Анатолий Вершинский

Кладезь

Об авторе: Вершинский Анатолий Николаевич род. в 1953 г. в с. Семёновка Уярского р-на Красноярского края. Окончил Красноярский политехнический институт и Литературный институт им. А. М. Горького. В 1985 г. был принят в Союз писателей СССР. Живёт в г. Раменское Московской области, участвует в разработке электронных образовательных пособий. Член Союза писателей России. Публикации в различных периодических изданиях. Стихи переводились на английский, болгарский, молдавский, украинский, французский и др. языки. Автор девяти поэтических сборников, трёх книг переводов, драмы в стихах «Восточный вопрос», книги исторических очерков «Русская Александрия. Средневековая Русь и Александр Невский» и книги-исследования «Всеволод из рода Мономаха. Византийские уроки Владимирской Руси». Лауреат «Российского писателя» в номинации поэзия (2020) и Международного творческого конкурса «Гомер 2019».

Собиратель

Грибы закамуфлировали шляпки
травой и хвоей, прячась от судьбы.
Но зря таятся грузди и обабки:
я в летний лес пришёл не по грибы.

Попутный пруд пестреет поплавками,
которым невтерпёж пуститься в пляс.
Но я не слишком дружен с рыбаками
и удочку к тому же не припас.

Подобием громового раската
дуплет открыл охотничий сезон.
Но если я охотился когда-то,
то разве что с рогаткой на ворон.

Хожу впустую чуть не целый день я
с планшетом, заменяющим тетрадь,
и просто собираю впечатленья.
Ведь их кому-то надо собирать.

После грозы

Стянуты натуго речкой луга.
На небе – радуга, Божья дуга.

Летом – спасение дождь на селе…
Ливни осенние – что в них земле?

Властно, в открытую, в строгий черёд
влагу пролитую небо сберёт.

Сгрудятся тучею искорки льда,
вьюгой летучею станет вода.

Роща, растратчица пёстрых даров,
скроется, спрячется в белый покров.

Речка оденется стылой корой.
Речка – смиренница зимней порой.

Ляжет сугробами снег у реки,
широколобыми, будто быки;

почву усталую будет весной
потчевать талою влагой земной…

А предвосхитили тучные дни
сельские жители – только они;

эти – на Ладоге, те – на Амге,
радуясь радуге, Божьей дуге,

веское мнение держат в уме:
грозы осенние – к снежной зиме.

Привязанность

Миры инопланетные заселим,
коль прежде свой земной не истребим…
Пока же – липам, лиственницам, елям
обязаны дыханием любым.

Божественному промыслу покорны,
из мёртвых минералов и воды
неспешно выплавляют чудо-горны
живую плоть в лучах родной звезды.

Земля – ребёнок Солнца и повинна,
как в песне, «жить по солнечным часам».
И древо жизни, будто пуповина,
привязывает Землю к Небесам.

Сезон

Старый снег осел, поблек – серый, ноздреватый.
Лёг на землю свежий снег сахарною ватой.

Завтра оттепель, и он обратится в наледь,
и капель подымет звон, примется сигналить.

Станет звать издалека не мороз трескучий,
а густые облака – снеговые тучи…

Лёд и талая вода – как в сезон весенний,
как судьба, где череда срывов и везений.

Ни в какие времена нет ни в чём порядка.
Но иначе – жизнь пресна. Хоть и так – несладко.

Что таится в облаках? Чем зима чревата?
Тает медленно в руках сахарная вата…

Наст от капель конопат, в лужах листья рыжи.
Будет новый снегопад. Расчехляйте лыжи.

План

Осознай у крайнего порога,
что в делах житейских не мастак,
что призванью следовал не строго,
что детей воспитывал не так.

Не ценил товарищеских правил
и своим собратьям по судьбе
много неприятностей доставил;
впрочем, больше – самому себе.

Между тем читают строки эти
в землях от Амура до Кеми,
а «не так» воспитанные дети
выросли достойными людьми.

Знать, у Провиденья изначала
был и для тебя секретный план…
Сколько б скал река ни повстречала,
всё одно впадает в океан.

У ворот

– Скажи, дитя моё, куда направишь путь?
– Безбедное житьё хочу назад вернуть:
объехать белый свет и место отыскать,
где злых и подлых нет, где тишь да благодать.

– Не ведаю земель, где каждый благ и тих;
их не было досель, и впредь не будет их.
– Тогда найду приют, в котором испокон
вершится правый суд, главенствует закон.

– А что с тобою, гость, в укромный мир войдёт?
Ты собственную злость оставишь у ворот?
Хоть выноси святых в обители любой,
коль демонов своих прихватишь ты с собой.

Мёртвое и живое

Ржавое железо уязвляет взор,
будто кровь с пореза раненый не стёр.
Жёсткости мерило – мертвенный металл
ржавчина смирила: сущим тленом стал.

К соснам порыжелым льнёт кукушкин лён,
деревом замшелым взгляд не оскорблён.
Срубу вековому тоже личит мох –
как живой к живому прикипел-присох.

Жизни нет предела – тем и хороша.
Лишь бы не ржавела с возрастом душа.
Скрыт конец дороги в сумраке глухом,
где свои ожоги лес бинтует мхом…

Кладезь

Считаешь, будто бы слова
поэт слагает как придётся?
А ты попробуй-ка сперва
достать ведро со дна колодца.

В числе вещей, для наших мест
привычных издавна, сельчане
в запасе держат «кошку» – шест
с тройным крюком на окончанье.

Когда с колодезной цепи
сорвётся полное ведёрко,
не лезь вдогонку, не глупи
и цепь в отчаянье не дёргай.

Тебе поможет лишь одно:
смеясь над собственной оплошкой,
скрести колодезное дно
когтистой трёхсаженной «кошкой»…

Вот так и кладезь языка
хранит искомое. И снова
скребёт пером поэт, пока
не сыщет чаемое слово.

Мастеровой

Несхожи Гендель и Вермеер
с умельцем, ставшим за конвейер,
и всё ж верстак, пюпитр, мольберт
не лишены единых черт.

Вещам, сработанным любовно,
душа присуща, безусловно.
Отрадно знать о мире: он
мастеровым одушевлён.

Из хаоса

Случайные звуки сумбурного дня
составили вдруг музыкальную фразу,
и долго отстать не могла от меня
мелодия, в памяти всплывшая сразу.

А вечером вспыхнул и тотчас исчез
мозаичный образ на ряби озёрной.
Картину явленья из рода чудес
вовек не посмею назвать иллюзорной.

Не будем, земляк, тяготиться судьбой:
дороже ненажитых славы и злата
гармония слова, что мной и тобой
из хаоса творческой волей изъята.

Цена

Надёжное тепло домашнего ночлега…
На улице светло от выпавшего снега.
В подлунной тишине, сбегая от хворобы,
скользить бы по лыжне, взбираться на сугробы,
ведь «умные» часы, как обереги счастья,
совсем не для красы обвили нам запястья.
Часам – считать шаги, пока шагают ноги,
а нам – прощать долги в конце земной дороги…
Мы помним с давних лет, свои обиды холя:
«На свете счастья нет, но есть покой и воля».
Что выпадет, бог весть: везенье так беспутно;
и всё же счастье есть – оно сиюминутно,
зато ценою в год, как веточка побега,
что выбьется из-под растаявшего снега.