Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 3(15)-2017

Геннадий Калашников

Чертеж на звездном небе

(Слово о Наталье Булгаковой)

Без воспоминаний не обойтись. А вспоминаются семидесятые годы, литературная студия при Московском отделении Союза, тогда еще единого и одного-единственного, советских писателей. Вот там, в семинаре Бориса Абрамовича Слуцкого я и познакомился с Натальей Булгаковой. Нас, студийцев, молодых и не очень, поначалу было много, иные уходили, кое-кто приходил на пару занятий и больше не появлялся. Но в итоге сложилось ядро постоянных участников, тех, кто оставался в студии все годы ее работы. Именно эти годы многих из нас связали, как говорится, узами самой тесной дружбы. Здесь не место перечислять имена, отмечу только, что многие студийцы состоялись и успешно работают в литературе.
Наташа была сдержанной и молчаливой и оживлялась, когда речь заходила о переводах стихов, она серьезно занималась этим тяжелым занятием. В целом же она редко участвовала в наших бурных баталиях. А при обсуждении стихов страсти разгорались нешуточные, летели пух и перья, все горячились и старались высказаться. Но вот что удивительно, какие бы жесткие слова мы ни говорили друг другу, как бы беспощадно не разносили неудачные строчки и стихи, никто ни с кем не поссорился, как говорится, насмерть и навсегда. Разумеется, это было влияние Слуцкого, его офицерская воля, его бескомпромиссная справедливость, его умение заставить нас подняться выше личных обид, ибо мы говорили о стихах, о поэзии, и тут не могло быть места мелким обидам и ссорам.
Наступил черед обсуждать стихи Натальи Булгаковой. Я не помню, как Наташа читала свои стихи, не помню их обсуждения. Зато с того самого дня помню строки из ее тогдашних стихов: о посещении больного в больнице «…в чахлых сиренях служебным входом проходят родственники гурьбой…», или стихи о мальчишке, которого побили сверстники, а он «лежит на земле, глядит в небо серое. – Ладно, я такое вам сделаю… А сам и не знает, что сделает…».
Вроде бы ничего особенного, но вот запомнилось же, запомнилось и ощущение того, что это необычные стихи, они вне, как сказали бы сейчас, мейнстрима, они с «лица необщим выражением», за ними свой взгляд на мир, своя «предумышленная система».
И надо сказать, Наташа оказалась крепким орешком. В числе первых учеников она не ходила, к нашей шумной молодой компании особо не льнула, но к ней относились с уважением и некоторой настороженностью. Когда она решалась высказать свое мнение о чьей-либо подборке, то ее суждения всегда были неожиданны, высвечивали стихи с необычной и неожиданной стороны. Слуцкий, терпеливо и с уважением выслушивавший наши частенько запальчивые и несправедливые высказывания, с особым интересом относился к Наташиному мнению. И стихи ее вызывали у него одобрительный интерес.
И вот сейчас, спустя годы, я читаю новые стихи Натальи Булгаковой и слышу знакомый голос, сталкиваюсь с удивительной совершенно своеобычной манерой поэтического высказывания.

Иду по вспаханной земле,
А Сима мне кричит вдогонку:
Иди смелей, топчи верней,
Прямее делай к лесу тропку.
Стараюсь из последних сил,
Моя-то, думаю, прямая…
А оглянусь – неровный след
Идет по пахоте, петляет.

Да, это ее подчеркнутая, да что там подчеркнутая, просто вопиющая безыскусность, неверная, приблизительная рифма, затрудненная угловатая интонация, простецкое содержание. Вот уж поистине Наталья Булгакова бескомпромиссно «гонит стихи сквозь прозу» и делает это изящно, умело и убедительно, маскируя это свое умение кажущейся неуклюжестью, «рваностью» и аскетичностью своего стиха.
И несмотря на полное пренебрежение «поэтичностью», «красивостью», упаси Бог – гламурностью, а именно благодаря этому пренебрежению в этих стихах дышит судьба, отчетлив привкус подлинности, каждое слово – просто и скромно – стоит на месте. И даже эта безвестная Сима, кажется давней знакомой, ты словно где-то видел ее вместе с Наташей, что-то говорили с ней о самых обыденных вещах… А эта неровная тропка к лесу становится тропкой по жизни, отметкой судьбы, подчеркивает нехитрую, но такую выношенную житейскую мудрость: жизнь прожить – не поле перейти.
И от чтения этих непростых, нелегких стихов становится легче, светлее. И это не преувеличение, а вполне явственное, я бы сказал – физиологическое ощущение.
«Осенние деньки легки, ольшаник холоден, нечаян. И на земле листвы круги приветливы, как синь проталин…»
Вопреки расхожему в поэтических опусах взгляду на осень, как на пору угасания, мрака, прощания с надеждами Наталья Булгакова видит в осеннем пейзаже явственные приметы весны, оттого и деньки легки, и осенний холод вовсе не знобит, а бодрит.
Этот пробивающийся сквозь сумрак неяркий, но постепенно наливающийся свет, это мудрое приятие жизни пронизывает словесную ткань ее стихов, вкраплено в них на молекулярном уровне, на уровне словосочетаний, неожиданного сравнения, точного слова: «кованый реки браслет», «плавильня дней», «глаза – зодчие облаков», «зной, как загадочный сфинкс золотой…», «цветная иконопись неба…», «Тень дуба на колее сломалась…».
Многочисленные пейзажные зарисовки, стихи-открытки с видами Петербурга, московских монастырей, Сергиева Посада, безвестных деревень сливающихся с природой. И все это без начала и без конца, словно моментальная фотография, мгновенный слепок события, который и не нуждается в особых пояснениях, такое каждый видел, каждый переживал, каждый испытывал и тут же без усилий дорисует-додумает: «И, миновав последний сад, шла долго наугад…», «Дождь нужен – говорит Настя, и руки ее тяжелеют, а глаза серьезны как никогда…», «Косо стоят корпуса, и в грохоте грузовиков кто-то дверью хлопает. – Тише, – сестра говорит шепотом и осторожно садится около.»
При поверхностном прочтении может показаться, что это мир контрастен, черно-бел, монохромен, но, приглядевшись, увидишь, как легко и уверенно в стихах сверкают яркие цвета: «В осеннем небе ярко-голубом поблескивает золото», «Серый бодяк у засохшей межи светится ало…», «Золотоокие спят облака в розовой чаще…»
Больше всего это похоже на иконопись, с ее локальными охристыми складками и гармонией цвета. И, конечно, на «наивную», незамысловатую, но так трогающую живопись художников-самоучек. Мария Галина, интересно писавшая о книге Натальи Булгаковой «Открывшееся небо», вполне резонно сравнивала ее стихи с лубком, имея в виду не только цветовую, но содержательную палитру этих стихов.
В трудном, горьком стихотворении, обращенном к матери, Наталья Булгакова словно проговаривается, как бы случайно обнародует свое творческое кредо, и это особенно подчеркивается тем, что внешне эта строка не связана с остальным содержанием стихотворения, это отзвук каких-то давних споров и драм: «А хорошие стихи пишутся нескоро».
Да, дорогая Наташа, так оно и есть – хорошие стихи пишутся нескоро и трудно. Но зато они хорошие! А за это ничего не жалко. Ведь каждое хорошее стихотворение, говоря твоими словами: «на звездном небе новый безукоризненный чертеж».

Примечание:
Геннадий Калашников – поэт, автор нескольких поэтических сборников, книги прозы «Каво люблю…». Печатался в «Юности», «Новом мире», «Дружбе народов», в антологиях «Русская поэзия – 20 век» и «Русская поэзия – 21 век», во многих альманахах. Дипломант премии «Московский счет», Международного Тютчевского фестиваля «Мыслящий тростник», «Пушкинского общества Америки».