Журнал поэзии
«Плавучий мост»
№ 2(26)-2020

Анатолий Гринвальд

Стихотворения

Об авторе: Анатолий Гринвальд – поэт, славист, историк (университет Лейпцига). Родился в 1972 году в Семипалатинске (Казахстан), с 1997 года жил в Германии. Печатался в журналах «Арион», «Новая юность», «Гвидеон», «Журнал ПОэтов», «День и ночь», «Студия», «Новая реальность», «Берлин. Берега», «Poet», в антологии интернационального литературного фестиваля Берлина (ILB), в антологии «Освобождённый Улисс». Три книги стихов: «Чернильный город» (Тула: Гриф и К, 2003), «Настоящее» (Москва: ОГИ, 2005) и «Sonne on demand» (Берлин, 2011, серия «Berlin – offene Stadt»: 27). Стихи и проза переводились на немецкий и английский языки.

Методическое пособие
для учителей старших классов

географичка в школе говорила
(отбрасывали тень в окно деревья)
что амазонка полноводней нила
и я ей верил
физрук был без руки и пил втихую
в своей каморке, запивал томатным соком
а про физичку сочиняли – хуя
она не видела живого в свои сорок
директор был насквозь советский
и нас гонял за то что мы курили
в свои часы он потчевал нас веско
рассказом про мефодия с кириллом
и про других карениных. историк
запомнился по грюневальдской битве
и мне не вылезавшему из троек
сумел вдолбить он
что соответствует народ правленью
(и я внимал поскольку были уши)
что мы однажды потеряли направленье
в своих песках. и карфаген разрушен

Песни щербатого асфальта

1
Всё досталось мне в этом мире:
Скороговорка гнущихся деревьев,
Вонзающих кривые ветви в воздух,
Расчерченный на тысячи пространств
Архитектурой пасмурных окраин,
В чьих лабиринтах долго бродит крик
Новорожденного, но не находит выход
И затихает через двадцать тысяч дней
На кладбище в дождливую погоду.

Изъетые сомнением глаза,
Крадущие сентябрьские лучи
Болеющего черной оспой солнца,
Не задают вопросов, не клянутся,
Но и не верят отражению напротив,
Сто раз обманутые…

К вечеру сыреет.
На город сыплются охапки хризантем,
Что не привычно в этом регионе…
Прохожие смеются. И удивляются. И недоумевают.
И друг у друга спрашивают лица:
«Что это – сон? А может, это мы
Приснились сами все жестянщику-китайцу
Из сказки о волшебном фонаре?»

2
Где мальчики воюют с голубями
Я был. Я видел дерзость мышц тугих,
И мне на шею лассо опускалось…
Стремились выдернуть меня из мира
Окоченевшие коричневые пальцы,
Не знавшие иного развлеченья,
А, может быть, не знавшие иной
Возможности для самоутвержденья,
Помимо разрезания лягушек…
Ах, скольких Русь лишилася царевн!

Болотный запах. Песни комаров.
В зрачке – звезда, подернутая тиной.
Шум поездов. На шпалах навзничь – мальчик.
Он из других. Смычком ведет по струнам
Ожившей и летящей в небо скрипки.
Корёжат воздух поезда, плюют мазутом
На слишком детское для этих игр лицо,
Но музыки его не заглушают.

3
Я из истории запомнил: боги смертны,
Здесь, на земле, их так легко обидеть…
Мне б только потянуть за эту нить
И убедить себя, что не напрасно
Людьми выдумывались боги, а богами –
С любовью или без нее, земные люди,
Их волей обреченные на жизнь.

Я знаю тридцать три красивых буквы –
И это все, что с жизнью нас венчает.
Вся нежность сублимируется в звуки,
Лежащие лениво мягким светом
На целлулоиде глубоко-синих листьев,
Украсивших гирляндами венков
Незнаменитые, провинциальные могилы.

Красный квадрат

Скомканный простынью день в углу мира, запах плесени
От промокших стен. Правда беспричинна,
Как песня.
Мальчики на пустыре бросают перочинный
Нож в сухое тело земли, но ей не больно,
И никогда не было. Завтра всё будет по- другому,
Думаешь ты, тем более
Ты нашёл, что искал так долго… под рукой
Между всего прочего
Пронумерованные по числам
В пачке письма из будущего. – Твоим почерком
На конверте – адрес, но ты уже здесь не живёшь и не числишься.

Короткий рассказ про хулиганов

Я расскажу тебе про хулиганов,
Они кроссовками ломают все заборы…
Им дышится легко, но нелегально.
Они на всё ложили дык с пробором.
Они и есть, по сути, божьи дети…
Они рисуют буквы на фасадах…
А их за это бьют и не жалеют
Менты и санитары из детсада.
Всех хулиганов посещает муза,
Приходит ночью и в затылок дышит…
Её арестовать стремится мусор,
Но он один, а хулиганов – тыщи…
Все хулиганы любят свежий воздух,
Поэтому гуляют на природе…
Их ловят… забивают в руки гвозди…
Так извести пытаются породу…
Я расскажу тебе про хулиганов,
Они, как бабочки, над городом кружатся.
Они порхают в небе без охраны…
И с тихим шелестом нам под ноги ложатся…

Зарисовка на краю салфетки

осенний воздух клочьями свисает
пронзённый голыми ветвями палисада
с небес где богородица святая
исусу вяжет шарфик полосатый
идёт война но это там на юге
а здесь лишь в шахматах свирепствует пехота
да вечерами ищет пятый угол
боксёр на ринге одурев от апперкотов
а у пивной глазами росомахи
глядит уныло как поверх голов
вбивают журавли свой клин с размахом
чахоточное небо расколов
наш участковый серик кенжибеков
застывший здесь с величьем монумента
и иногда сквозь вату скудно блекло
сияет солнце стёртою монетой

* * *
Девочка, девочка, глаза влажные,
Мне бы упасть в вас, как в могилу,
чтоб навсегда быть только вашею
Вещью, девочка… мы с вами смогли бы
Погружаться друг в друга глубже и глубже,
Как киты в океаны? (ваши зарубки на теле)…
Девочка, девочка, вам в Алушту,
Мне же – в запой на неделю.
Девочка, девочка, (опера мыльная),
Пирсинг, лобок обритый…
Я же кажусь себе, милая,
Планетой, сошедшей с орбиты.
Я не при деле. Я в Вас не участвую,
(Уеду в Монголию, в Ливию)…
Девочка, девочка, будьте счастливы,
Будьте любимы, любимая.

Видео для взрослых

где я тебя любил там нынче осень
деревья стряхивают листья как грехи
и ветер птиц растерянных уносит
в страну где ждёт иакова рахиль
где я тебя любил там нынче проза
сменила мой четырёхстопный ямб
там бомж какой-то сигарету просит
вот разломил её напополам
чтоб покурить не раз а все два раза
подбив в уме неспешно дня итог;
там ворон чёрный сам в монашьей рясе
у церкви клянчит недожаренный хот дог
где я тебя любил там дворник пьяный
метёт и матерится в беломор…
где я любил не всуе, не по плану,
там ни пылинки. дворник всё подмёл.

Генератор случайных чисел

такие сны мог видеть бы господь
хотя судьба не выгнута подковой
но говорит отчайно гороскоп
что жизнь начнётся после чашки кофе
мы подрасстрельные мы все зека
пустившие на этих нарах корни
и как на нескончаемый закат
соседи до утра смотрели порно
останется и твой здесь скромный след –
лишь на стекле ладонью припечатан
тобой пробитый в транспорте билет
как целка старшеклассницы печальной
конвейер и тебя проштамповал
в витрине простоишь ты в эту осень
со скидкой и на ценнике слова
внизу цены – укладчица сто восемь

Аттестат зрелости

у павших и проливших кровь
в глазницах расцветают маки
а при писании стихов
бывает больно и бумаге
клеймом отмечено плечо
и рюмки глаз налит печалью
закрыто на переучёт
где нас дождаться обещали
прожечь сигарой̆ облака
пить кофе материться в блогах
мы не в претензии к богам
мы сами в чём-то были боги
и мы умеем морщить лоб
в ответ на ложь телеэкрана
и девочкам лизать взахлёб
как пёс дворовый̆ лижет рану

Солнце до востребования

в такие дни острей̆ заметен голод
по прошлому что кончилось так рано
и осень накрывает этот город
как школьника косяк марихуаны
смотря тв опустошаешь тару
выкуриваешь за день по две пачки
сдают деревья карты тротуарам
и русский̆ бог готов к медвежьей̆ спячке
твой друг в Сибири (был бы он поближе) …
мешая спирт отчайно с кока-колой̆
он тоже что-то там наверно пишет
заимствуя у Бродского глаголы
он пишет что ни власти ни короны
не хочет что вчера синиц с руки кормил
и что в углу висит старинная икона
как дверь отсюда в параллельный̆ мир

* * *
В провинции есть время для бессмертья,
(И, впрочем, для алкоголизма тоже).
Бессмертье выдаёт по строгой смете
Главред газеты (не бывает строже).
Разрежет ночь сирена неотложки, –
Кому-то жить болит, печально, тяжко,
Да и врача в машине что-то гложет,
И ветер падает на грудь пятиэтажки,
И комната наполнена тенями
Чужих предметов, к применению не годных…
Достань таблетки из буфета, няня, –
Твой Саша не уснёт без них сегодня.

За миллиард лет до конца света

Тишина, как после ядерной войны,
Ходит дворник во дворе с лопатой…
И деревья за окном больны
Листопадом…
Мне, я помню, не хватало глаз
На тебя смотреть и гасли спички,
И вошла, как ты входила в класс,
Жизнь в неизлечимую привычку.
И меня какая-то вдруг часть
По-необъяснимому захочет
Чистый лист вложить в конверт сейчас
И тебе отправить скорой почтой.
Солнце шлёт последнее тепло,
Вкус ментола чувствую во рту я…
Под увеличительным стеклом
Мои пальцы. И клавиатура.

* * *
Я б показал тебе дорогу, путник…
Но палец мой болит, он обморожен…
Ты ищешь бога… боже мой… так будь им…
Я был бы тоже… если б был моложе…
Ты хочешь истины? она проста, мой мальчик…
Вот в двух словах, коль не изменит память…
Представь: галера… шторм… кренится мачта…
А мы прикованы к галере той цепями…
Ты про любовь меня спросил, так слушай:
Ты никого любить всю жизнь не должен…
Любовь прекрасна, но гетеры лучше…
Разнообразнее, хотя и подороже…
В чём смысл жизни? Нет в ней, милый, смысла…
Ну, разве, что один – умри достойно…
А после что? Каким богам молился,
В тот ад и попадёшь… проклятья… стоны…
А здесь… здесь правит кесарь… Иудея
Под ним, как девка (это между прочим)…
Нас превратили в быдло… Нет идеи…
И в Риме бог… жестокий и порочный…
Куда ни глянешь – рабские всё лица…
Иль римские железные когорты…
Что делать? А купи себе ослицу…
И поезжай на ней в ближайший город…

Иерусалим

протри салфеткой третий глаз
смотря на маргариту
безбашенна твоя строка
как всадник по майн риду
здесь как всегда стоят в строю
знамёна несут в трансе
здесь водку пьют и в долг дают
на стареньком матрасе
гагарин здесь всегда живой –
улыбку множит эхо –
восходит он на эшафот
и говорит поехали
и я здесь был и я здесь жил
иосифа листая
и снег в апреле здесь кружил
ещё в полёте тая
и напивался между дел
и жить как все старался…
гагарин в космос улетел
а я остался

* * *
Мой Лейпциг беден. Ходит бедный Бах
По Лейпцигу в залатанной рубахе.
Не знаменит. Гоним. Несчастлив в браке.
Сшибает у туристов на табак.
В подвале грязном Гёте пьёт «Кадарку».
Заходит Фауст – сразу лезет в драку.
Вбегает санитар с кресло-каталкой,
Ремнями, как бантами на подарке,
Завязывает Гёте и увозит
В больницу на окраине. Там воздух
Настолько чист, что ночью видно звёзды.
Там добрый доктор с бородёнкой вострой –
На Мефистофеля манерою похожий –
Лезть в душу фразами, иголками – под кожу
Приходит по ночам и корчит рожи.
Там очень страшно. Тело долбит дрожью.
Все формы там сливаются в одно,
Из зеркала глядящее, пятно.

Преимущество автоматической выдержки при запечатлении
средних движущихся объектов

Берлинского вокзала возле
Ты выходила из пивной,
Проткнув шипами розы воздух,
Как детский шарик надувной.
Глазами провожал поддавший
На тротуаре нищий сидя,
Твой силуэт, напоминавший
Разоблачённую Изиду.
Застыл рабочий с длинной рейкой
Весь в бороде, а ля Рогожин…
И на часах споткнулась стрелка,
Что о бордюр хмельной прохожий.
Потом… но стёрлись все детали…
Быть может лучше будет в прозе…
А я стоял монументально,
Как памятник себе из бронзы.
Пускай ты платье замарала,
Пускай разрушена вся Троя,
Но всё в округе замирало,
Заснятое на поляроид.

Крестовый поход

Холод прозрачный, как водка в графине,
Дай мне промолвить, чтоб слово моё не замёрзло,
Дай мне его из гортани глиняной вынуть,
И отослать через крыши домов азбукой морзе
Или емайлом… что ж на мели ты Емеля
Вот и мели мелом крошево по тротуаром,
Вроде мы это неплохо с тобою когда-то умели,
Сколько с тех пор пролилось по стаканам из тары.
Стары мы стали, ломит в костях с непривычки,
Сколько ни пей, а внутри не горит, не теплеет,
Так, промелькнёт что-то, что сам торопишься вычерк-
Нуть из биографии памяти… снега белее
Простынь в которую падаешь пасмурным утром
И холоднее чем снег эта самая простынь;
Что тебе снится? Египет? Москва? Кама-сутра? –
Просто синица на тёплой ладони. Так просто
Pall Mall с утра натощак и смириться с судьбою, –
Мне всё равно, я не местный, я выпал давно из обоймы…
Что же там было до этой зимы на обоях?
Я ничего не забыл, но не помню. Не помню. Не помню.

* * *
Четвёртый день как осень прописалась
В моём микрорайоне. Всё законно –
Между асфальтом и сырыми небесами
Листвою пахнет прелой и сожженной.

На биллиардный шар похоже солнце,
Которое нырнёт под вечер в лузу.
На улицах не перевёлся социум
Подвыпивший, застенчивый и грустный –

Хотя уже стемнело и опасно
Гулять без пистолета и охраны.
В квартирах в этот час народный пастырь
О наших достижениях с экрана

Вещает и, возможно, верит в это.
А я иду туда бетонными полями,
Где собираются путаны и поэты
(Они взаимно так друг друга дополняют).

Мне там нальют вина, предложат пива,
(Там знают о моих пустых карманах)
Я буду пить и слушать терпеливо
Сонеты гениальных графоманов.

А после уже дома седуксена
Одну таблетку… при горящем свете
Включив медитативную кассету
Усну и не спрошу: «Зачем всё это?»

Некуда бежать

У меня скверный почерк, потому не писал тебе писем…
Погода тоже не радует, в такие дожди приходится пить очень много,
Иначе – всё слишком похоже на жизнь… с другой стороны допился,
Как видишь, до этого монолога.
В принципе, всё по-прежнему, без изменений:
Вымокший серый город, – полувеличественный, полуразрушенный…
Люди с испуганными глазами, ожидающие с неба знамений,
Только они забыли, что Бог внутри, не снаружи.
Я, знаешь, устал притворяться человеком, тем не менее
В этом что-то есть, особенно когда выкуриваешь с утра сигарету.
Иногда слышу, как стучит указательным пальцем по темени
Отмеряя секунды, оставшееся мне время, но
Согреться не об кого, вот такое кино…
Выцветают краски на платьях красавиц, которых ты гладил…
Да и солнце уже не то, – можно смотреть не щурясь, пока оно
Не погаснет первым от твоего взгляда.

Реминисценция

Дождался вот лета, теперь уже нечего ждать,
Разве, что иногда дождей с молниями,
Но не торнадо, которое по-привычке атакует штат
Где-то в Америке. Ночная бабочка по имени моль
Бьется о светящийся монитор, словно за ним
И спрятана её свобода. Взаимная
Ошибка. Кому-то из нас
Так и придётся умереть в этой комнате,
(Пускай это лучше случится в ненастье,
Когда ветер рукой огромные тучи комкает).
Но пока вот лето, радио что-то там говорит
Про дефолт, безработицу, звёздные знаки,
И свеча горит, и свеча горит
На странице сто десять у Пастернака.

Разговор с Моцартом

Плывут в толпе друг к другу лица,
На Невском толчея, бардак,
И лето кажется продлится
До ядерной зимы. Бодра
Июньская природа –
Дуб держит небо, как атлант,
И при стечении народа
Меняет на гроши талант
Какой-то гитарист печально,
У бочки с пивом – алкаши,
И крики чаек на причале
Вонзятся в воздух, как ножи.
Наносишь ручкой, что стилетом
Слова на вырванный листок.
И длится лето, длится лето,
Как рейс Москва – Владивосток.

Путевые заметки

Чего-то захотелось мне, скажи,
Чего мне надо в этом параллаксе.
Здесь жизнь идёт, как поезд товарняк.
На то она по-прежнему и жизнь,
На то на солнце пятна, словно кляксы,
На то и существует наверняк,
Чтоб мы не изнывали от простуды,
И пили водку из большой посуды.
Строители играют в домино,
И матерятся матом понарошку.
В Европе холодно. В Италии темно.
Власть делает из нас опять окрошку.
А что строителям? Им по ширинке всё,
Им лишь бы был раствор, кирпич, прорабы,
И после спирта пить томатный сок,
А там по бабам и пройтись пора бы.
Здесь правит не Христос и не Аллах,
А тот мужик остриженный и в робе.
И замечаешь ты, что в этих кварталах
Ты сокращён до бесконечной дроби.
Так оставляют на воде следы,
Нет страха пеплом стать иль перегноем.
Откроешь форточку, и ангел залетит,
А говорят, что болен паранойей.

Последняя спичка

служитель бахуса но трезвый в этот час
иду по парку августа неспешно
по сторонам глазея и учась
на опытах и на ошибках прежних
билет на жизнь мной куплен и пробит
в трамвае на неделе прошлой в среду
я к прошлому так намертво прибит
как был к кресту прибит исус из назарета
я научился как мне не писать
и на какой мне не идти концерт
как не молиться лучше небесам
иль что там есть. метафора в конце

Письмо Ангелу

Помолись за меня, Борис Рыжий,
Чтобы я под Берлином выжил,
Чтобы я из запоя вышел,
А Берлин – бел, как мел, и вьюжен.
Помолись за меня, Бориска,
Кто из нас сейчас в группе риска?
Наши два с тобой обелиска
Братья кровные по переписке.
Перед боем ты вены правил,
Ты на ринге и крики «Браво»…
И с чертями в боях без правил,
Помолись за меня свингом справа.

Роман без героя

Будет лето, конечно будет.
Много солнца, девушки в лёгких платьях,
Не отвергающие флирта, блуда…
Девушки с волосами цвета платины.
Я поеду на пляж, куплю по дороге пива,
Буду пить из горла за ресницы, колени
Незнакомок, которые терпеливо
Ждали этот июнь, и за зиму не околели.
А ещё я куплю себе этим летом сомбреро –
Пусть висит над кроватью – пить, есть не просит.
Проколю одно ухо, виски обрею
Не зачем-нибудь, а так просто.
И под тёплым дождём стоять на балконе буду,
Рукой облако трогать из шерсти овечьей…
Словно сам себе Магомет, Иисус и Будда…
И мне будет казаться, что лето вечно.
И мне будет казаться, что я незряшный,
Что на землю я с целью какой-то послан,
И забуду, что было со мною раньше,
И не вспомню, что будет со мною после.