Игорь Болычев

Разговоры с собой

Об авторе: Игорь Иванович Болычев (1961, Новосибирск). Поэт, переводчик, преподаватель Литературного института им. А. М. Горького. Автор стихотворных книг: «Разговоры с собою» (Москва, 1990), «Вавилонская башня» (Мюнстер, 1991), «Разговоры с собой» (Москва, 2019) . Переводил с английского и немецкого стихи: Р. Бернса, Р. Киплинга, У. Б. Йейтса, Э. Паунда, Л. Уланда, А. фон Дросте-Хюльсхоф, Г. Бенна, Г. Гейма, Г. Тракля и др.; прозу: А. Конан Дойла, Агаты Кристи, Дэна Брауна и др. Руководитель литературной студии «Кипарисовый ларец» (с 2008 г.).

* * *
Зачем так много слов на свете.
Зачем так мало в них тепла.
На берегу играют дети.
Играя, строят города.

Шероховатой жизни струйку
Сжимает детская рука,
Витиеватую постройку
Она возводит из песка.

На небе солнце. В поле лошадь.
Над речкой – паутины нить.
Пришла пора смотреть и слушать
И ничего не говорить.

* * *
Человеческой жизни не хватит,
Притяженья не хватит звезде,
Чтобы мальчик в пальтишке на вате
Научился ходить по воде.

Он умрет от тоски и презренья,
Он иссохнет, считая часы,
Ожидая любви и прозренья,
Как трава полевая – росы.

И слова, что хранили народы,
И слова, что хранили века,
Как подводные атомоходы,
Тихо лягут на дно языка.

Человеческой жизни не станет
Притяженье изменит звезде,
До поры, когда мальчик восстанет
И пойдет по бурлящей воде.

Из-под ног, словно серые горы,
Субмарины всплывут из глубин.
С залпом ядерным новой «Авроры»
В мир придет человеческий сын.

И когда во вселенскую слякоть
Ухнет всё с ненадежных орбит –
Что он сможет? Проклясть да оплакать.
Да и то, если Бог пособит.

Бомж

По стогнам погибших империй
Без паспорта и без гроша
Блуждает в плену суеверий
Погибшая наша душа –

В пальто, по-покойницки длинном,
С убогой шарманкой своей,
Чужая священным руинам
И сонмам великих теней…

О, как ты стремилась оттуда,
Из наших убогих времен,
От нашего бедного люда
На звуки великих имен.

Стремилась – летела и пела,
На счастье сжимая кулак …
Но в этом-то все и дело,
Что все оказалось не так.

Не то чтобы шире иль уже –
Не будь, дорогая, ханжой…
Здесь все оказалось не хуже,
Здесь ты оказалась чужой.

Не смоешь родимые пятна
Холодной парнасской водой.
Пора собираться обратно,
Пора собираться домой.

А то, что мы здесь полюбили,
Там память для нас сохранит:
Имперские острые шпили
И серой брусчатки гранит.

* * *
Скажи, зачем все это было,
Шепни – во сне иль наяву, –
За что ты так меня любила
Не в такт молчанью моему.

К чему теперь все эти слезы
И эти приступы тоски.
«Пора сметать с дорожек розы…»
(Точнее было б – лепестки.)

Я был всегда ни чем не связан,
С прохладцей ровною в груди.
И вот – я всем тебе обязан.
Всем – даже тем, что впереди.

Песок промерзший, серо-рыжий.
Забит, зарыт в могилу гроб…
И снег, шурша, ползет по крыше
И глухо падает в сугроб.

Бедные мысли

Когда я слышу, что на свете
Совсем уж не осталось тем:
Негожи, мол, и те, и эти,
Нет места этим, мол, и тем;

Как будто сказано на десять
Рядов уж всё и обо всём,
И всё, что словом можно взвесить,
Давно уж взвешенным несём;

И не осталось в мире чувства
Иль на худой конец – мысли,
Которым прежние искусства
Употребленья не нашли, –

Я вижу, как в холодный зальчик,
На льдистый лаковый паркет
Вступают девочка и мальчик
Семи-восьми неполных лет.

Открыты шторы. Дождик редкий
На стеклах строит капли в ряд.
А по стенам – с портретов предки
На них внимательно глядят.

А за стенами вся Россия,
В пожарах дымных до небес,
И моросят дожди косые,
И пролетарии босые
Упорно строят ДНЕПРОГЭС,

Ломают церкви, судьбы, жизни,
И – клином вышибая клин, –
Пройдя с боями по отчизне,
На танках пишут «На Берлин».

А погодя прямой наводкой
Из танков лупят в «Белый дом»
И запивают теплой водкой
Остатки мыслей о былом…

Вы правы, это было, было,
Не поворотишь время вспять.
И много ль проку то, что сплыло,
Бесплодно ворошить опять.

Зачем? Оно того не стоит,
Нельзя всю жизнь смотреть назад.
Пустое это все, пустое…
Пойдемте, дети, лучше в сад.

Там шум и блеск, там тети-дяди
Галдят, смеются, пьют-едят,
И силиконовые бляди
На них внимательно глядят.

* * *
Снова осень за окнами плачет.
Мокнут липы, скамейка и стол.
Ничего это больше не значит,
Жизнь твою этот дождик иначит
И смывает в холодный подзол.

На дорожке овальные лужи,
Человеческой жизни года –
Мельче, глубже, пошире, поуже.
Да, конечно, бывало и хуже,
Но бессмысленнее – никогда.

В сером небе гудят самолеты.
Льется с крыши на землю вода.
Капли, паузы, брызги, длинноты –
Русской музыки вечные ноты –
Ниоткуда летят никуда.

* * *
…..Пароход, пароход, пароходик…

Не оглядывайся. За спиною
Давно не на что больше смотреть.
На ковчег благонравному Ною
Догружают последнюю клеть.

Уходи, помаши им рукою –
Всякой твари в попарном строю.
Собирается дождь над рекою.
Все одно к одному. Все – в струю.

А хотелось – всего-то – «немного»:
Света, счастья, простора, любви.
Благосклонности мира и Бога,
Музыкального звона в крови.

И казалось – вот-вот – и начнется –
Соберись, напрягись, продержись, –
И в сияющий воздух взовьется
Черно-белая ласточка – жизнь.

Человек, человек, человечек.
Жил и жил бы – да горя не знал.
Пас бы козочек или овечек,
Да хороших детишек строгал.

Спал и спал бы. Зачем разбудили?
Музы девичий голосок!
О могиле поет, о могиле.
О могиле и пуле в висок.

* * *
А все могло бы быть иначе,
И – «через годы и века» –
Цветы на подмосковной даче,
Трава, деревья, облака.
Невдалеке резвятся дети.
И Вы читаете мне вслух.
Не важно что – хотя бы эти
Четыре строчки. Хватит двух:

«Невдалеке резвятся дети.
И Вы читаете мне вслух».

* * *
И далась тебе эта Россия.
И березки ее, и поля,
И дожди, и заборы косые,
Аллергические тополя.

Все здесь продали, все осквернили –
И не раз, и не два, и не три.
А не продали что – то пропили.
А не пропили что – то сожгли.

Плюнь на все. Уезжай за границу,
Прочь, подальше от этой земли.
В Бонн, в Париж или к Герцену в Ниццу.
Vielen Dank, je m’apelle, Tuileries*…

Все сказал? Помолчи, полудурок.
Мать родную нельзя оскорблять.
Покурил? Заслюни окурок.
И иди забор поправлять.

* * *
Теряешь вкус и чувство меры,
Остатки праздного ума…
Всё ради призрачной химеры,
Всё – за билетик до Цитеры…
А если там, дружок, зима?

…Постройки в виртуальном мире
Похлипче замков на песке…
Бряцаешь на послушной лире.
И кувыркаешься в эфире,
А все висит на волоске:

Возьмет, и выключит процессор –
С улыбкой: «Я вас не люблю…»
И все. Finita la… И – Yes, Sir* –
Как говорил один профессор, –
Привет семье, аля-улю.

* * *
Да плевал я на ваши законы –
Не смирюсь, не пойму, не прощу.
Дед пускал под откос эшелоны,
Я – всю вашу эпоху пущу.

Не за то, что вы жрали и пили
И в шампанском купали блядей,
А за то, что вы души растлили
У ни в чем не повинных людей.

На пустой «исторический прочерк» –
На бессмысленный ваш балаган –
Хватит пары проверенных строчек,
Музыкальных моих партизан.

И на очередном перегоне,
Просыпаясь по малой нужде,
Вы проснетесь не в мягком вагоне –
Вы вообще не проснетесь нигде.

Горний звук – он пощады не знает.
Потому что любовью горит.
«Это музыка путь освещает»?
Это музыка рельсы взрывает,
По которым эпоха гремит.

* * *
Мы перешли на ты. Как водится – в постели.
Такой вот брудершафт. Не хуже всех других.
У мира есть слова – как родинки на теле.
Не много их таких.

Но даже и они в своем беззвучном танце,
Увы, слегка не те и не о том слегка.
Вначале падал дождь.
Потом светило солнце.
Потом шиповник цвел.
И плыли облака.

* * *

Они приходят и уходят,
И в небе серо-голубом
Беззвучно песнь свою заводят
О дорогом и о былом.

О том, что всё на белом свете
Надеждой призрачной живет
На то, что никому «не светит»,
На то, что не произойдет.

Всё не сбывается. И руки
Напрасно тянутся к рукам,
Невоплотившиеся звуки –
К несуществующим строкам.

И те, которые оттуда
Тебе сочувственно молчат,
Ждут не прозрения, не чуда, –
«Немного нежности» – отсюда,
От подрастающих волчат.

* * *

Играй нам, Сима. Ты не знаешь
сама, о чем играешь нам.
Неверным пальчиком по краеш-
ку-ку, ку-ку холодных клавиш –
перебираешь жизни хлам.

Ку-ку, ку-ку, играй нам, Сима,
пускай фальшивишь ты, пускай
порою попадаешь мимо,
привычных нот, не умолкай,

не прекращай. Играй нам, Сима,
в свои неполных восемь лет
о том, что всё непоправимо
о том, что жизнь проходит мимо,
и как она невыносимо
красива. И спасенья нет.

* * *
Часовые имперских традиций,
Простоявшие жизнь на посту,
Вам бы лучше совсем не родиться –
Обойти этот мир за версту,

В эмпиреях, других ли эонах
Провитать, проблистать.
Нам ведь мало – в вагонах зеленых
Петь и плакать. И плакать опять.

Нам ведь хочется в желтых и синих,
Непременно в отдельных купе,
Непременно в отдельных Россиях,
И т.д., и т.п.

* * *
Желтые листья лежат на земле.
Пеплом подернулись угли в золе.

Ветер не дует. Костер не дымит.
Грубыми досками дом наш забит.
Где эта улица, где этот дом…
Речка течет под железным мостом.

Черные елки стоят вдоль реки.
В лодках сидят на реке рыбаки.

Серая, бурая в речке вода,
Едут над ней по мосту поезда.
Едут-поедут, но – никогда,
Чтобы оттуда, только – туда.

* * *
В порыве самообольщенья
Порой мне кажется, что вот:
Я напишу стихотворенье –
Оно меня переживет.

Пройдут года, десятилетья,
И над могилою моей
Младой и незнакомый Петя
С подругой милою своей

Появится и тихо скажет:
«Хороший, Маша, был поэт».
И как-то грустно станет Маше.
Впервые за шестнадцать лет.

* * *
Пруд пожарный деревенский
Отражает облака,
Сосны, ветер и шиповник,
Человека у сосны.

Вот стою над этим прудом,
Мой притоплен «телевизор»*,
Выцвела его бечевка,
Износилось полотно.
Много продрано в нем дырок,
Но еще остались части
Целые, и в эти части
Попадают караси.

Иногда бывает восемь,
Иногда бывает десять,
Чаще – три или четыре,
А бывает – ничего.
Серая от тины леска,
Длинный узкий лист болотный
(В нескольких местах надломан),
Палка мокрая и мусор,
Что по пруду проплывал.

Облака плывут по небу.
Человек стоит у пруда.
Деревенский пруд пожарный
Отражает облака.

* * *
Кто-то скажет, что это гордыня –
Чтобы времени наперекор…
На клеенке подгнившая дыня.
За окошком – подгнивший забор.

Кто-то скажет, что это приснилось,
Или просто придумал ты –
Ничего и не доносилось
До тебя из пустой высоты.

Ничего и не происходило,
Ничего и не произошло.
Даже если что-то и было,
То давно безнадежно прошло.

Ветер дует. И солнце светит.
Ветка времени обнажена.
Кто-то скажет. Никто не ответит.
Тишина.