Надежда Волненко

Стихотворения

Об авторе: Надежда Волненко – музыкант, поэт, переводчик. Выпускница факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского государственного университета (кафедра органа, клавесина и карильона), магистр филологии (программа «Литературное творчество» СПбГУ.) Публиковалась в журналах «Аврора», «Звезда», «Prosodia». Родилась и живёт в Санкт-Петербурге.

* * *
А ты плывёшь усталой синевою
сквозь мой недооформившийся сон,
и яблоки висят над головою
на чёрных черенках. Преодолён
постылый гул унылых километров:
разлад, разлука, разнарядка зим, –
и воздух разливается так щедро,
что в нём почти незримо мы скользим.
Какие-то мерещатся осколки:
вот в зеркале пустом твоё плечо,
старинный дом, и поцелуй на чёлке,
и под глазами очень горячо.
И плачет сад слезами яблок моклых,
и снится сон до самого утра:
потухший лист на запотевших стёклах,
крик петуха, отчаянье Петра.
Как в дурно нарисованной картине
подробности таращатся со дна.
И остаются только точки линий.
И музыка. И музыка одна.

* * *
Больно быть морем, поющим о камни,
думающим взахлёст
о лорелее и полигамии
водорослиевых гнёзд.
Балтика хмурая: нависает
неба понурый срез.
Что-то такое внутри оттает,
что обойдёмся без
лишних сентенций. Чаек камланье,
взвихренных веток гул
и терпеливое лепетанье
ближе к родному леску,
где имена мы деревьям давали,
где, огибая ось
и на тарзанке несясь в те дали,
тело скользило сквозь.

* * *
Дождик, Комарово, понедельник –
вот набор, он очень невелик.
Среди прочих мается бездельник,
хочет обнаружить сердолик.

Сумма волн не вяжется в цунами,
не колышется осок руно.
Ничего, что море между нами, –
ничего не ново под луной.

В опустевшем поднебесном свете
раковины блеск и нищета.
Музыка божественно ответит,
а потом уходит в тра-та-та.

* * *
Плоские медузы,
жизни зеленца,
дыни и арбузы,
маятник лица
над канвой залива.
Сослепу на свет
выйдешь торопливо –
ничего-то нет:
облака-лошадки,
веется песок,
бьющиеся прядки
лягут на висок.
Бабочка игрива:
на свету – пыльца.
Жизнь миролюбива
с этого конца.

* * *
Распадаясь на какие-то голоса
(дудочки простоволосое ничто),
музыка играет в палисаднике.
Жмурки на дорожке меж цветов,
хрупкая изменчивость розария,
равняющая молитву и венок,
три тритона и одна стрекоза –
музыки твердь убывающая.

Если оглянешься – увидишь сад,
спускающийся к неторопливой воде:
тонкий ивовый прутик, дикий густой виноград
и маленькую лодочку настурции.
Так зовут эту скандалистку –
куколку комедии дель арте,
крикливую и плакучую.

Если и дано тебе подслушать
эту тростниковую печаль,
загляни в колеблемую плоть:
там вода играет в жмурки с тишиной,
там волна приходит за волной
и качается, качается…

* * *
исчезнуть из глаз твоих,
раствориться.
другим берегам, наконец, присниться.
небом проплыть холодным.
только о важном говорить,
не ронять вишни слов
голодным.
во поле, во саду ли
неутолённые печали
уснули.
только в колыбели
подросшее стихотворение
перебирает ножками –
не спится.

* * *
Я тоскую по твоему лицу.
Я рисую руками в воздухе
очертания самого нежного.
Жаль, что пальцы не помнят прошлого:
так беспомощны и незрячи.
И не видят тебя, хорошеющего,
под землёй. И не видят тебя,
улыбающегося самой ласковой
из твоих улыбок. Без тебя
здесь который год убывает
листва. И деревья становятся
сморщенней и дряхлей.
Каждый год мои пальцы рисуют –
из ветвей вылетает забытая птица.
И твоими поёт словами,
и твоими глядит глазами.
Смотрит, смотрит – не наглядится.

Из цикла «Амаркорд»

* * *
зима на синтепоне траченом
приходит в город, недотрога:
как будто простыни из прачечной
пророчат белую дорогу.
гляди на этот снег поверженный,
тверди стишок не от ума,
сто раз тобою же затверженный:
зима.

* * *
сердце качается на оси
вирвелле вирвелле
и замирает морозное си
в воздухе зибелем
будто бы ты открываешь рот –
и тишина хрустальная
будто бы мечется бармаглот
в краковском вавеле
сядь за пианино сыграй ноктюрн
начерно набело
и я забуду про этот сюр
штубы и штабели
про номера кургузых дрезин
рельсов гекзаметры
только играй фа ми ре ми до си
начерно намертво

* * *
Ты смотри, смотри, яхонтовый,
на этот сад:
там такие грядки, такие адки, такой смрад,
землероек свист, полынь-трава.
Чередуются грохот и – синева.

Как в бинокль или увеличительное стекло
ты смотри, пока ещё не припекло,
пока ещё ты здесь, а они – там,
и безумствует вечный тамтарарам.

Ты смотри: чёрная, как чума,
речка, не доходящая до ума…
Как, затягивая узенький поясок,
боль твоя навзничь падает на песок.

* * *
это вишня это вишня
косточка внутри кровава
третий лишний кто-то лишний
берег левый берег правый
от белеющего снега
до предсмертного томленья
это буквы это буквы
это нестихотворенье

* * *
ты будешь застигнут нежностью
и ею же обожжён,
пока до вокзала снежного
подвозит нас Арабжон:
дома проплывают, марево,
щекочет виски норд-вест, –
из синего и из карего
не сотворить чудес.
а сердце растёт, тревожится,
качается на оси,
и хочется и не можется
подняться на небеси.

* * *
Давай посмотрим «Амаркорд»,
заварим чаю.
А на столе открытый ворд –
всё о печали.

Всё о печали, о тоске:
о той, нездешней.
Висит любовь на волоске
во тьме кромешной.

Танцуют буковки в ночи –
штурмуют Трою,
о, баю-бай, о, не кричи,
готовься к бою.

* * *
где чёрные водомерки
в беспамятстве говорят
шагают по глади озёрной
шагами большими
не спят
сплетаются перепутья
в единую тонкую нить
давайте не будем не будем
не будем уже говорить.