень

в спецовке тело, в голове кредит,
свобода в частоколе обрешеток.
И асинхронный двигатель гудит
усталой медью раненых обмоток.

* * *

Стоял Покров. Седой была трава.
Прозрачным льдом затягивались броды.
Дышали бабы детям в рукава,
крестясь на облака и самолеты.
Студеный ветер нес горелый прах.
Калина индевела за калиткой,
и ягодная горечь на губах
была еще одной немой молитвой:
«А вдруг он выжил в месиве фронтов…»

Качала лодки медленная Волга,
качали колыбели руки вдов
и яблоня кровила от осколка.
Гноился глиной ледяной окоп
на месте сада; в горло било сердце,
как в землю заступ. Пот стекал на лоб.
И кто-то вдруг сказал:
– Смотрите, немцы.

* * *
Спасибо заводу за занятость и зарплату,
тебе – за ладонь, протянутую вчера.
Согласно безошибочному Росстату,
я – служащая (кому?), а мой городок – дыра,
какая-то точка между валдайских горок,
где жизнь идет по дороге до проходной,
где мне исполнится (страшно подумать!) сорок
при полном отсутствии базиса за спиной
и при нежелании приобретать форд-фокус.
Держала бы крепче рука твоя – это да…
И если однажды я перегорю и тронусь,
никто не заметит этого никогда.

* * *
Между улицей Спасской и черт ее знает какой
я в дорожном заторе стою, катафалк пропускаю.
Осыпается осень трухой, уходя на покой,
из приемника глупая музыка в уши втекает.
По асфальту не движутся точно такие, как я –
приунывшие люди в коробках из крашеной стали,
и один в деревянной, которого примет земля.
Седовласый трубач на груди поправляет медали.
В тонировке окна отражается чье-то лицо –
неужели мое? – переломанное светотенью.
Приунывшие люди сидят со своим мертвецом,
а мертвец никуда не спешит. Перекресток потеет,
и за влажными стеклами молча коробятся рты.
Улетает душа, превращаясь в незримую точку.
И машины пусты, если с птичьей смотреть высоты.
Глянешь снизу – и точно.

* * *
Мне плохо и одиноко,
не хочется ничего.
Стихи тяжелее рока,
а рок тяжелей всего.
Придавлена Божьим даром,
я площе чем та трава.
Верни мне мою гитару,
возьми из меня слова!
Но Он, в тишине подвешен,
единый с собой тремя,
все сделал белей и легше
и ввысь поднимает мя.